гласности.
– А ты, значит, доказывал обратное? – пытливо прищурился подполковник.
– Ну да, – улыбнулся Скат, – я говорил, что не все еще в этой стране продано и куплено. Он еще вспоминал одного своего знакомого – кажется, его где-то на Таити грохнули… Так тот знакомый любил повторять, что все миражи лгут. Ковалев и доказывал мне, что сегодня честь, долг, закон и справедливость – это не более чем мираж, пустые мечты… – Старлей немного помялся и уже решительно добавил: – Вообще-то, товарищ подполковник, есть один секрет! Точнее – был… В общем, Ковалев рассказал нам, как найти его тайник, где хранились бумаги с компроматом, и попросил снять копии с каждого листочка, с каждого диска…
– То есть вы быстренько добрались до тайника и сняли копии, – Вашуков неодобрительно покачал головой, – а Ковалев сдал тайник следствию чуть позже, так?
– Ну да, он нам сутки дал. Мы успели.
– Успели, значит. И если бы это дело начали спускать на тормозах, то вы… Неужели, как ты говоришь, предали бы гласности сведения, которые, по сути, являются государственной и военной тайной?
– Государственная тайна – это график и маршруты передвижения президента, – не отводя глаз и ничуть не смущаясь недовольством начальства, уверенно заявил Катков, – а военная – это шифры и коды его ядерного чемоданчика. А сведения о том, кто и сколько украл, наши правители и судейские всякие должны открыто сообщать всему народу, чтобы люди не думали, что они все, там, наверху, повязанные одной веревочкой ворюги и мерзавцы. Да, я не задумываясь, отдал бы все сведения в газеты и парочке телеканалов!
– Диссиденты хреновы, партизаны, понимаешь… – негромко проворчал подполковник, и трудно было сразу понять – ругает он спецназовцев за эту самую партизанщину или одобряет все их действия. – И где эти ваши копии сейчас, ты, конечно же, не скажешь?
– Вам скажу, а остальным, как ежу – погожу, – Скат вновь улыбнулся, и улыбка эта получилась даже не лукавой, а откровенно нахальной, что не укрылось от глаз Вашукова, который в ответ только тяжко вздохнул и начал без слов разливать водку по стопкам.
– Так что там Ковалев говорил? Что честь и долг – это миражи и призрачный обман?
– Вроде того, – лицо старшего лейтенанта стало серьезным. – Вот только ошибся наш Мцыри – в смысле беглец. Он и ему подобные никак не могут понять, что в этой стране еще немало людей, для которых честь, долг, та же верность присяге – это не призраки, а самая обычная норма и реальность…
– Красиво говоришь, – хмыкнул Вашуков и насмешливо прищурился, поднимая стопку и кивком приглашая остальных, – как в телевизоре… Ладно, мужики, а если серьезно… Вы сделали большое и нужное дело. И, похоже, не все у нас так уж скверно, как любят болтать журналисты и прочие «несогласные». Ну, они пусть болтают, у них работа такая… А у нас, ребята, работа другая – по-настоящему мужская. Так что давайте за спецназ! За тех, кто и на море, и на суше… ну, дальше сами знаете! Орехов, а ты к моим парням не думаешь перейти? В морскую душу, так сказать, перекреститься?
– Ну уж, нет, товарищ подполковник, – как-то слишком поспешно ответил майор. – Мне сегодня при слове «море» сразу делается как-то нехорошо. Наплавался! Уж лучше вы к нам…
– Ладно, поживем – увидим. Давайте, мужики, за спецназ! И это… С Новым годом!
