набок, а белыми или, точнее, серыми от грязи буквами было выведено: «Дер. Бол. Пруды».
– Да уж, это точно Россия-матушка, – процедил сквозь зубы Лавров.
В качестве еще одного неоспоримого доказательства пребывания на родной земле появились два пьяных мужика в грязных и оборванных ватниках. Оба вели неинтеллигентную беседу на крыльце придорожного сельпо. Вопрос состоял в том, кто первый будет пить мутную жидкость в бутылке без этикетки. Вдобавок ко всему неподалеку проехал старый комбайн «Дон-2», водитель которого мало чем отличался от спорящих возле магазина.
– Да-а, – протянул лейтенант, – это не Финляндия. Но Родина, какая она ни есть, все же Родина. – Никитенко явно потянуло на лирику.
– Так зачем нужна была эта проверка? – продолжал допытываться Батяня у шагавшего рядом Железняка.
– Да-да, хотелось бы узнать, в чем дело! – тут же встрепенулся лейтенант.
– Ну что ж, – задумчиво произнес штатский. – Я думаю, что вы все узнаете, только давайте вернемся к машине и там все обсудим. Да и вы, наверное, не будете против присесть и отдохнуть?
Никитенко с Лавровым, переглянувшись, одновременно кивнули, после чего все молча двинулись к «уазику».
Глава 10
Несколько военных грузовиков с табличкой «Люди» тяжело передвигались по полю, оставляя глубокую колею в мягкой земле. В голове колонны ехал военный джип с синим маяком на крыше, и точно такой же замыкал колонну. Местность, по которой ехали грузовики, совсем недавно представляла собой живописный сельский пейзаж. Теперь здесь на сотни метров раскинулось сплошное гигантское пепелище. Над полями висело плотное облако черного едкого дыма, а в воздухе стоял густой запах гари. Полной грудью вздохнуть было практически невозможно: удушливый кашель тут же начинал сотрясать грудь до спазм и, казалось, разрывал легкие изнутри. При малейшем дуновении ветра с выжженной земли в воздух взлетало огромное количество пепла, отчего начинали болеть глаза. Сложно было представить, что недавно здесь буйно колосился хлеб, работали крестьяне и буйствовало великолепие русской природы. Тут и там виднелись таблички с надписями: «Проход запрещен», «Запретная зона». По полю ровными рядами шли солдаты с армейскими огнеметами в руках и выжигали последние остатки растительности, некогда бывшей пшеницей. Бразильская тля за считаные дни сгубила труд многих месяцев. Не укладывалось в голове, что эта микроскопическая тварь способна принести столько бед.
Люди, жившие неподалеку и работавшие на этом поле, подходили так близко, как только можно было подойти, снимали кепки и плакали, глядя на то, как военные жгут хлеб. Те, кто постарше, причитали словно по умершим: «Да как же нам жить-то дальше: у нас ни хлеба, ни работы не осталось!», «А что ж, мы теперь голодать будем?» Кто помоложе, стояли молча, не веря своим глазам. Не хватало только зловещего «грибка» на горизонте, чтобы довершить пейзаж ядерного апокалипсиса.
Тем временем одни солдаты, сделавшие несколько проходок, подходили к грузовикам, переодевались и запрыгивали в кузов, а их тут же сменяли другие. Вновь прибывшим вручали огнеметы, и они отправлялись туда, где остановились предыдущие. Тяжелый дым от горящей травы собрался над полем в огромную тучу, висевшую прямо над головой. Казалось, ее можно потрогать руками. Над полем кружило несколько вертолетов, следивших за тем, чтобы ситуация не вышла из-под контроля и огонь не перекинулся на леса. Рации трещали в руках у военных. Весь этот хаос напоминал времена страшной войны, прокатившейся по русской земле в середине прошлого века.
Несколько рядовых из числа прибывших только что стояли возле армейского грузовика «Урал» и в ожидании команды курили, негромко переговариваясь. На погонах одного из них виднелись две сержантские лычки. Их еще совсем юные лица блестели от пота и были черными от копоти. Происходящее вокруг было главной темой всех разговоров.
Один из солдат, невысокий и белобрысый, нервно поглядывал по сторонам, выпуская дымные колечки неправильной формы.
– Что творится... Глазам не верю, – сказал он стоящему рядом пареньку постарше, на голове которого нелепо сидела армейская кепка.
– И я никогда бы не подумал, что такое вообще может случиться. – Его собеседник сплюнул и оскалился. – Фантастика какая-то. Фильм ужасов...
– Это же грех какой! Столько хлеба! – белобрысый в сердцах швырнул окурок на землю. – Я в деревне вырос, все детство с отцом в поле провел, он меня учил землю уважать. – Потом, помолчав несколько секунд, продолжил: – Бабка рассказывала, как она в войну каждый колосок перебирала собственными руками. Тогда без хлеба остаться – это ж хана! Особенно зимой... А мы тут теперь целые гектары уничтожаем. Эх, – тут он нагнулся и поднял с земли колосок пшеницы, который больше походил на полусгоревший фитиль, потеребил его в руке, отчего та вся покрылась сажей, и поднял глаза к небу, которое теперь было каким-то апокалипсическим.
– А что поделать, если тут какой-то вредитель завелся? – после долгого молчания вдруг возразил тот, что повыше. – Ты ж сам слышал, что если его не уничтожить, то эта тварь разойдется по всем полям. Вот и приходится сжигать.
– А что, другого способа нет? – спросил белобрысый.
– Другого способа нет. Личинки внутри соломинок живут, так что химикатами их не возьмешь.
В этот момент к ним подошел сержант и громко прокричал: «Возвращаемся в часть! А ну, быстро в кузов!» Бросив окурки, солдаты развернулись и полезли в кузов тарахтевшего в нескольких метрах от них «Урала».
Взревев мотором, машина покатилась по дороге, и все сидевшие в кузове увидели, как позади них остаются черные отметины, среди которых еще проглядывают желтые лоскутки, на которых еще растет пшеница, но огонь беспощадно продвигался и вскоре эти лоскутки превратятся в такую же черную гарь.
Глава 11
Тишину большого кабинета разорвал телефонный звонок, больше похожий на стрекотание кузнечика. Геннадий Железняк вместо того, чтобы снять трубку, нажал кнопку на селекторе и командным тоном произнес:
– Я же просил меня ни с кем не соединять.
– Извините, все исправим, – послышался из селектора женский голос.
И действительно, через пару секунд телефон перестал издавать трескучий звон и замолчал. Кроме самого Железняка, в кабинете находился майор Лавров, стоявший у стола внушительных размеров и осматривавшийся. Кабинет представлял собой типичную обитель начальства: российский триколор, висевший на стене, чуть ниже на присутствующих смотрел с портрета президент, несколько телефонов на столе. Ну а в довершение прямо напротив стола висела политическая карта мира, которая органично дополняла интерьер кабинета. Железняк обошел стол, плюхнулся в шикарное кожаное кресло-«президент» и, положив руки на подлокотники, обратился к Батяне:
– Садитесь, чего стоять! В ногах правды нет! – И улыбка появилась на его обычно скучно-серьезном лице.
– Да, это точно, – скупо ответил Лавров и, придвинув стул к столу, устроился прямо напротив штатского.
Десантник чувствовал себя не в своей тарелке. Он сильно устал за последнее время, что немудрено после таких приключений в псевдо-Финляндии. Отдохнуть пока случай не представился. Мышцы болели, и каждое движение давало о себе знать. Хотелось принять ванну и выспаться. И самое главное, что раздражало Батяню, так это то, что он не понимал, зачем он вообще здесь находится. Идиотский «розыгрыш» тоже настроения не прибавлял.
Высокий чин покопался в одном из многочисленных ящиков стола, извлек оттуда пачку сигарет и пепельницу. Распечатав коробку, он протянул ее Батяне. Тот ответил подчеркнуто вежливым отказом:
– Благодарю, не беспокойтесь.
Железняк же, достав из пачки сигарету, закурил.
– Не будем тянуть кота за хвост, перейдем сразу к делу.
– Да уж, было бы неплохо, – отозвался Лавров.
