библиотечному столу при луне.
Ветер за окнами не унимался. Джинни прислушалась и бросила сигарету в камин. Эмоции бушевали вокруг нас, как крылья летучих мышей, сбившихся в стаю. Вошедший Мэтт Куэйл не мог этого не заметить.
— Похоже, Джинни, ты распустила язык, — проворчал он.
— А тебе какое дело? — лениво отозвалась она.
— Полоскать грязное белье на людях…
— Мэтт, ты становишься поэтичным. Слышать от тебя метафору…
— По-моему, я просил тебя этого не делать. — Мэтт пытался впечатлить ее тем, что, по-видимому, воображал угрожающим спокойствием. — Полагаю, ты хочешь, чтобы это разнеслось по всему городу?
Джинни взяла меня за руку и задумчиво промолвила:
— Не надо, Джефф. Это все равно что бить пачку масла… Мэтт, как тебе удается добывать клиентов?
Мэтт не ответил. Мгновение он тупо смотрел на нас, потом опустился в кресло и вдруг начал всхлипывать.
— Не обращайте внимания, — пробормотал он. — Я не подхожу для таких вещей. У меня вообще ничего не получается. Боюсь, я буду следующим. Я только что говорил с Туиллсом. В маминых молочных тостах было полным-полно мышьяка, и если бы она съела все… Перестаньте на меня пялиться! — сердито крикнул Мэтт. — Я ничего не сделал!
Джинни выглядела смущенной.
— Ладно, Мэтт, не раскисай. Мы с тобой. — Она встала и неловко похлопала его по спине.
Я боялся, что Джинни тоже расплачется, поскольку ее глаза заблестели. Мне стало ясно, какое напряжение и какой страх таятся в их сердцах.
— Знаете, что сказал мне Туиллс? — продолжал Мэтт. — «Теперь я отвечаю за все. Ваши жизни зависят от меня». И показал мне какое-то молокообразное вещество в пробирке. «Это мышьяк, и я знаю, кто добавил его в молочные тосты…» Ладно, Джефф. Забудь, что я наговорил. Боюсь, маленькая очкастая крыса думает, что это сделал я. «И я знаю, — добавил он, — кто добавил гипо… что-то в сифон». Займись этим, Джефф, и сделай что-нибудь!
Итак, Туиллс тоже догадался насчет сифона. Это меня разочаровало.
— Хорошо, — сказал я. — Джинни рассказывала мне о переменах в доме после ухода Тома.
— Рассказывать особенно нечего, — снова заговорила Джинни. — Хотя с того дня действительно все изменилось. Папа стал закрываться в библиотеке и пить — мы слышали, как он ходит взад-вперед. У мамы начались припадки безумия. Но я надеялась, что это пройдет. Первое предупреждение о переменах к худшему я получила однажды вечером, спустя несколько месяцев. Я сидела с парнем по имени… это не важно. Мы сидели на темной стороне веранды под окном библиотеки.
Она указала направление; место находилось под прямым углом к трем окнам, выходящим на горы.
— Мы сидели на качелях и курили. Было лето. Окна были открыты, но шторы опущены. Папа сидел в библиотеке и, должно быть, слышал нас. Внезапно он вышел на веранду со свирепым выражением лица и рявкнул: «Вынь изо рта сигарету! Ведешь себя как вульгарная шлюха!» Потом папа напустился на Дэла, который обнимал меня за плечи, и наконец приказал мне вернуться в дом, где прочитал мне лекцию, меряя шагами пол. Мне предоставляют слишком много свободы, я не уважаю ни родителей, ни Бога, ничего. Я поздно возвращаюсь домой и не говорю, где была. Именно избыток свободы погубил моего брата Тома.
Это явилось только началом. Папа устроил дикий скандал Клариссе, которая пошла на танцы в сельский клуб и вернулась слегка навеселе. Той осенью он ушел в отставку, по его словам, чтобы работать над книгой и присматривать за нами. Апеллировать к маме было бесполезно — она забрала все вещи, книги, картины, даже одежду Тома к себе в комнату и не позволяла никому к ним прикасаться…
— Слушай! — прервал ее Мэтт, вскинув голову и выпятив подбородок. — Ты изображаешь отца кем-то вроде тирана! Он не был таким, Джефф. Она просто затаила на него злобу.
— Очевидно, не был. — Джинни пожала плечами. — Во всяком случае, согласно его кодексу… Но тебя это не затрагивало, Мэтт. Ты всегда оставался маленьким светловолосым мальчуганом. Делал правильно складку на шляпе, ходил в правильный колледж, играл в гольф достаточно хорошо, чтобы считаться успешным бизнесменом. Художник мог бы аллегорически изобразить твою душу и назвать картину «Толпа».
— Это всего лишь болтовня, — отрезал Мэтт. — Я просто никогда не выпендривался, если ты это имеешь в виду. В отличие от Тома или этого придурковатого англичанина, от которого ты была без ума.
— Прекрати! — Джинни внезапно поднялась и отошла к окну.
Но Мэтт не унимался. Он обратился ко мне:
— Этого парня звали Росситер. Его выгоняли со всех работ. Кончилось тем, что он устроился в «Саммит» коридорным или кем-то вроде…
— Он уехал, как и все! — крикнула Джинни, отвернувшись от окна. Ее губы дрожали. — Папа выставил его. Все взрослеют и уезжают — кроме меня.
— Никто тебя не держит, — заметил Мэтт. — Если хочешь, можешь поступить как Том.
Джинни посмотрела в камин, потом в угол потолка, словно ища дверь. Ее покрасневшее лицо приняло разочарованное и циничное выражение.
— Куда уж мне! Я безвольная, как все Куэйлы. — Она стиснула спинку стула и закрыла глаза. — Я не уезжаю, потому что не осмеливаюсь. Я боюсь остаться наедине с собой. Так что не мне говорить. Мы все будем торчать здесь, пока папа не…
— Например, пока его не отравят? — осведомился Мэтт.
В дверях послышался голос:
— Из-за чего вся эта суета?
Голос был тягучим и недовольным — его можно было охарактеризовать как вызывающее хныканье. Сразу можно было догадаться, что он принадлежит красавице, чары которой иссякли, не будучи оцененными в полной мере, и которая отлично это знала. Кларисса Куэйл стояла, держась за дверную ручку, вскинув голову и подняв брови. Это был выход на сцену, которому для полного эффекта не хватало только ударов часов, бьющих полночь. Он выглядел бы почти комично при других обстоятельствах и отсутствии остатков былого шарма. Темные волосы, разделенные пробором и завитые глянцевыми кольцами над ушами, выдающиеся скулы, голубые глаза Мадонны, окруженные длинными черными ресницами… Но под подбородком появилась пухлая складка. Несколько отяжелевшая голова горделиво приподнималась над белым меховым воротником…
Дюжину лет я думал о ней, читая романы, как об экзотической авантюристке. Не исключено, что и она думала о себе точно так же. Мысленно я спасал ее от многочисленных титулованных злодеев. Но сейчас она выглядела как недовольная оперная певица. Странно…
— В чем дело? — повторила Кларисса.
Она стянула перчатки жестом, каким бросают пенни нищему. Мрачное предчувствие подсказывало мне, что Кларисса стала членом какого-то литературного общества и только что вернулась оттуда. Ее блестящие глаза окинули нас лишенным любопытства взглядом, чем-то похожим на взгляд отца…
— Слушай, Кларисса… — Мэтт заколебался, облизывая губы. Она явно была его любимицей. — Это ужасно, но… кто-то пытался отравить папу.
В комнату вбежала Мэри и заговорила одновременно с Мэттом. Кларисса сохраняла величавую позу, хотя фразы летели к ней со всех сторон. Очевидно, она была встревожена и даже попятилась, как будто брат и сестра атаковали ее, но заговорила тем же тоном:
— Отравить отца? Какой ужас!
— О боже! — вздохнула Джинни. Кларисса с неприязнью посмотрела на нее.
— Прости, если я обидела тебя, дорогая, — фыркнула она.
— Ничуть, — отозвалась Джинни.
— Оставь ее в покое! — проворчал Мэтт. Он взял Клариссу за руку со слоновьей мягкостью. — Сейчас уже все в порядке. Папа вне опасности. Уолтер спас его.
— Ну конечно, Мэтт. Полагаю, он… выпил что-то по ошибке?
Теперь Джинни была самой хладнокровной из присутствующих. Она откинулась в кресле, свесив длинные волосы на его спинку и почти закрыв глаза.
— Это похоже на попытку убийства с помощью яда, который не принимают по ошибке.
Впервые кто-то из Куэйлов использовал слово «убийство» — оно прозвучало как непристойное ругательство, и все вздрогнули. Мэтт посмотрел на Мэри, потом на Клариссу и наконец на меня. Его лоб снова стал влажным. Я опять услышал тиканье часов.
— Не говори так, слышишь? — сердито сказал Мэтт. По какой-то причуде освещения каждое лицо в тусклой комнате казалось все более отчетливым. Лицо Мэри господством темных тонов напоминало картины Рембрандта. Она взяла накидку Клариссы.
— Мне это нравится не больше, чем тебе, — монотонным голосом ответила Джинни. — Но мы должны открыто это признать. Если продолжать увертываться от правды, мы все сойдем с ума.
— В таком случае это Джоанна, — заявил Мэтт, достав и уронив платок. — Или кто-то, пробравшийся в дом…
— Ты сам знаешь, что это чепуха, — четко произнесла Джинни.
Тик-так, тик-так…
Во время этого диалога Кларисса оставалась неподвижной; ее глаза и ноздри расширились.
— Это… это не был морфий? — неожиданно выпалила она. Мэтт повернулся к ней:
— Какой морфий?
Кларисса смутилась, сообразив, что допустила оплошность.
— Ну… — Она запнулась. — Ты сказал, что это не была ошибка. Я знала, что Уолтер давал маме морфий, чтобы успокоить ее, и, естественно, подумала, что он мог дать его и папе. — Она нервно усмехнулась. — Вам меня не испугать! С той минуты, когда вы начали об этом рассказывать, я поняла, что это не всерьез.
Туиллс говорил о трех ядах. И теперь, в придачу к гиосцину и мышьяку, мы услышали о морфии. Конечно, объяснение Клариссы было ложью. Она теребила браслет, вертела его на запястье и с упреком смотрела на нас.
— Что ты имеешь в виду? — с усилием заговорил Мэтт.
— То, что я видела папу стоящим у окна, когда вернулась.
Глава 6
ЧЕРЕП И СКРЕЩЕННЫЕ КОСТИ
— Нечего смотреть на меня так! — крикнула Кларисса, сердито наморщив лоб. — Я говорю правду! В комнате было темно, но я видела его при лунном свете, когда ставила машину в гараж.
