прошел. Весь его предыдущий опыт близости с женщинами шел насмарку. Он не мог пожаловаться, что кем-то был недоволен в интимных отношениях, и к себе не имел претензий, однако прошлое блекло перед настоящим и виделось серым и обыденным. Сегодня он окунулся в праздник. Тела? – да! Души? – трижды – да! да! да!
Эта женщина, так странно и неожиданно ворвавшаяся в его жизнь, без всяких усилий смела защитный барьер, который он бессознательно создавал с другими, боясь переложить на них свои проблемы, а главное – ему не было стыдно признаться в этом – взять на себя ответственность за их судьбу. Эту женщину он был обязан и счастлив принять как часть своего существования и сам хотел стать ее частью.
– Вадим, ты самый бессовестный человек на свете, – не открывая глаз, устало сообщила ему Надежда.
– Это почему? – изумился Вадим.
– Ты совершенно замучил меня, – сказала она, сердито постучав пальцами по его груди.
– Ну уж и замучил – скажешь тоже, – с гордой ноткой возразил он. – Все нормально.
– Если это нормально, то что же тогда хорошо?
– Это мы еще узнаем в будущем.
– Как заманчиво... – протянула Надежда. – Очень хочется приблизить это самое будущее.
– Какие проблемы? – сказал он и повел рукой по ее бедру.
– Лежать! – властно скомандовала Надя, удерживая его. Она приподнялась на локтях и приблизила к нему лицо. Задумчиво проведя пальцем по его лбу, бровям, носу, словно изучая, сказала: – Не могу поверить в это.
– Во что? – спросил Вадим.
– В то, что мы вместе. Я так боялась потерять тебя. Ничего не говори, – она опустила ладошку на его губы. – Боялась, потому что люблю...
– Я тоже боялся. И тоже люблю! – прошептал Вадим, нежно прижимая ее к груди.
– М-м-м... так мы не договаривались, – попыталась оказать сопротивление Надя, но оно было сломлено без труда...
За окном было темно и тихо. Свежий ночной воздух боролся с занавеской на балконной двери, проникая в комнату и обволакивая разгоряченные усталые тела прохладой.
– Ты знаешь, чего я сейчас хочу? – мечтательно спросила Надежда.
– Для вас, мадемуазель, что угодно! – потянулся к ней Вадим.
– Это мы уже проходили, – шлепнула его по рукам Надя. – И вообще, сударь, вы мужчина или где?
– А что, появились сомнения в реальности данного утверждения? – ухмыльнулся Вадим.
– В том, о чем вы хихикаете, сомнений нет. А вот где ваша галантность и внимание? У вас в гостях дама, а цветы не благоухают и шампанское не пенится. И вообще я очень проголодалась.
– Предупреждать надо было, – буркнул Вадим. – У меня кроме коньяка и копченой курицы, что с обеда осталась, ничего больше нет. Цветы могу украсть с клумбы, что у соседнего дома.
– Ладно, гусар, не дуйся. Так и быть, кражу со взломом клумбы отменяем, но должок за тобой остается. И вообще дама вам неприхотливая досталась – это заметка на будущее. Согласна – фи! какой мезальянс! – и на коньяк с курицей, тем более у тебя еще и кофе есть. Царский ужин! Прикури мне сигарету и накрывай на стол. Ой, какая прелестная вещица!
Надежда взяла в руки портсигар, что подарил Вадиму дядя Иван.
– Какой тяжелый! Он что, золотой? Серьезно? И камешки переливаются – похоже, что настоящие. Правда? А ты его случайно не из Алмазного фонда позаимствовал? Этому портсигару место в музее, а ты в него сигарет натолкал.
Она нажала на кнопку. Щелкнула защелка, крышка откинулась, и портсигар запел «Боже, царя храни».
– Какая прелесть! – повторила Надежда. – Здесь еще что-то написано, – вглядевшись в мелкую вязь слов, она прочитала: – «Штабс-капитану... Андрею Беклемишеву... Александр Третий...»
Надежда изумленно покачала головой:
– Вот так сюрприз! Выходит, сударь, вы голубых кровей, из князьев? А мы, прямо из грязи, понимаешь, виды определенные имели... Слава богу, хоть не из крепостных и не от кухарок род ведем – из кубанских казаков корни. Но, увы, мезальянс все же налицо, как у той курицы с коньяком.
– А кто курица, а кто коньяк? – насторожился Вадим.
– Вопрос резонный, надо подумать. Хоть ты и из графьев, да в части решительности налицо существенные пробелы. Выдержка, правда, имеется, и вид достойный. Еще бы кудри завить и бакенбарды отпустить для солидности, будешь вылитый Барклай де Толли, – прыснула в кулачок Надежда. – Ладно, так и быть, бери себе роль коньяка. А я по извечной женской забитости курицей буду.
– Хватит тебе насмешничать. Я сам только в субботу увидел этот портсигар. И никакой я не граф и не князь. Беклемишевы максимум из столбовых дворян, государевых служивых. И вообще...
– Что вообще? – лукаво улыбнулась Надежда.
Поцелуй надолго запечатал губы Вадима. А потом они сидели на диване, расстелив под блюдо газету, раздирая и поглощая курицу, запивая ее коньяком и кофе. И заснули, сжимая друг друга в объятиях, уже когда за окном иссиня-черное небо в ожидании дня стало набухать предрассветной серостью.
Глава 21
К вопросу о жизни и смерти
Занудливый зуммер вырвал Вадима из сна.
С третьей попытки Вадим все же сумел сфокусировать взгляд на ореховом циферблате настенных часов. Часы более чем нахально утверждали, что сейчас без четверти девять. Увы, косые солнечные лучи, нашедшие тонкую щель между плотно сдвинутыми шторами, эту горькую истину совсем не отрицали, а наоборот – скромно подтверждали, что бездушный механизм не врет и утро в самом что ни на есть разгаре.
Чертыхнувшись про себя: «Какому идиоту я понадобился? Прости, Олег Петрович, если это я тебя обозвал, но ведь больше вроде некому меня домогаться», Вадим бережно, стараясь не разбудить Надежду, снял и уложил поверх простыни покоящуюся на его груди почти невесомую женскую руку и дотянулся до пейджера. Нажав на кнопку, он навел на резкость заспанные глаза и прочитал четырехстрочное сообщение, в которое с лету врубиться не смог. Понадобилось еще некоторое время, прежде чем Вадим разобрался, что весточка от Андрюхи-Доктора – дай бог ему здоровья, лишь бы по утрам пейджером не забавлялся.
Пейджинговая почта принесла послание в двух частях без пролога и эпилога. Первая, настораживая, тревожно вопила, вторая была по-родительски наставительно-деловой: «Требуется экстренная помощь! Вопрос жизни и смерти! Жди меня у своего подъезда ровно в десять утра. Должен выглядеть прилично: умыт, побрит и одет с иголочки – в люди выходим. Запах перегара и одеколона „Шипр“ категорически исключается. Доктор».
Насчет жизни и смерти информация от Андрюхи уже проходила, и не далее как вчера. Правда, было не совсем понятно, во что он так сильно вляпался. А ведь похоже, что вляпался, если просит о помощи. Из всех неприятностей, которые были известны Вадиму, самыми крутыми для Доктора являлись контакты с разгневанными мужьями его пассий. Однако там он сам разбирался и тревогу по друзьям не объявлял. А если суммировать его поганое настроение в последние пару дней и это непонятное сообщение, выходит, что у его товарища действительно назрело что-то серьезное. Вот только сбивало с толку требование насчет побритости, духа перегара и прикида с иголочки – при чем здесь жизнь и смерть? Опять же, если б было что-то из ряда вон выходящее, без Деда вряд ли обошлось бы и сигнал поступил бы от него, как в истории с Надеждой. А если подумать, с другой стороны... А что с другой стороны?
Окончательно запутавшись, Вадим решил не строить пустых догадок и плыть по течению. Раз Андрюхе он нужен, а тот зря просить не будет, следовательно, надо собираться, как бы это ни было некстати. Он скосил глаза на безмятежно спящую Надежду и, вздохнув с сожалением, осторожно, чтобы не потревожить ее, вылез из-под простыни и на цыпочках направился в ванную.
Холодный душ быстро привел его в относительно свежее состояние. Настроение было более чем бодрое и приподнятое, чему причина почивала сейчас на его диване. Тщательно побрившись в полном соответствии со строгими наставлениями Доктора, Вадим пробрался на кухню и начал готовить себе кофе.
