особо важных и спорных решений обращалось за советом к обществу только для того, чтобы услышать: «Мы не можем в этом ничего посоветовать. Поэтому вам следует принять то решение, которое подсказывает ваш профессиональный опыт. Мы подчинимся такому вашему решению».
Законность в этих мирах держалась на чрезвычайно любопытном виде санкций, которые на Земле внедрить было бы невозможно. В этих мирах никто, за исключением опасных психов из «наследия прошлого», не пытался утверждать законность насильственными методами. В некоторых мирах существовала сложная система «законов», регулирующая не только экономическую и общественную жизнь социальных групп, но даже и частную жизнь индивидуумов. Поначалу нам показалось, что в этих мирах полностью отсутствует свобода. Но затем мы обнаружили, что их обитатели относятся к этой сложной системе так же, как мы относимся к правилам какой-нибудь игры, канонам искусства или бесчисленным неписаным законам и обычаям, сложившимся в ходе долгой общественной истории. В общем, любой индивидуум соблюдал законы именно потому, что считал их руководством в поведении. Но если бы закон показался ему несправедливым, он без колебаний нарушил бы его. Такое его поведение могло причинить неудобства или даже серьезные неприятности соседям. Они, скорее всего, выразили бы бурный протест. Но ни о каком принуждении не могло быть и речи. Если те, кого это затрагивало, не могли убедить виновника в том, что его поведение причиняет вред обществу, – его дело могло было быть рассмотрено своеобразным арбитражным судом, поддерживаемом престижем всемирного правительства. Если суд выносил решение не в пользу подзащитного, а он, тем не менее, упорствовал в своем противозаконном поведении, по отношению к нему не применялось никаких ограничительных мер. Но сила общественного мнения и всеобщего презрения была настолько велика, что примеры неподчинения суду были крайне редкими. Ужасное ощущение изолированности действовало на нарушителя как огненная пытка. Если в своем поведении он руководствовался низменными мотивами, то рано или поздно сгибался перед волей общества. Но если его намерения были просто неправильно поняты, если в основе его поведения лежало понимание чего-то, пока недоступного его собратьям, он имел возможность добиваться справедливости до тех пор, пока не одерживал победу.
Я упомянул эти любопытные социальные системы лишь для того, чтобы проиллюстрировать глубокое различие между духом этих «утопических» миров и духом, хорошо известным читателям этой книги. Это поможет читателю представить, с каким разнообразием обычаев и установлений мы повстречались на протяжении нашего путешествия, но в целях повествования я не должен задерживаться на описании даже самых любопытных из них. Ограничусь лишь общими словами о жизни типичных пробуждающихся миров, чтобы излагать в итоге не историю каких-то конкретных миров, а Галактики в целом.
Когда пробуждающийся мир минует фазу радикальных социальных перемен и обретает новое равновесие, он вступает в период стабильного экономического и культурного развития. Механические приспособления, в прошлом тираны тела и разума, а теперь их верные слуги – позволяют каждому индивидууму вести полноценную и разнообразную жизнь, неведомую на Земле. В результате развития радио и ракетного транспорта индивидуум может иметь самые обширные знания обо всех индивидуумах на планете. Механизмы полностью берут на себя работу по поддержанию цивилизации в порядке; вся тупая и нудная работа исчезла, все граждане могут свободно посвятить себя служению обществу, занимаясь делом, достойным хорошо развитого интеллекта. А «служение обществу» понимается весьма широко. На первый взгляд, общество позволяет многим своим членам растрачивать себя в странном и бесцельном «самовыражении». Но общество может позволить себе такую расточительность ради того, что в результате на свет появляются отдельные бесценные жемчужины новизны.
Такая фаза стабильности и процветания пробуждающихся миров, которую мы назвали «утопической» фазой, вероятно была самым счастливым временем в жизни любого из миров. Трагедии бывали и в этот период, но никогда они не становились серьезным бедствием. Более того, мы заметили, что в отличие от минувших времен, когда трагедией считались, в основном, физическая боль и преждевременная смерть, теперь как трагедия воспринимались столкновение, притягательность и взаимная несовместимость разных личностей – настолько редки были катастрофы более серьезного характера, настолько тонки и глубоки были отношения между разумными существами. Эти миры не знали таких грандиозных трагедий, как страдания и гибель целых поселений в результате войны или чумы, за исключением, пожалуй, гибели всей этой расы в результате астрономического происшествия, такого как исчезновение атмосферы, взрыв планеты или вхождение планетарной системы в облако газа или пыли.
В этот счастливый период, который мог длиться несколько столетий или многие тысячелетия, вся энергия обитателей планеты направлялась на совершенствование общества и на улучшение самой расы с помощью культурного отбора и евгеники.
Я не буду много говорить о методах евгеники этих миров, поскольку большая их часть будет совершенно непонятной без глубокого знания биологической и биохимической природы их нечеловеческих разумных обитателей. Достаточно будет сказать, что изначальной задачей для евгеники была ликвидация наследственных болезней и деформаций тела и разума. Во времена, предшествовавшие великим психологическим переменам, даже такая скромная работа приводила к серьезным злоупотреблениям. С ее помощью правительства пытались произвести индивидуумов, начисто лишенных черт характера, которые были им особенно ненавистны, например, независимости суждений. Невежественные энтузиасты выступали с глупыми идеями искусственного подбора пар. Но в более просвещенный век эта опасность была правильно оценена и принималась во внимание. Но даже и при этом воздействия евгеников часто заканчивались катастрофой. Мы наблюдали, как одна великолепная раса разумных летающих существ опустилась до недочеловеческого уровня из-за попытки избавиться от подверженности опасному умственному заболеванию. Оказалось, что эта болезнь косвенно связана с возможностью нормального умственного развития в пятом поколении.
Из положительных достижений евгеников заслуживают упоминания следующие: улучшение органов восприятия (в основном зрения и осязания), изобретение новых органов чувств, улучшение памяти, интеллекта в целом и обострение чувства времени. Эти расы стали чувствовать даже десятые доли секунды и в то же время четко осознавать такие протяженные отрезки времени, как «в наше время».
Поначалу многие цивилизации затрачивали заметные усилия на развитие евгеники, но затем решали, что хотя она и способна обогатить их восприятие, следует обращать внимание на решение более насущных задач. Например, по мере усложнения жизни возникала необходимость растягивать развитие индивидуального разума, чтобы дать ему возможность более глубоко впитать ощущения детства. Как говорится, «прежде чем стать взрослым, нужно побывать ребенком». При этом прилагались большие усилия, чтобы в три-четыре раза продлить период зрелости и сократить период старости. В каждом обществе, в котором евгеника получила полное развитие, рано или поздно начиналась жаркая дискуссия о наиболее приемлемой продолжительности жизни индивидуума. Все соглашались с тем, что жизнь следует продлить, но если одна партия хотела увеличить протяженность жизни только в три-четыре раза, то другая утверждала, что в целях развития расы жизнь необходимо продлить не меньше, чем в сто раз. И еще какая-нибудь партия выступала за бессмертие и за расу вечных никогда не стареющих бессмертных, утверждая, что можно избежать несомненной опасности закостенелости разума и прекращения всякого прогресса, если физиологически бессмертные будут постоянно пребывать в состоянии начального этапа зрелости.
Разные миры по-разному решали эту проблему. Некоторые выделили своим индивидуумам срок, не превышающий наши триста лет. Другие позволили себе жить по пятьдесят тысяч лет. Одна раса «иглокожих» решилась на бессмертие, но обеспечила себя сложным психологическим механизмом, под воздействием которого индивидуум, не поспевающий за изменяющимися обстоятельствами, сам начинал
