– Да, да, – подтвердила она мои опасения. – Да, я вас слушаю! – сделала она вдруг рывок из своего бессознательного состояния.
– Вы никого не подозреваете в похищении Прохора?
Она уставилась на меня серыми, прозрачными, словно хрустальными глазами и закричала:
– Я всех подозреваю! Всех! Даже вас… Мой мальчик…
Я вдруг почувствовала к ней неприязнь и брезгливость. У неё похитили сына, а она, железная бизнес- леди, которую наверняка беспрекословно слушались мужики на стройках, и которая матом крыла небо, если строители не укладывались в срок, эта леди с таким самозабвением отдалась своему горю, что потеряла контроль над собой.
Впрочем, у меня никогда не похищали ребёнка…
– Меня не надо подозревать, – сухо сказала я. – Это по меньшей мере глупо.
– Я не это хотела сказать, – пробормотала Ирма, схватившись за голову. – Нет, не это… А что я хотела сказать, я забыла. Забыла!! У меня всё вылетает из головы! – Она тихонько засмеялась, и от этого смеха мне стало жутко. Ведь у меня никогда не похищали ребёнка, откуда мне знать, как разум предательски покидает голову?
– Пойдёмте со мной! – Схватив меня за руку, она открыла дверь и завела в спальню, где сильно пахло лекарствами, а мятые простыни кричали о безумных страданиях. Не отпуская моей руки, Ирма села на край кровати. – Вы знаете, я всё это время думала и пришла к выводу, что Глеб ни в чём не виноват. Ну не могли какие-то бандиты отмстить ему тем, что выкрали моего ребёнка! Это глупо как-то… бессмысленно… Это же не его сын. Глебу вполне может быть наплевать на мальчишку и на то, что с ним происходит.
– Может, кто-то из ваших конкурентов решил вам отомстить? – подсказала я.
– Нет. – Она улыбнулась. – Конкуренты меня боятся. Вы даже не представляете, как они меня боятся! Я хоть и захватила почти весь строительный рынок в этом городе, но я даю жить остальным! Именно – даю, потому что запросто могу стать монополистом. Вы не представляете, какие у меня связи, протекции и поддержка власти! На уровне правительства! Это все знают и никто, слышите, – никто! – она дёрнула меня за руку, – никто в этом городе, даже бандиты, даже Чусовская братва, с которой сцепился Глеб, не посмеют на меня замахнуться!
– Тогда – кто? – тихо спросила я.
– Не знаю. – Из её глаз полились слёзы. – Разве что бомж какой-нибудь, да и то заезжий, потому что местные бомжи никогда не тронут членов моей семьи.
– А ваш муж говорит, что вашу семью может тронуть кто угодно – от конкурентов до бедных родственников!
– Да что он знает, бездельник? Что он может знать? Никас не догадывается и о половине той силы и влияния, которые у меня есть! Он маленький глупый мальчик. Необразованный, добрый, беспомощный и милый как домашнее животное. Да, как котёнок!
– Держитесь! – Я накрыла её руку своей. – Скоро всё прояснится.
– Они позвонят?
– Или позвонят, или напишут письмо.
– Я всё отдам, всё! Дом, бизнес, свои органы, всё! Пусть только скажут – сколько?! Сколько я должна заплатить за своего сына?! Прохор едва не умер, когда родился. Пуповина обмоталась вокруг горла, и он чуть не задохнулся. В два года он выпал со второго этажа – Настя не досмотрела. Травм не было, только синяки и царапины. А потом у него начались эти страхи! Никас относился к нему как к больному. Я столько пережила! Столько врачей обошла! Я не могу потерять сына сейчас, когда он стал наконец счастливым, довольным, смелым, ловким, здоровым и… таким замечательно-бесстрашным хулиганом!!!
– Держитесь, – только и смогла сказать я, пытаясь высвободить свою руку из её цепких, холодных ладоней. – Скоро похитители дадут о себе знать, и тогда станет ясно, что делать. Скорее всего, разумнее будет заявить в милицию.
– Постойте! – Ирма схватила меня за другую руку. – Вы думаете, я малодушная? Но это не так! Со мной… что-то не то… что-то не так… Я хочу драться, зубами землю грызть, чтобы найти своего мальчика, но… почему-то нет сил. Совсем нет! – У неё на глазах опять заблестели слёзы, и она отчаянно зашептала: – Мне кажется, меня кто-то травит… Да, травит! Голова всё время кружится, постоянно тошнит, мысли путаются, и нет сил. Нет сил бороться!
– Это стресс! – Я мягко забрала у неё свои руки.
– Нет… Вы не поняли меня, Элла, не поняли… Злости нет, понимаете? Злости и желания бороться… – Ирма легла на подушку и закрыла глаза. На щеках у неё пылал нездоровый румянец, а пальцы рук нервно подрагивали. Её дыхание вдруг стало ровнее, и я поняла, что Ирма заснула.
Я вышла из спальни с тяжёлым сердцем.
Домик, в котором жил Бизя, произвёл на меня приятное впечатление.
Бизон действительно не закрыл дверь, и я без труда залезла в святая святых – его холостяцкое логово. Логово оказалось чистым, уютным и со всеми техническими прибамбасами, которые необходимы для жизни.
Я перерыла всё, что возможно, в поисках своей фотографии, но не нашла даже маленького снимочка, глядя на который, Бизя ностальгировал бы и страдал по мне. Всё было – автомобильные журналы, огромное количество дисков с фильмами и даже домашние тапки, которые Бизон никогда не признавал, а моей фотографии не было. Я могла утешить себя тем, что он носит мой снимок у сердца, но не стала.
Нет, так нет.
Может, он и правда решил начать новую жизнь, в которой для меня нет даже маленького местечка?
Своей фотографии я не нашла, зато в заднем кармане джинсов, валявшихся в корзине для грязного белья, обнаружила записку, написанную девичьим почерком: «В моей смерти винить Глеба Сазонова».
Во как! В моё отсутствие всё зашло гораздо дальше, чем я могла ожидать. Оказывается, девки топятся, вешаются и режут вены от безответной любви к Глебу Сазонову.
Я сожгла записку, подпалив её зажигалкой, а вместо неё сунула в карман новую: «Как живёшь, Казанова? Постирай штаны!» Это была детская выходка, но удержаться от неё я не смогла.
Прямо перед домиком находился огромный бассейн с бирюзовой водой. Зачем он был нужен в такой близости от моря – непонятно, но мне вдруг очень захотелось нырнуть с вышки, чтобы ощутить свободный полёт и восхищённые взгляды из окон. А что, если мне позволено побывать в доме у Бизи, то почему я не могу воспользоваться бассейном, тем более, что всегда ношу под одеждой купальник?..
Я вышла из дома и разделась на лавочке.
– Эй! – окликнул меня звонкий голос. Я оглянулась, но никого не увидела. – Эй, вешалка, что за стриптиз на моей территории?!
Из зарослей кустарника на дорожку вышла девица примерно двадцати лет с внешностью, которую принято называть «рыжая бестия». «Вешалкой» меня уже лет пять никто не называл в силу моего звёздного статуса, поэтому я сделала вывод, что девица вообще не умеет читать – ни классиков, ни современников.
– Ты кто? – подбежала она ко мне, подметая дорожку длинным голубым сарафаном, через который как на рентгене просвечивало её юное тело.
– Ты не поверишь, но я Элла Тягнибеда.
– И что? – уставилась она на меня миндалевидными глазами. – Что это даёт, что ты Элла, да ещё какая-то там Беда?
– Ты что, не смотришь телевизор? Не читаешь глянец? Не рассматриваешь обложки книг?!
– Слушай, я бы на твоём месте оделась и никогда не раздевалась.
– А я бы на твоём месте никогда не разговаривала, – не осталась я в долгу.
Она вдруг прищурилась, посмотрела на меня очень внимательно и воскликнула:
– Да ты Джулия Робертс!
– Пусть будет хоть так, – со вздохом согласилась я, хотя была похожа на Джулию Робертс как муравьед на утконоса.
– А почему ты сказала, что мне нельзя разговаривать?
– А почему ты сказала, что мне нельзя раздеваться?!
