этого мало. Митин пытается узреть, заглядывая через плечо Вики, есть ли там вообще приметы посторонних, «метки кобелей».
Вика чувствует этот потаенный интерес и отступает в сторону:
– Ты так и собираешься стоять на пороге? Раздевайся и проходи в комнату.
– Догола?
– Послушай, Митин, – Вика гневно встряхивает длинными волосами, крашенными в рыжий цвет, – я уже отвыкла от твоего казарменного юмора. Проходи, раз приехал.
Пробежавшись взглядом по обстановке квартиры, Митин быстро определяет, что живет Вика одна. Никаких следов другого мужчины не наблюдается. Это, конечно, не означает...
– Ты кофе будешь? Извини, больше угостить нечем. Могу только водки налить.
– А не откажусь!
Странно входить в дом, где некогда ты являлся полным хозяином, а теперь пришел как посторонний, не очень желанный гость.
Вика приносит из кухни початую бутылку, открытую банку шпрот и один стаканчик.
– А сама не будешь?
– Ты что, издеваешься, Митин?
Она останавливается у двери, сложив руки на груди. Да, очевидно, что приход бывшего мужа ее совершенно не «греет». Пожалуй, что даже неприятен.
– Ну, твое здоровье!
В тишине однокомнатной квартиры громко тикают настенные часы, висящие в углу.
Митин откашливается и неуверенно произносит:
– Я, понимаешь, подумал, а не вернуть ли нам, так сказать, то, что было...
– Какое интересное предложение! Как ты к этому пришел?
Ее взгляд не теплеет, в глазах не появляется надежда. Все напрасно?
– Да вот, бывает, сижу вечерами один, курю и все думаю... Думаю, что мы, наверное, сглупили тогда... Точнее, это я сглупил... Ведь ты все помнишь?
Вика резко отходит от двери, садится на диван, вытянув вперед стройные белые ноги.
– Да, я все помню! Очень хорошо помню! Как ты себя вел накануне развода, как таскался по бабам!
– Когда такое было?
– Ой, не надо...
Она усталым движением отмахивается, приглаживает волосы. Митин отмечает, что за время их разрыва Вика нисколько не изменилась. Пожалуй, даже похорошела.
Митин садится рядом с ней, обнимает за плечи, целует в шею.
– Я безумно соскучился по тебе, моя родная!
И чувствует, что ее застывшее скованное тело отзывается на его ласки. Сердце начинает биться сильнее.
«Она меня все еще любит! Какой же я был дурак! Любит! Любит!! Любит!!!»
Но в этот момент рождающаяся прямо на глазах идиллия нарушается резко и, кажется, необратимо.
– Я ведь, Викуля, попрощаться приехал. У меня на следующей неделе рейд.
Ее тело деревенеет, а губы едва слышно произносят:
– Да ты «крэйзи»...
Она вырывается из его рук, вскакивает, выбегает в кухню. Со стуком захлопывается дверь с матовым стеклом посередине.
Голос Вики, балансирующий на грани рыданий, вырывается оттуда обвинительным вердиктом:
– Этого не может перенести ни одна женщина! Ни одна! Как можно жить с такими, как ты? Ведь я тебя хоронила во время каждого твоего рейда, придурок! Ты понимаешь, идиот? Во время каждого!
Митин, резко отворив кухонную дверь, сильно сжимает бывшую жену в объятиях. И потом, страстно целуя ее в губы, опрокидывает на пол, покрытый истертым линолеумом...
35
Уже давно пришел вызов от Берка на приемопередатчик Томсона. Раненых успешно поместили в частную клинику; можно было уходить. Но они втроем так и сидели молча у входа в злополучный бункер Г-8, вокруг которого полегло столько людей за неполные сутки, словно еще не сделали какое-то важное, необходимое дело...
Светлеющее небо четко обрисовывало контуры смятого во время недавнего сражения высокого бурьяна, сломанные ветки терновника и вишни, развороченную гранатами ржавую трубу и обломки бетонной стены. Вдали, на краю Полигона, скрытые густой порослью кустарника, чернели остатки подбитого вертолета.
И Митин, и Томсон, и Коваль старались не смотреть в сторону бункера Д-10, куда недавно положили тела погибших товарищей. Тех из них, кого можно было опознать...
Томсон перебрасывал из ладони в ладонь гильзу от карабина. В двух шагах от него небрежно лежал туго затянутый заплечный мешок, хранилище портативных генераторов.
Митин курил.
Коваль, разрезав ножом штанину, тщательно перебинтовывал ногу, поврежденную в стальной ловушке.
Ветер приносил запахи цветущих растений, особенно отчетливые в эти утренние часы. Из сырого подземелья наверх текли холодные струи воздуха. А тишину нарушал только голос одинокой проснувшейся птицы.
Они проиграли. Все вместе и каждый в отдельности. Проиграли сражение вчистую, при этом сохранив видимость ничьи. И каждый думал об одном и том же – теперь, получив по воле судьбы возможность продолжать жизнь, а не лежать с простреленной головой в степной траве, несет на себе тяжкий груз ответственности за тех, кто не вернулся из боя. Коваль и Митин почти синхронно вспомнили знаменитую песню Высоцкого. Томсон ее не знал, но его мысли траурным покрывалом прикипали к этому месту, словно стремясь навсегда оставить в душе прочный отпечаток серого пейзажа после битвы...
– Мы не успеем их здесь похоронить, – тихо сказал Митин, выбрасывая окурок в заросли поломанной крапивы. – Придется потом вызывать транспорт.
– Кто-то успеет. – Томсон выпрямился, бросив косой взгляд на Коваля. – На правах местной полиции.
Коваль затянул перевязь на ноге, убрал нож в кожаный чехол. Неприязненно взглянул на американца:
– Сюда очень скоро прибудет серьезное подкрепление, гарантирую. Поэтому советую вам линять, бойцы. Церемониться с вами не станут. Я со своими как-нибудь разберусь, не впервой...
Томсон посмотрел на Коваля убийственным горящим взором, словно собирался прожечь насквозь, но больше ничего не произнес.
– А потом, вам грешно жаловаться, бойцы, – тем же глухим голосом добавил Коваль, – вы свои группы сами угрохали. Честный турнир тут устроили. И на хвосте сюда наш вертухай притянули. Вот спросить вас: зачем моих ребят положили? Хороший вопрос, правда?
– У меня есть такое подозрение, – Митин резко вскочил с места, – что ты кое-что знал о наших боевых задачах. Правда? – Он шагнул к Томсону и пнул ногой генераторы. – Тоже хороший вопрос, верно?
Коваль, слегка морщась, поднялся.
– Я могу ответить на этот хороший вопрос. Информация, которую я получил, была предельно общей. Но нетрудно догадаться, что можно искать на заброшенном Полигоне. Какие-то стратегические компоненты. Что тут еще делать? Ни один идиот не станет устраивать диверсии в таком месте. Вы, бойцы, – он усмехнулся, – наверное, это богатство здесь и делили.
Томсон тоже рывком выбросил свое тело вперед, оказавшись в нескольких метрах от двух
