чтобы штамповать фальшивки!» Субботним утром во всех газетах появились отчеты о судебном процессе. Предприимчивые редакторы отправили новые отряды корреспондентов прямо в Декурси-Холл, чтобы собрать побольше сведений о месте тайного пребывания Орландо Блейна. Они тщетно охотились за самим Блейном. Некоего мистера Томаса Блейна, священнослужителя на покое, обитающего в Уимблдоне, за одно утро побеспокоили несколько представителей прессы, отыскавших его имя в списке избирателей. Неуемные репортеры не оставили без внимания и миссис Мюриэл Блейн — пожилую вдову из Фулема, района на юго- западе Лондона.
Человек, находящийся в самом центре событий, Хорас Алоизиус Бакли, не читал репортерских отчетов. Почтальоны не имеют обыкновения доставлять газеты в тюрьмы Ее Величества. Лорд Фрэнсис Пауэрскорт и леди Люси купили все свежие номера, чтобы просмотреть их за завтраком. Нынче утром за столом на Маркем-сквер сидел и Джонни Фицджеральд.
Чарлз Огастес Пью был занят тем же, чем и Пауэрскорты. Взяв красную ручку, он принялся обводить свою фамилию везде, где она попадалась ему на глаза. К концу этой марафонской дистанции — на изучение всех газет у него ушло около двух с половиной часов — он насчитал пятьдесят четыре упоминания своего имени, тогда как имя сэра Руфуса Фитча было упомянуто всего лишь шестнадцать раз.
Сиделка в накрахмаленном белом халате прочла самые важные места сэру Фредерику Ламберту. Укрыв колени пледом, председатель Королевской академии отдыхал в большом кресле у себя в гостиной. Когда он услышал о сомнительных подвигах Орландо Блейна, на его губах проскользнула слабая улыбка.
Но одна группа читателей отреагировала на газетные сообщения особенно бурно. Мистер Уильям Маккракен ел яичницу с ветчиной в ресторане лучшей эдинбургской гостиницы, любуясь в окно на Королевскую Милю.[42] Маккракен заплатил пятнадцать тысяч фунтов за Гейнсборо и восемьдесят пять — за Рафаэля. Вместе это составляло ровно сто тысяч фунтов. Теперь он обнаружил, что обе картины вполне могут оказаться подделками, не имеющими никакой цены. Мистер Маккракен, как он говорил Уильяму Аларику Пайперу в галерее на Олд-Бонд-стрит, был главным старостой Третьей пресвитерианской церкви на Линкольн-стрит в Конкорде, штат Массачусетс. Его пресвитер и его собратья-старосты были бы порядком удивлены и расстроены, услышь они, как их уважаемый соотечественник поминает врага рода человеческого. «Черт подери! Черт меня подери совсем!» — сказал он так громко, что официантка, проходившая рядом с его столиком, уронила на пол блюдо с копченой селедкой. «Мерзавец! — продолжал он, совершенно позабыв о том, где находится. — Ах, мерзавец, черт его задери!» За пятнадцать лет занятий коммерцией еще никто не сумел перехитрить Уильяма Маккракена. «Черт побери! — продолжал он. — Засужу мерзавца! Я его уничтожу, чего бы мне это ни стоило!» И, выразив таким образом свои чувства, он попросил принести счет и подать экипаж, который отвез бы его на железнодорожный вокзал к следующему лондонскому экспрессу.
Корнелиус Скотман тоже успел покинуть Лондон. Он отправился в Солсбери ради краткого знакомства с одним из прекраснейших английских соборов, хотя посещение вечерней службы не входило в его планы. Окна его гостиничного номера выходили на тихий монастырский двор. Корнелиус не стал изрыгать проклятия, не стал кричать. Но он затрясся от ярости. Он еще не успел заплатить ни за «Спящую Венеру» Джорджоне, ни за одиннадцать других обнаженных из Галереи Декурси и Пайпера. Однако факт оставался фактом: его, Корнелиуса Скотмана, обвели вокруг пальца какие-то жалкие англичане. Недаром они так его раздражали! Несмотря на его возмущение, при мысли о нагой красавице с картины Джорджоне губы Скотмана искривились в еле заметной улыбке. Но ведь он заказал еще целых одиннадцать обнаженных натур! Выходит, он чуть не увез к себе за океан ровным счетом двенадцать ничего не стоящих подделок! У Господа Бога, подумал он — эту мысль, должно быть, навеяло видом парившего в чистом небе шпиля Солсберийского собора, — у самого Господа Бога было двенадцать учеников, и только один из них никуда не годился. А я получил целую дюжину фальшивок разом. Впрочем, нет, сказал он себе. Он пожалел, что не взял в путешествие к этим коварным англичанам своего юрисконсульта, Чарлстона Гатри. На родине, в судебных залах Нью-Йорка, Чарлстон не однажды на всем скаку врезался в ряды врагов Скотмана и всегда производил в них огромные опустошения. Проклятые англичане, пробормотал техасец себе под нос; у них, наверное, и законы другие. Но Скотман был не таким человеком, чтобы пускать дела на самотек. Он тоже немедленно двинулся на вокзал, решив как можно скорее вернуться в Лондон. Он собирался нанять лучшего юриста в столице, во что бы ему это ни обошлось.
И лишь один из миллионеров прочел субботние газеты в Лондоне. Льюис Блэк по-прежнему занимал номер в отеле «Пикадилли». Он заплатил за своего Джошуа Рейнолдса десять тысяч фунтов. Блэк изучил показания Орландо Блейна с особой тщательностью. Он сравнил статьи в разных газетах. И понял, что никаких сомнений быть не может. Этот малый сказал, что ему прислали вырезку из американского журнала с фотографией семьи Блэка. Его семьи. Это его жена смотрела на него с портрета, такая красивая в этой шляпке с перьями. Значит, ему всучили фальшивку. Как же над ним посмеются там, на Пятой авеню!
Даже не закончив завтрака, Блэк встал из-за стола и быстрым шагом направился на Олд-Бонд-стрит, в Галерею Декурси и Пайпера. Все прочие галереи были открыты; в них только и говорили что о продолжении суда в понедельник и о том, что там может произойти. Но на дверях фирмы «Декурси и Пайпер» висела большая табличка. «Временно закрыто в связи с переоформлением», — гласила она. Блэк свирепо забарабанил в дверь. Может быть, эти жулики прячутся внутри — уничтожают следы своих преступлений, жгут документы. Но ответа не последовало. Декурси и Пайпер затаились. Блэк принялся стучать еще сильнее. К нему подошли двое репортеров.
— Напрасно стараешься, дружище, — весело сказали они. — Там никого нет. Мы тут с рассвета торчим. Эти хитрюги смылись.
В ту же субботу, поздно вечером, донельзя усталый, но торжествующий Уильям Маккензи явился к Пауэрскортам на Маркем-сквер и обнаружил хозяина дома лежащим на диване в гостиной среди вороха газет.
— Уильям! — Пауэрскорт встал и пожал Маккензи руку. Что-то в лице друга подсказало ему, что тот принес хорошие вести. — Что новенького? Есть результаты?
— Думаю, есть, и неплохие. Я пришел, чтобы предоставить вам отчет, милорд.
Вдруг Пауэрскорт вспомнил, что Маккензи всегда облекал свои отчеты в довольно невыразительную форму. Он редко упоминал имена, опасаясь, что бумага попадет не в те руки. Поэтому донесения Маккензи, в отличие от донесений Джонни Фицджеральда, часто требовали от того, кто их получал, некоторой дешифровки. Они неизменно бывали точными даже в мельчайших деталях, но читались чуть ли не как художественная литература.
— Я предположил, что интересующий нас человек не стал бы делать известное приобретение в непосредственной близости от дома, — начал Уильям Маккензи. — Его могли бы увидеть или узнать, когда он входил в магазин или покидал его. Затем мне пришлось выбирать наугад, милорд. Он мог бы взять кеб, но это было бы рискованно. Кебмен мог запомнить своего пассажира. У этих людей, насколько мне известно, очень хорошая память.
Маккензи сделал паузу. Пауэрскорт молчал.
— Или, — продолжал Маккензи с крайне сосредоточенным видом, — он мог бы воспользоваться подземной железной дорогой, что, с его точки зрения, было гораздо безопаснее. Ближайшая для него станция находится на Дистрикт-лайн.[43] И я забирался все дальше и дальше от места проживания интересующего нас лица. В районе Глостер-роуд меня ждала неудача. То же было и в Хаммерсмите, и в Чизике, и в Кью. Но сегодня утром — в самый последний момент, можно сказать, — я нашел то, что мы искали, в Ричмонде, на конечной станции Дистрикт-лайн, если двигаться по ней в западном направлении.
Маккензи снова выдержал паузу. Пауэрскорт думал о том, что их расследование вот-вот погубит еще одну жизнь.
— Интересующее нас лицо дважды посетило этот магазин неподалеку от станции «Ричмонд». Первое посещение имело место за два дня до убийства Кристофера Монтегю. Второе произошло непосредственно накануне убийства Томаса Дженкинса.
— Согласен ли владелец магазина явиться в суд? — спросил Пауэрскорт. — Он даст показания?
— Даст, милорд. Он мне обещал.
