За окном уже брезжил рассвет, и следователь откровенно клевал носом в свои бумаги.
– Алес, – сказал Титов и выразительно помотал на пальце ключами от «Навигатора».
Откуда-то выполз беременный Пантагрюэль и вздумал лаять на всех присутствующих.
Когда очумевшего от тяжелой работы следователя наконец выпроводили из квартиры, на площадке все увидели Филиппа Филипповича.
Портнягин стоял перед белобрысым парнем в милицейской форме и громко вопрошал, строго заглядывая ему в лицо:
– Я вам сигнализировал, товарищ Каюкин?!
– Сигнализировал, – пряча глаза, отвечал парень.
– А вы проигнорировали, товарищ Каюкин?!
– Проигнорировал, – покраснел парень.
– А что получилось?! Труп знаменитости получился!!! – затряс пальцем Портнягин перед носом несчастного участкового.
– Отстань, без тебя тошно. – Каюкин вдруг щелчком треснул по пальцу Портнягина и побежал вниз.
Филипп Филиппович с удивлением уставился на свой палец.
– Дожили! – пробормотал он и поплелся наверх, держа на отлете указательный палец. – Етитская сила, до-жи-ли! Рукоприкладство в органах процветает! Буду президенту писать!
– Вы хотели мне сказать что-то важное, – напомнил Левин Андрейкину, который уже надел шляпу и сделал попытку откланяться.
– Ах да! – спохватился Андрейкин, снял шляпу и зашел в квартиру, прикрыв за собой дверь. – Совсем забыл, зачем пришел. У вас тут такая кипучая жизнь! Я выяснил, что агентство недвижимости, через которое вы покупали квартиру, принадлежало Егодиной Евдокии Петровне. Она была единоличной владелицей этой фирмы и единственным ее работником. Все дела в фирме вела она. Прописана Егодина по адресу Духовской переулок, 14, но уже несколько месяцев соседи по коммуналке ее не видели. Выглядит Егодина непрезентабельно, одевается немодно, косметикой не пользуется. Не замужем, детей нет. Об этом рассказала ее соседка по коммуналке. Она же сказала, что Егодина никак не могла открыть свою фирму, потому что у нее никогда не было денег, и перебивалась она случайными заработками.
– Вам что-то говорит это имя? – Андрейкин посмотрел на Левина потом на Дину.
– Нет, – пожал Левин плечами. – Мне ничего не говорит это имя.
– И мне не говорит, – раздраженно сказала Дина. – Со мной работала Лариса Борисовна! Блондинка в черном берете, надвинутом на глаза.
– И со мной работала Лариса Борисовна, – подтвердил Левин. – Но брюнетка, ярко накрашенная, букву «р» не выговаривала.
– Ага, ага, интересненько, – закивал маг. – Две Ларисы Борисовны совершенно разной наружности! Отлично! Кстати, знаете, в вашем ЖЭКе тетки в паспортном столе ведут себя очень странно! Когда речь заходит о вашей квартире, они переглядываются и хихикают! Хихикают и переглядываются! То же самое происходит в милиции, когда речь заходит о том, что ваша квартира продана дважды! И даже прокурорские работники улыбаются! По-моему, по вашему делу никто не работает! Никто в ус не дует и не чешется. Вы не знаете, что бы это могло означать?!
– Это вы должны знать, вы же маг, – буркнул Левин. – Что говорит ваш шар?
– Шар на профилактике. И потом, он же не вездесущий!
– Я думаю, после того, что произошло здесь сегодня, все будут не хихикать, а громко ржать, когда речь начнет заходить об этой квартире, – сказал Титов, крутя на пальце ключи. Он широко три раза подряд зевнул, бесстыдно продемонстрировав молодую зубастую пасть.
– Ну хорошо, буду дальше работать, – Андрейкин надел шляпу, откланялся, но вдруг замер и вопросительно посмотрел на Левина. – Неплохо бы на разъезды валюты добавить, – неуверенно сказал маг. – У меня машина, сволочь, жрет пятнадцать литров на сотню. Старая колымага, движок – дрянь…
– Э-э, батенька чародей, нужно вам машину менять! – подтолкнул его Клим к двери. – Нужно менять такой прожорливый агрегат на велосипед. У вас с голеностопными суставами как, порядок?! Так крутите педали, мой друг, крутите! Свежий воздух, физическая нагрузочка и никакого бензина!
– Эх, зря я тебя пивом в сортире поил, жмот, – вздохнул Андрейкин. – Я ж за дело взялся, а дело расходов требует!
– Держите, – Левин протянул ему несколько сотен рублей, все, что болталось без кошелька в кармане кашемирового пальто, которое висело на вешалке. – Держите и, пожалуйста, разузнайте, почему над делом нашей квартиры все ухохатываются и никто им не занимается.
Андрейкин приподнял шляпу, послал воздушный поцелуй Норе, помахал рукой Дине и исчез.
– Алес, – вздохнул Титов. – До чего докатился! Дерусь с магом в подъезде, пью с ним в туалете пиво, а потом бесплатно консультирую его по здоровому образу жизни! Только бы пресса не узнала!
Левин застонал, схватился за голову и пошел в свою комнату.
– Не могу больше… – пробормотал он. – Не могу больше жить в этой гребаной, дикой стране!
Титов был пьян. Он был пьян, как никогда в жизни, и не столько от спиртного, сколько от предчувствия счастья. Он, правда, родился с этим предчувствием и жил с ним уже тридцать три года, и ничего необычного в этом застрявшем в нем кайфе не было, но сегодня гормоны как-то очень уж бурно себя вели, чересчур как-то сигнализировали…
Предчувствия его никогда не обманывали, поэтому Клим совсем не расстроился, когда приятный праздничный вечер приобрел мрачные криминальные краски.
Садиться за руль в таком приподнятом настроении Титов не рискнул и благоразумно вызвал своего водителя Владлена – пожилого дядьку, верой и правдой служившего ему много лет.
И заставил его тащиться через весь город за Норой, которая ездила на своем «цыпленке» – страшно сказать! – сорок километров в час по пустой дороге.
Владлен матерился под нос, стараясь не сорваться на привычный ему гоночный стиль вождения.
– епрст! – бормотал он, едва не втыкаясь в зад желтого «Фольксвагена». – Ну, епрст, епа мама!!!
Зато Клим узнал, где живет Нора.
Заходя в свой подъезд, она показала Титову фигу и демонстративно погладила плоский живот.
Оказалось, что Евдокия жить без работы не может.
Оказалось, она так привыкла с утра до вечера драить, стирать, готовить, бегать по магазинам, трясти ковры и пылесосить, что, оставшись без привычной работы, она заболела.
Может, конечно, это была обычная простуда – ведь бегала же она на морозе без шапки и без пуховика, – но Дуська отчего-то уверилась, что хворь к ней пришла от безделья.
Каждый день в особняк приходила женщина, которая делала всю ту работу, которую обычно делала Дуська. Разговорить эту женщину не удавалось, наверное, она была немая, а может, просто не знала русского языка. Широкие скулы, плоский нос, смуглая кожа и приземистая фигура выдавали в служанке даже не гастарбайтершу из ближнего зарубежья, а аборигенку с каких-нибудь островов.
Папуа Новая Гвинея, например.
Логично было предположить, что баба с такой внешностью владела русским языком не лучше, чем Дуська «новогвинейским» лепетом.
От того, что не с кем было поболтать, у Дуськи еще больше болела голова, закладывало уши, ломило суставы и слезились глаза.
– Алекс, ну расскажи, что происходит! Чей это дом? Долго нам тут сидеть?!
Алекс тоже молчал. Он лежал на диване перед огромным телевизором и играл в «Денди». Он не пил спиртного, не предлагал больше Дуське покурить травы, а главное – не спал с ней.
И молчал.
Евдокия поняла, что скоро сойдет с ума. От неизвестности, от страха, от непонимания, от дурацкой болезни, от тоски по телу любимого, от этой гнетущей роскоши, а главное – от молчания…
Когда становилось совсем тошно, Дуська вынимала из лифчика расписку и в сотый раз, беззвучно шевеля губами, перечитывала: «Я, Томас Ревазов, продал свои душу, сердце и тело Евдокии за восемьсот девяносто тысяч долларов».
– Своей жене Евдокии, – шепотом повторяла она, с горечью понимая, что никакой свадьбы, несмотря на заявление в загсе, не будет.
