На воротах – вывеска скромная: ДАЧНЫЙ КООПЕРАТИВ «РУЧЕЕК». Слева и справа – нескончаемый забор из сетки ячеистой. За забором домики нарядные.
Открылись ворота, въехала машина на главную аллейку и в самый конец покатила. Вон у синей речки дача Владимира Ивановича стоит: небольшая нарядная избушка с резными наличниками.
Вылез Янчевский из машины, нащупал в кармане ключи, дверь отворил. На кухню зашел, присел на корточки, поднял люк, в подполье ведущий, и, рубильником щелкнув, по ступенькам осторожно спустился.
Небольшой подвал, красным кирпичом выложенный. У стены слева – шкаф платяной с холодильником да телевизором, у стены справа – кухонный стол да топчан продавленный. На топчане, под грязным ватным одеялом, мужчина какой-то спит.
Толкнул Владимир Иванович спящего:
– Вставай, Кирюха…
– М-м-м… Кто это?
– Да не менты еще… Пока. Я это. Хозяин.
Приподнял обитатель подвальный всклокоченную голову, на Янчевского непонимающе смотрит.
– Вы, Владимир Иванович?
– А то кто же еще? Поднимайся, умывайся, дело к тебе есть.
– Что за дело?
– В порядок себя приведи сначала…
Поднялся мужчина с топчана продавленного. Впрочем, мужчина – слишком громко сказано. Подросток это, не старше пятнадцати. Нескладный, плюгавый, голова маленькая на тонкой грязной шее болтается. Руки худые, тонкие, словно спички. Но даже не столько худоба эта на себя внимание обращает, сколько татуировки синие, кисти да предплечья густо испещряющие. И как это в столь юном возрасте таким синим быть можно?
2
– Ну, говори.
Взглянул Иван на Катюшу исподлобья, а та почему-то глаза отводит. То ли неудобно ей разговор заводить, то ли слов нужных подыскать не может.
– Знаешь, Ваня… Виновата я перед тобой очень.
– В чем, Катя?
Есть такая порода людей, которые никогда важный разговор не начнут, в глаза собеседнику сперва не взглянув. Вот и Катя наша из такой же породы. По всему видно – действительно у нее к Ивану что-то серьезное, наболевшее. Но не решается она беседу начать, потому что не может в лицо Зарубина посмотреть.
В пол смотрит.
Но не стал Зарубин с расспросами в душу лезть. Не в его это правилах. Захочет – сама расскажет, что ее гложет. А не захочет – знать, не судьба о тайне ее узнать. Пусть даже тайна эта его, Ивана, касается…
– Давай лучше в другой раз поговорим, – гость, мягко так.
Улыбнулась хозяйка благодарно.
– Давай. Ты уж извини – не могу я теперь нужных слов подобрать… С мыслями не могу собраться. Только когда следующий раз-то будет?
– Будет когда-нибудь… Ну что, пойду я?
– А может, останешься? Вон одежда-то у тебя какая грязная! Куда ты такой пойдешь?
– А если менты появятся?
– Да не придут они сюда больше! Засаду бы организовали, коли б захотели.
Подумал Иван и согласился. А действительно, почему бы и не остаться? Опера милицейские ведь наверняка посчитали, что из города он еще ночью удрал. И «Урал», у вокзала брошенный, на такую мысль навести должен, и билет, на московский проходящий купленный. Да и в порядок себя привести не мешает – одежду-обувь почистить, душ принять, щеки острой бритвой поскоблить…
– Одежду свою сними. – Катюша хлопочет. – Пока спать будешь, я ее постираю-выглажу.
Поднялся из-за стола, к окну подошел, закурил, задумался…
И в чем это Катя перед ним виновата?
3
Смотрит Владимир Иванович на подростка, с топчана поднявшегося. С брезгливостью смотрит, с отвращением. Но слишком уж явно своих эмоций не демонстрирует. Потому как юноша и есть тот самый исполнитель, который на Залинии грандиозный пожар учинил. Что и говорить – случайно свела судьба- затейница матерого чекиста и малолетнего босяка. Но в том-то и сила Янчевского, что любую случайность, пусть даже самую нелепую, он себе на пользу обратить может.
А дело было так.
Три месяца назад ограбили у Владимира Ивановича дачу. Эту вот самую. Унесли, конечно, немного: трехлитровые банки с консервациями домашними, кое-что из одежды-обуви да еще – старую пишущую машинку «Ятрань», на кухне без дела стоявшую.
Вызвал обворованный дачник милицейскую опергруппу, заявление накатал, ксиву служебную продемонстрировал, чтобы поняли, с кем дело имеют. Козырнули менты – мол, не расстраивайтесь, товарищ чекист, сделаем все, что от нас зависит. Конечно, знай грабители, на чье добро покушаются, обходили бы они домик с резными наличниками за километр. Или хотя бы «Ятрань» не воровали; заводской номер на ней выбит, а документы на пропажу у Янчевского дома остались. Короче говоря, опера милицейские пишущую машинку уже через два дня в ломбарде нашли и по квитанции вычислили, кто ее сдал. А остальное, как говорится, дело техники: спустя неделю предстала перед следствием банда малолетних грабителей дач: трое юношей и одна девушка.
Беспризорники, без документов, без судеб да биографий, отца-мать не помнящие, – вон сколько таких теперь по чердакам да подвалам ошивается! Водительствовал беспризорниками этот самый синий Кирюха.
Пришел Янчевский в ГУВД, опознал свою «Ятрань» и решил скуки ради с начинающими уголовниками побеседовать: и не стыдно ль вам, молодые люди, с таких поступков жизнь начинать?! А заодно и узнать захотелось, чем нынче подрастающее поколение дышит. Девушка да двое юношей чекисту сразу же не понравились: безразличные какие-то ко всему, даже к своему будущему, бесцветные, глупые, двух слов связать не могут. А вот Кирюха сразу же на себя внимание обратил.
Смышленый такой парнишка, за словом в карман не лезет… Но больше всего чекисту его трусость понравилась. Трусливый человек чем хорош? Всем. Но прежде всего тем, что согнуть его просто. А согнув человека, тем более столь молодого, можно заставить его любую мерзость сотворить. Нужен товарищу подполковнику такой замечательный кадр? Еще как нужен!
Переговорил Владимир Иванович со следователем, написал заявление – мол, претензий не имею, уголовное дело прошу не возбуждать – и забрал татуированного юношу с собой. На дачу привез, накормил- напоил, беседу нехитрую завел… Мол, я тебя от ментов поганых отмазал, так что выкладывай, дорогой, свою подноготную… Может, и пристрою тебя к какому-нибудь интересному делу.
А выкладывать Кирюхе особо и нечего. Нормальный беспризорник с биографией соответствующей. Правда, доверчивый чересчур; иначе не стал бы он все свои карты перед незнакомым человеком раскрывать. Родился Кирилл в нашем городе, кто отец – неведомо, а мать – ложкомойка какая-то. Как двенадцать исполнилось, так из дому и сбежал. Бродяжничал, воровал, во всех спецприемниках-
