движение колесами. Двигатели внутреннего сгорания применялись в автомобилях и движущихся средствах, предназначенных для пустыни. Из-за разреженной атмосферы авиация развивалась мало. Но ракеты использовались для пересылки почты на большое расстояние и для бомбардировки удаленных объектов противника во время войны. Переход к аэронавтике мог состояться в любой момент.
Мой первый визит в столицу одной из великих империй «Другой Земли» стал для меня событием знаменательным. Все вокруг было одновременно и знакомым, и чужим. Были улицы, магазины со множеством витрин, здания контор. Город был старым, и его узкие улицы были настолько забиты автомобилями, что прохожие перемещались по специальным мостикам, подвешенным на уровне второго этажа вдоль и поперек улиц.
Плывшая по этим мостикам толпа была так же разнообразна, как толпы на улицах наших городов. Мужчины носили полотняные рубашки и брюки, удивительно похожие на европейские, с той лишь разницей, что аккуратные люди делали складку вдоль бокового шва штанины. Женщины, такие же безгрудые и ноздреватые, как и мужчины, отличались от последних более вытянутыми в трубочку губами, биологическая функция которых заключалась в том, чтобы передавать пищу ребенку. Вместо юбок они носили зеленые блестящие колготки и маленькие панталоны ярких расцветок. Мне такое непривычное одеяние показалось вульгарным. Летом эти существа обоего пола часто показывались на улице голыми по пояс; но они всегда носили перчатки.
Впрочем, здесь было полно индивидуумов, которые, несмотря на всю свою странность, по сути своей были такими же людьми, как и жители Лондона. Они совершенно спокойно занимались своими личными делами, даже не подозревая о том, что пришедший из другого мира наблюдатель считает их очень смешными: это отсутствие лба, большие, высоко задранные подрагивающие ноздри, удивительно человеческие глаза, капризно надутые губы. Я разглядывал их, живых и деловитых, идущих за покупками, пялящихся в небо, разговаривающих друг с другом. Дети дергали матерей за руки. Сгорбленные белобородые старики опирались на палки. Молодые люди косились на молодых женщин. Обеспеченных людей было легко отличить от их менее удачливых собратьев по более новой и богатой одежде, по более уверенному, а иногда и высокомерному поведению.
Как я могу всего на нескольких страницах описать своеобразный характер этого кипучего и сложного мира, так отличающегося от моего собственного и в то же время так на него похожего? Здесь, как и на моей планете, постоянно рождались дети. Здесь, как и там, они требовали пищи, а вскоре и общения. Они узнавали, что такое боль, страх, одиночество и любовь. Они вырастали, и их характер формировался в зависимости от доброжелательного или жесткого отношения к ним собратьев. Они были либо хорошо воспитаны, щедры, разумны, либо умственно искалечены, обозлены, тупо мстительны. Все они, как один, отчаянно жаждали блаженства истинной общности; но только очень узкому, может быть, даже более узкому, чем в моем мире, кругу удавалось найти нечто большее, чем ее быстро исчезающее очарование. Они жили стаей и умирали в стае. Если они испытывали физический или умственный голод, то сходили от этого с ума, они дрались друг с другом за добычу и разрывали друг друга на части. Иногда некоторые из их останавливались и спрашивали: имеет ли происходящее какой-либо смысл. После этого можно было ожидать словесной перепалки, но не вразумительного ответа. Затем, пройдя свой путь от рождения до смерти, – неуловимое мгновение космического времени, – они исчезали.
Эта планета была по сути своей Землей и породила такую же человеческую расу, хотя несколько иную, чем род человеческий, населяющий нашу Землю. Ее континенты были так же разнообразны, как и континенты нашей планеты, и населены они были таким же разношерстным народом, как и Homo Sapiens. Всем проявлениям духа, имевшим место в нашей истории, можно было найти эквивалент и в истории «Других Людей». Здесь были свои Средневековье и Век Просвещения, периоды прогресса и регресса, цивилизации, озабоченные только материальными ценностями, и цивилизации, обращенные к интеллекту, эстетике и духовности. Здесь были свои «восточные» и «западные» расы. Здесь были империи, республики и диктатуры. И, тем не менее, все было не так, как на Земле. Разумеется, многие различия были чисто внешними; но было и коренное отличие, суть которого я понял далеко не сразу, и от разговора о котором я пока что воздержусь.
Мне следовало начать с биологии «Других Людей». В основе своей, их природа была схожа с нашей. Как и мы, они могли испытывать гнев, страх, ненависть, нежность, любопытство и так далее. Их органы чувств не очень отличались от наших, с той лишь разницей, что они меньше воспринимали цвет и больше форму. Когда я смотрел на ослепительные краски «Другой Земли» их глазами, эти краски казались мне довольно тусклыми. Слух у них тоже был слабоват. Хотя их органы слуха, так же, как и наши, могли улавливать даже негромкие звуки, – различали они их очень слабо. Музыки в нашем понимании в этом мире не существовало.
Зато они обладали потрясающе острыми обонянием и способностью чувствовать вкус. Эти существа ощущали вкус не только с помощью своего рта, но также своими влажными черными руками и ступнями. Значит, у них была способность чрезвычайно остро чувствовать свою планету. Вкус металла и дерева, кислых и сладких почв, камней, бесчисленные резкие или едва различимые вкусовые качества растений, сминаемых босыми ногами, – все это представляло собой целый мир, неведомый земному человеку.
Их гениталии также были снабжены органами вкуса. Мужчины и женщины отличались другу от друга определенными химическими характеристиками, которые вызывали у особи противоположного пола сильное влечение. Прикасаясь рукой или ступней к любой части тела партнера уже можно было получить определенное удовольствие, а при совокуплении интенсивность приятных ощущений возрастала невероятно.
Из-за этого удивительного богатства вкусовых ощущений мне было очень трудно полностью войти в мысли «Других Людей». Вкус играл в их воображении и восприятии мира такую же важную роль, какую у нас зрение. Многие идеи, к которым земной человек пришел в результате созерцания, и которые даже в их наиболее абстрактной форме несут на себе отпечаток своего «визуального» происхождения, – у «Другого Человека» возникли в результате вкусовых ощущений. Например, если мы говорим «блестящий человек» или «блестящая идея», то на их языке это прозвучало бы, как «вкусный» и «вкусная». Нашему слову «ясный» в их языке соответствовало слово, которым в примитивные времена охотники называли резкий запах – след, оставленный дичью. Эквивалентом нашего «религиозного озарения» у них был «вкус небесного меда». «Сложность» у них была «многовкусием». Этим словом определялось смешение запахов на водопое, куда приходят различные животные. Аналог нашей «несовместимости» произошел от слова, означавшего отвращение, которое один человек испытывает к другому из-за его запаха.
Расовые различия, которые в нашем мире проявляются прежде всего во внешности людей, для «Других Людей» были различиями вкуса и запаха. И хотя территориальные границы между расами «Других Людей» были гораздо менее четкими, чем границы между нашими расами, борьба между группами людей с разными запахами играла большую роль в истории этой планеты. Каждая раса была убеждена, что ее собственные запах и вкус – свидетельство высочайших умственных способностей и, более того, признак бесспорного духовного превосходства. В прошлом различия вкусов и обоняния были, несомненно, явными признаками и расовых различий; но в настоящее время в более развитых регионах планеты, все уже было по-другому. Во-первых, расы перемешались между собой, а во-вторых, индустриальная цивилизация привела к многочисленным генетическим изменениям, в результате которых старые расовые различия стали просто абсурдными. Однако, несмотря на то, что запахи и вкусы уже не имели никакого расового значения, а неприятные друг другу запахи могли быть даже у членов одной семьи, вкус и обоняние по-прежнему были непосредственно связаны с эмоциональной жизнью. В каждой стране какие-то определенные запах и вкус считались истинной отличительной чертой народа именно этой страны, и все другие запахи и вкусы презирались.
В стране, с жизнью которой я познакомился лучше всего, главным расовым признаком считался невероятный (как для нас, землян) соленый вкус. Мои «хозяева» считали себя не иначе, как «солью земли». Правда, тот самый крестьянин, который стал моим первым «домом», был единственным из всех, кого я там встретил, по-настоящему «соленым» человеком. Подавляющее большинство граждан этой страны достигали нужного вкуса и запаха искусственным образом. Истинно «соленые», хотя и сами были в большей или меньшей степени далеки от идеала, вечно пытались вывести на чистую воду своих «кислых», «сладких» или «горьких» соседей. Если замаскировать вкус различных членов тела не составляло особого труда, то изменить «вкус совокупления» было практически невозможно. Молодожены зачастую узнавали неприятную
