ярусов. По-видимому, это был план одного из вариантов первоначального строительства, возможно, впоследствии сильно измененный в соответствии с тактическими задачами данного участка.
Этот бункер именовался кодом Б-6 и имел по соседству бункер А-4 и бункер Г-8, видимо, тот самый, который отметил Запад. Но вот что было интересно! Со стороны дневной поверхности у многих тоннелей можно было наблюдать закругленную прямоугольную площадку, на которой пунктирной линией показывался еще один ход, тоже выводящий наружу, зачастую на значительном расстоянии от основного направления. Митин не обратил на это раньше внимания, посчитав, что так изображались наглухо замурованные запасные ответвления, оставленные для каких-то целей при строительстве подземных коммуникаций. А что, если какие-то из этих ответвлений сохранились? Вдруг американские диверсанты ушли именно этим путем? Можно даже допустить, что некоторые тоннели соединялись и где-то в глубине. Наверное, там все перекрыто, но чего только не бывает...
Кажется, оставалось очень мало вариантов. А именно – либо этот, либо соседний тоннель имели боковые ответвления, уводящие в сторону, не важно, налево или направо, но однозначно не сразу в направлении выхода. Что, если американцы быстро свернули в какой-нибудь дублирующий запасной аппендикс?
– Пройдите тоннель до конца. Дистанция два метра. Фонари не зажигать, – приказал Митин. – Если найдете боковой ход, внутрь не соваться. И срочно бежать назад. Я иду наверх.
Его предположение может быть очень далеко от истины. Необходимо выявить строение соседнего бункера Г-8. Скорее всего именно оттуда и был слышен звук, напоминающий работу бормашины в кабинете стоматолога! Но как это сделать, если вход туда, как только что проверил Запад, глухо зарос кустарником? Вывод: должен быть еще один ход. Его надо найти за считаные минуты...
Командир отряда скользнул в лаз, направив вызов по рации находящимся в охранении Востоку и Югу. У них было глухо. Это означало, что все «ворота» в бункеры на фронтальной поверхности американцы не использовали. Затаиться они не могли. Да и с какой стати, если группа Митина передвигалась по всем правилам проведения спецопераций, с исключительной осторожностью и четкостью, практически бесшумно?
Выбравшись наверх и нырнув под завесу колючего кустарника, плотно ограждающего стену от внешнего наблюдения, Митин осторожно прошел тридцать метров, выискивая второй спуск в бункер Г-8. Потом стал медленно пробираться к заросшему терновником входу, обнаруженному Западом.
Затаив дыхание, последние метры командир группы преодолел ползком. Завеса кустов нигде не тронута. Вот небольшой глинистый отвал в том месте, где недавно прошел под землей крот. Он как раз напротив лаза. Если бы тут двигался отряд, то хотя бы один человек, хотя бы с краю, но оставил отпечаток своей обуви. Но нет, чисто, даже трава рядом не примята. И наиболее существенный факт – кусты нигде не тронуты, ни одна ветка не сломана.
Интуиция вела его дальше, как путеводный компас.
Запад ошибся. До входа в бункер Д-10 было не двести, а сто двадцать метров. Все это расстояние Митин проскользнул легко и стремительно, подобно хорьку, вышедшему на охоту. И в какой-то момент замер, прижавшись к земле, отработанным движением перебросив вперед пистолет-пулемет «Кедр».
Словно Робинзон Крузо, увидевший на песке необитаемого острова след человеческой ноги, Митин получил первое достоверное свидетельство того, что он движется в верном направлении. У входа в бункер Д-10 был аккуратно, до высоты одного метра, срезан терновник, открывая путь в подземный ярус...
31
Полковник Калмыков шел по выжженной степи, вспугивая кормящихся перепелов.
В голове был полный сумбур. События последних суток словно раствором кислоты уничтожили воспоминания о прежней, довольно стабильной жизни. Мощным смерчем ворвалась в его судьбу эта чудовищная фантастическая история. Дорога с Полигона, убитый водитель Бобриченко, темный подвал, допрос, бессонная ночь и раннее утро, когда Калмыков мысленно уже себя похоронил. Завершение этих злоключений поражало больше всего – невероятное благородство командира диверсионной группы трудно было объяснить какими-то рациональными мотивами...
Полковник не мог ответить себе даже на простейший вопрос: совершил ли сегодня предательство или нет? С одной стороны, нет. Действительно, если поиск планов размещения закрытых помещений на территории Полигона связан с давними делами, тогда командир этой странной группы абсолютно прав. Но...
Калмыков остановился. Они убили его водителя, военнослужащего срочной службы. Самая настоящая диверсионная акция. В сложившихся обстоятельствах полковник должен немедленно оповестить командование. И как можно скорее выслать на территорию Полигона спецназ для захвата этого отряда.
Полковник не считал себя образцом нравственной чистоты. Он очень на многое вынужденно или из осторожности закрывал глаза и даже не гнушался получать некоторую финансовую помощь от прапорщиков своей части, отвечающих за административно-хозяйственное обеспечение подразделений, которые ухитрялись открыто воровать военное имущество в особо крупных размерах в течение многих лет и ни разу не загреметь по соответствующей статье. Да и сам процесс присяги новому государству сопровождался таким количеством мелких, но довольно омерзительных деталей, что Калмыков откровенно не мог ответить самому себе на такой простой вопрос: «А сколько раз ты изменил боевому знамени, сколько раз перешел через линию фронта?» Очень может быть, ни разу. В принципе полковник был почему-то убежден в том, что предательство – категория сугубо личной оценки. И защищал собственное «я» набором формальных оснований.
Однако на сей раз происходило нечто из ряда вон выходящее. Какая-то неведомая диверсионная группа, однозначно засланная сюда из-за границы (возможно, что из России, хотя вряд ли со стороны официальных властей) для того, чтобы получить планы подземных сооружений давно уже не действующего Полигона, нападает на армейскую машину, убивает водителя и начинает планомерный допрос начальника штаба. Невероятное событие! И главное, какими словами докладывать о случившемся командиру части?
Калмыков представил, сколько в ближайшее время соберется здесь всяких проверяющих. Можно ожидать и прибытия комиссии из Министерства обороны. Приедет какой-нибудь «западенец», который терпеть не может восточные районы, и устроит показательную порку всего командного состава. А крайним окажется как раз он, не обеспечивший должной защиты своих рекогносцировочных поездок и по непонятной причине не тронутый диверсионной группой. Теперь под угрозой не только проведение командно-штабных учений, но и его служба в армии. Если же в действие вступит Служба безопасности, можно ожидать и более неприятных вещей. И самое последнее, особенно неприятное. Именно ему придется сообщать о трагедии семье Бобриченко...
– Эх ты, полковник! – пробормотал он, взбираясь на очередной холм.
За гребнем возвышенности, около геодезического знака, наконец показался поселок. Калмыков, тяжело дыша после подъема, присел на траву, опираясь спиной о металлическую опору триангуляционной вышки.
Он представил, как спустя двадцать минут войдет в ворота контрольно-пропускного пункта. Все подразделения, безусловно, живут в особом режиме. Что уж тут говорить? За годы службы полковник не помнил случая, когда убивали военнослужащих, да еще за пределами территории войсковой части, и похищали начальника штаба.
Калмыков не сомневался, что об этом уже стало известно в части. Так же как и в том, что в ближайшие же часы с ним начнут работу представители военной контрразведки. На время следствия он, несомненно, будет отстранен от занимаемой должности.
Нельзя терять время! Безусловно, сообщили домой – жена и дочка с ума сходят.
Полковнику не повезло. За долгие часы пути по выжженной степи он не встретил никакого попутного транспорта. В одном месте Калмыков заметил работающий вдали трактор. Но как только полковник направился в ту сторону, трактор, словно угадав его стремления, довольно быстро уполз за гребень очередного холма. Ориентируясь по линиям лесополос, он потратил на путь к родной части почти целый
