Как раз после необычно долгого периода упадка дух Третьих Людей и достиг своего наивысшего великолепия. У нас нет необходимости прослеживать все стадии того, как эта просвещенность была достигнута. Достаточно будет заметить, что результатом явилась очень удивительная цивилизация, если такое слово можно применить к укладу жизни, для которого понятие архитектуры была абсолютно неизвестно, одежда использовалась лишь тогда, когда была необходимость в тепле, а существовавшее промышленное производство было полностью подчинено сферам, не имеющим отношения к человеку.
На заре истории этой культуры потребности охоты и сельского хозяйства, а также стихийные устремления к управлению окружающей жизнью, дали толчок к развитию примитивной, но полезной и крепкой системы биологического знания. Еще до того момента, как эта культура объединила всю планету, сама биология дала начало для развития химии и физики. В то же самое время вполне удачно управляемое производство, основанное прежде всего на энергии ветра и воды, а позже на подземном тепле, позволяло расе получать все желаемые материальные блага и массу времени, свободного от дел требуемых для поддержания собственного существования. Не было бы другого, более сильного и преобладающего интереса, производство само по себе, вероятно приковало бы к себе внимание расы, даже если у нее было бы множество интересов. Но у этой расы преобладающим был интерес к живым существам, который укрепился в ней еще до развития производства. Эготизм, или самомнение, среди Третьих Людей не мог быть удовлетворен ни экономической мощью, ни одним всего лишь показным бахвальством богатством. И нельзя сказать, что раса была защищена от эготизма. Напротив, она утратила почти весь тот спонтанный альтруизм, который был достигнут Вторыми Людьми. Но в большинстве периодов лишь одна разновидность личного хвастовства, столь притягательного для Третьих Людей, была связана непосредственно с примитивным интересом к «богатству». Единственным знаком респектабельности было обладание различными уникальными зверями, независимо от того, были ли они экономически продуктивны или нет. Чернь, разумеется, удовлетворялась одним лишь количеством или, самое большее, приличным качеством известных пород. Но более рафинированные индивидуумы пользовались и похвалялись более строгими принципами эстетического совершенства в своих методах управления живыми формами.
На самом деле, как только раса обрела способность к биологическим изменениям, она создала весьма удивительное новое искусство, которое мы могли бы назвать «изобразительное живое искусство». И это должно было стать главным средством выражения новой культуры. Им пользовались повсеместно и с религиозной страстью, потому что оно было очень близко связано с верой в божественность жизни. Каноны этого искусства и заповеди этой религии менялись из века в век, но в целом известные базовые принципы сохранялись. Или, правильнее сказать, хотя и было почти универсальное соглашение, что высшая цель практики «живого искусства» не должна осуществляться в духе прагматизма, имелись две группы конфликтующих принципов, которых придерживались противостоящие друг другу секты. Одно из направлений живого искусства подразумевало стремление пробуждать полную потенциальную возможность каждого естественного типа, как гармоничного и совершенного естества, или производить новые типы, в той же мере соответствующие гармонии. Другие гордились тем, что производили монстров: какая-нибудь единственная способность развивалась в ущерб гармоничному развитию и улучшению всего организма в целом. Так, была выведена птица, которая могла летать быстрее, чем всякая другая, но она не могла репродуцироваться и выкармливать потомство, и поэтому ее можно было воспроизводить только искусственно. Либо же, по-другому, определенные черты, несовместимые с природой, создавались в организме и развивались в опасном и уродующем дисбалансе. Для примера можно отметить, что одним из широко обсуждаемых проявлений мастерства было воспроизводство плотоядного млекопитающего, у которого передние конечности имели вид птичьих крыльев, покрытых перьями. Это существо не могло летать, потому что его тело имело для этого неподходящие пропорции. Единственным способом его передвижения было быстрое переставление ног, растопырив для частичной поддержки воздухом крылья. Другими примерами уродства могли служить орел с двумя одинаковыми головами и олень, которому с удивительной изобретательностью художники развили хвост до функций головы – с мозгом, органами чувств и челюстями. В этом искусстве уродства интерес к живым объектам был заражен садизмом, как попыткой предопределения судьбы посредством изменения внутренней сущности, как бы с точки зрения божества, формирующего наши цели. В своей более сырой форме, разумеется, это было грубое проявление власти эгоистических страстей.
Эта «тема» монстров и самоутверждения была менее распространенной, чем другая, «тема» гармонического совершенства; но в ней была более заметна подверженность влиянию подсознательного. Высшая цель возвышенного движения в поисках совершенства заключалась в том, чтобы украсить планету самой разнообразной фауной и флорой, во главе с человеческой расой, одновременно в качестве и венца творенья, и инструмента для преобразования земной жизни. Каждый вид и каждое многообразие живых форм должны обрести свое место, выполнить свою роль в великом круговороте живых типов. Каждый из них должен обладать внутренним совершенством соответственно своему предназначению. Не должно остаться и следа от вредных реликтов, свойственных прошлому образу жизни; и возможности каждого вида должны находиться в действительном согласии друг с другом. Но, следует повторить, высшая цель включала не только создание отдельных типов, но и всей гармонии населяющих планету живых существ. Поэтому хотя и должны были быть существа любого вида, от простейших бактерий до человека, было против канонов ортодоксального священного искусства, чтобы какой-нибудь тип процветал за счет разрушения типа более высокого, чем он сам. В садистском ответвлении этого искусства, однако, утверждалось, что особенно изысканная трагическая красота отмечалась присущей тем ситуациям, когда низшие типы истребляли высших. В истории рас бывали случаи, когда секты устраивали кровавый конфликт из-за того, что садисты позволяют себе создавать паразитов для уничтожения величественных произведений ортодоксов.
Из тех, кто практически занимался живым искусством, и из всех, кто занимался им лишь отчасти, немногие, хотя они и сознательно отвергали принципы ортодоксов, приобретали известность и даже славу своими гротесками; в то время как другие, менее удачливые, были готовы принять остракизм и даже муки, проповедуя то, что их произведение – важный знак всеобщей трагедии живой природы. Огромное же большинство, тем не менее, следовало священным канонам. Поэтому им приходилось выбирать тот или иной из известных способов выражения. Например, они могли пытаться усилить некий сохранившийся тип организма как совершенствуя его способности, так и уменьшая в нем все то, что было опасным или бесполезным. Или еще – более оригинальная и рискованная работа, которую они могли проводить, имела целью создание нового типа, чтобы заполнить им в окружающем мире все еще незанятую нишу. Для этого они обычно выводили подходящий примерно организм и искали способ переделать его в соответствии с новым планом, стараясь создать существо совершенно гармоничное и точно адаптированное к новому образу жизни. В отношении этого вида работ существовали различные строгие эстетические правила. Так, считалось недостойным искусства опустить высший тип до низшего или тем или иным способом принизить способности организма. Далее, поскольку истинной целью искусства было не производство отдельных типов, а воспроизводство широкого спектра систематики фауны и флоры, было совершенно недопустимым навредить, даже случайно, любому виду, более высокому, чем тот, который намеревались воспроизводить. Потому что практика ортодоксального живого искусства считалась делом всей расы. Идеальный художник, божьей милостью – это все человечество в целом; идеальное произведение искусства должно быть еще более нежным покровом из живых форм для украшения планеты и восторга для Верховного Мастера, по отношению к которому человек был как созданным Им существом, так и инструментом созидания.
Разумеется, достигнуто было немного, пока практические биологические науки не продвинулись далеко вперед, за отметку, ранее достигнутую Вторыми Людьми. И требовалось знать гораздо больше, чем грубые эмпирические принципы ранних селекционеров. Понадобились многие тысячи лет упорных исследований лучших представителей всех рас, чтобы открыть более тонкие принципы наследственности и разработать методику, посредством которой была возможна подлинная манипуляция наследственными факторами в самом зародыше. Именно это возрастающее проникновение в саму биологию открыло Третьим Людям глубочайшие области химии и физики. И позволило, чтобы историческая цепочка этих взаимосвязанных наук
