черное облако и с ревом полетел в сторону выезда из порта.
Видимо, этот день был для порта не самым счастливым, поскольку старик, умело управлявшийся с тяжелой махиной грузовика, не стал ждать, пока кто-нибудь услужливо откроет для него огромные створки центральных ворот. Японец прибавил газку и, победоносно загудев хрипловатыми дудками сигнала, попросту снес тяжелые створки, отлетевшие в стороны с неимоверным грохотом, который не смог заглушить даже рев многосильного дизеля.
Вылетев из разбитых ворот, грузовик какое-то время пылил по дороге, проложенной вдоль причалов и длинных пирсов, а потом резко притормозил, тяжело клюнув носом. Двери кабины распахнулись, выпуская стайку беглецов, и вскоре зарокотал двигатель уже другого транспортного средства – на этот раз уже знакомого спецназовцам мотобота Ацуми-сан…
Мотобот успел только отвалить от причала, где он скрывался среди доброй сотни других суденышек, и пройти не больше трех кабельтовых, как беглецы увидели, что от видневшегося далеко справа пирса резво отошел большой белый катер. Тот самый катер, который был так называемым флагманом флотилии хунхузов. В бинокль было отчетливо видно, что судно битком набито вооруженными бандитами, но хуже было другое… На носовой турели уже был закреплен крупнокалиберный пулемет, и один из китайцев возился с затвором, вставляя длинную ленту.
– Одна хорошая и точная очередь из этой штуки – и кранты нашему крейсеру. – Скат озабоченно отстегнул рожок автомата и прикинул, сколько патронов еще осталось. – В общем, задача всем ясна: первым делом самолеты, а остальная мелочь уж потом…
Ацуми-сан, появившийся из ходовой рубки, некоторое время смотрел на приближающийся катер хунхузов, потом задумчиво пожевал губами и снова нырнул в рубку, откуда появился уже с гранатометом в руках. Не отрывая взгляда от вражеского судна, спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Кто-нибудь умеет пользоваться этой штукой?
Орехов без слов тут же шагнул к старику и, привычно вскинув на плечо стальную трубу, поймал в прорези прицельной рамки белый, прыгающий на волнах корпус катера… Нажал спуск, и граната, выныривая из дымного облачка, рванулась навстречу цели. Видимо, майор неплохо умел пользоваться «этой штукой», поскольку через секунду катер буквально взорвался изнутри, превращаясь в груду обломков, взлетевших над огненно-дымным облаком разрыва вперемежку с тем, что иногда называют фрагментами человеческих тел…
– М-да, отец, с тобой не соскучишься… – Орехов устало опустил трубу и без особого интереса спросил: – И где ты его взял?
– У них же на катере и украл, – скупо улыбнулся японец, – только я такой базукой пользоваться не умею. Гранат больше нет, так что можешь выбросить это железо в море.
Майор, пожимая плечами, мол, хозяин – барин, без слов швырнул теперь уже бесполезное оружие за борт, и гранатомет, беззвучно булькнув на прощание, тут же ушел на дно.
– Вот пока и все, – бесцветным голосом подвел итоги Катков и, не глядя на товарищей, спросил: – Все целы?
– У тебя у самого вся рожа в крови, – заметил Орехов. – Я так кругом цел.
– Ерунда, – отмахнулся Скат, – еще на складах осколками кирпича чуть царапнуло, а остальное – о твоего кореша перемазался.
– Я смотрел, – негромко сказал майор, – в него еще две пули попало, когда ты, старлей, его на горбу тащил. Могли быть и твоими. Так что, в каком-то роде, он и твой кореш, как ты говоришь.
– Меня вроде зацепило, – как-то неуверенно подал голос мичман, сидевший на палубе, прислоняясь спиной к переборке и рассматривая ладонь, перемазанную свежей густо-красной кровью. – Во, сижу, а из- под меня сочится.
– Так какого черта ты сидишь? – заорал старлей. – Вставай давай, и штаны снимай!
На левой ягодице Тритона обильно сочилась кровью длинная, но, к счастью, не очень глубокая борозда, прочерченная какой-то шальной пулей. Не очень-то умело бинтуя больно уж неприспособленное для этого место ранения, Скат тихо матерился и в конце перевязки все-таки не удержался:
– Дурак ты, старший мичман, и ранение у тебя дурацкое.
Вместо того чтобы вполне справедливо обидеться, мичман сначала как-то очень несолидно хихикнул, а потом принялся прямо-таки взахлеб хохотать. Скат переглянулся с Ореховым, постукивая пальцем по лбу, и тут же не удержался сам, прыснул и присоединился к другу. Майор, прекрасно понимавший, что с ребятами началась самая обычная истерика, попросту именуемая «отходняк», поначалу просто криво ухмылялся, но уже через полминуты хохотал вместе со всеми. После пережитых жуткого страха и напряжения боя такое бывает – это Орехов знал отнюдь не из книжек…
Глава 43
Для спецназовцев так и осталось загадкой то, как их старому японскому мореходу удалось так запросто выбраться из китайских территориальных вод. Если полное бездействие полиции во время далеко не тихой драки в порту Цзилуна еще как-то можно было объяснить хитрой политикой невмешательства в бандитские разборки, то эта простота поистине ставила в тупик. То ли Ацуми-сан был настолько ловок, хитер и знал абсолютно все тайные контрабандистские тропки, то ли сами границы были как худое решето, но мотобот японца с поразительной, на первый взгляд, легкостью пересек все невидимые линии и бросил якорь уже в филиппинских водах…
Правда, еще до пересечения филиппинской границы капитану и команде пришлось решать вопрос с телом Малышева. Если бы мотобот находился в сотне миль от Находки, то и вопроса такого не возникло бы, но тащиться больше тысячи морских миль в российские воды Ацуми-сан, естественно, не рискнул. Поэтому после недолгого совещания было принято соломоново решение похоронить мертвеца по старинному морскому обычаю…
– Вообще-то он, наверное, хотел, чтоб его в России похоронили, – провожая сумрачным взглядом скрывшийся в синей воде парусиновый сверток с привязанным к нему грузом, негромко сказал Орехов и начал прикуривать сигарету.
– Майор, кончай, а? – Скат неодобрительно покачал головой. – Нам что, его волочь на горбу в консульство, а потом в аэропорт? Извини, но это бред собачий. Он погиб, мы его красиво похоронили. Что тебе еще? Или ты уже забыл, что он – просто бандит и больше ничего? Все не в тюрьме сгнил…
– Теперь он точно попадет в свою Валгаллу, – без улыбки заявил Ковалев, которого никто больше и не думал заковывать в кандалы – беглец окончательно смирился со своим поражением и теперь чуть ли не с детской непосредственностью лелеял в душе хрупкую надежду, что тюрьмы ему каким-нибудь образом все же удастся избежать.
– При чем тут Валгалла? – подозрительно прищурился Скат.
– Да он все любил толковать о викингах, о смерти героев, и все такое, – пояснил Ковалев и спросил: – Ну, похоронили вы его точно почти как викинга! А как его звали-то?
– Да кто ж его знает? – пожал плечами Орехов. – Пусть будет просто солдат…
…Российский консул лично прибыл в порт Апарри на микроавтобусе с водителем. Спецназовцы чисто по-русски – как-то неловко, торопливо и скомканно – простились со стариком Ацуми, наговорив японцу целую кучу комплиментов и благодарных слов, смысл которых вполне мог бы уместиться всего лишь в одной фразе: «Спасибо, отец!» В ответ на все слова Ацуми-сан сдержанно поклонился, церемонно пожелал удачной дороги, а напоследок все-таки улыбнулся и, подмигивая Троянову, вдруг добавил по-русски: «Мужики! Давай-давай…»
Дальнейшие события развивались с такой быстротой, что уже через несколько дней тот же мичман Троянов с трудом верил сам себе, вспоминая какой-то поистине сумасшедший калейдоскоп, в котором море тут же сменялось сушей, автомобили – самолетами, одна страна – другой. Российский консул с похвальной расторопностью принял беглецов в свои дипломатические объятия, выдал новенькие документы и устроил на какой-то чартерный авиарейс во вьетнамский Ханой, от которого, по словам старшего лейтенанта Каткова, до России было уже рукой подать. Как бы там ни было, но минуло всего-то чуть больше суток после прибытия в филиппинский порт мотобота японца, когда российские спецназовцы и их пленник, проделав длинный и извилистый путь, сошли с трапа самолета на засыпанную свеженьким снегом русскую землю…
Когда самолет – уже третий по счету! – коснулся колесами шасси взлетно-посадочной полосы
