другое. Как он получил ранение позвоночника?
— Это долгая история, — неохотно сказал Константин.
— А если коротко?
— Если коротко, пуля — вот и все.
— Н-да, — проговорил Савельев, барабаня пальцами по столу.
Пепел с его сигареты упал на отшлифованную локтями крышку стола.
— Черт…
— Доктор, вы не обижайтесь, — примирительным тоном сказал Панфилов. — Ничего интересного в этой истории нет. Там по большей части моя вина.
— Я не обижаюсь, — на лице Савельева появилась какая-то странная гримаса. — Недавно приехал, в городе мало кого знаю. Коллеги говорят, вы здесь личность довольно известная.
— Значит, они и обо всем остальном вам расскажут. А я о себе болтать не люблю.
— Понимаю. Я, собственно, вашим братом интересовался. Как он себя чувствовал в последнее время?
— У меня сигарета кончилась. —Что?
— Сигарету еще можно?
— Да, да, конечно, — Савельев положил на стол пачку. — Курите сколько хотите, а я вот сделаю перерыв. Что-то голова начала кружиться.
Константин взял еще одну сигарету, чиркнул зажигалкой.
— Да, в общем, все нормально. Я ему хорошее инвалидное кресло купил. Из Германии привезли, почти по заказу. Он на прогулки мог сам выезжать. Вот в новую квартиру переехали. Поначалу было, конечно, трудно. Я сиделку нанимал. Потом Игнат отказался, сказал, что сам может за собой присмотреть.
— И что?
— Я не настаивал. Он хоть и инвалид, но молодой. Наверное, стыдно было.
— Почему стыдно?
— Ну как… Горшок и все эти дела.
— Ах, да-да… Продолжайте.
— А что продолжать? Вот так и жили.
— А как получилось, что он упал с балкона? Ведь в его состоянии это… почти невозможно.
— Что тут скажешь, доктор? Я виноват. Он ведь целыми днями один в квартире оставался. У меня дел по горло — кооператив, производство, ресторан. В общем, хрень всякая. Замотаешься за день, придешь домой, думаешь только об одном — поесть и поспать. А ему поговорить хочется, узнать, что нового. Дружки-то его так называемые все как один слиняли. Вот он и не выдержал.
— Но как же он через балкон-то перебрался? — продолжал допытываться Савельев. — Ведь нижняя половина тела у него парализована.
— Руками зацепился, как же еще? Савельев тяжело вздохнул и протер кулаками покрасневшие после бессонной ночи глаза.
— Да, повезло ему, — повторил он, — сильно повезло. Нет, я, конечно, не в том смысле. Жив остался… хотя состояние очень тяжелое. Один раз сердце остановилось.
Константин, услышав эти слова, едва заметно вздрогнул.
— Что ж вы мне сразу не сказали?
— Знаете, это у нас в порядке вещей. Иной раз привозят таких, что только диву даешься, как он сразу Богу душу не отдал. Но мы сражаемся до последнего. У нас ведь нет другого выхода. Профессия такая…
— Так что у него с сердцем?
— Удалось восстановить нормальную работу. К счастью, у него нормальные легкие и внутренние кровотечения отсутствовали. Что у вас под балконом?
— Дерево невысокое и трава.
— Тогда понятно. И перелом костей таза объяснить можно. Это все из-за долгого отсутствия нагрузки. Действительно, могло быть и хуже…
— Вы разрешите его увидеть?
— Да, конечно. Хотя не знаю, что это вам даст. Он ведь без сознания. Если не возражаете, чуть позже.
— Добро.
Константин затушил окурок и закрыл крышку пепельницы.
— А вы-то сами, доктор, откуда?
— Это, как вы говорите, долгая история, — грустно улыбнулся реаниматолог. — Родители у меня были военные, поэтому пришлось помотаться по всей стране — от Камчатки до Моздока. Но вообще-то я родился в Соликамске.
Константин хмыкнул.
— Да, известное место…
— А чем известное? — недоуменно спросил Савельев.
— «Белым лебедем».
— Это что такое?
— Зона такая есть в Соликамске. Лютое место.
— Не знаю, — врач пожал плечами, — никогда не слышал. Мы с родителями оттуда уехали, когда мне еще и двух лет не исполнилось. Перебирались туда-сюда по гарнизонам, точкам. Потом родители в Костроме осели, а я в мединститут поступил. После института по направлению фельдшером в деревне работал. В столицу, конечно, хотел попасть, но не получилось. Теперь вот здесь обосновался. Это, конечно, еще не Москва, но по крайней мере близко.
— Работа нелегкая, — покачал головой Константин.
— Другой не было — или эта, или никакой, — согласился Савельев. — Особенно трудно в ночную смену работать. Обычно все самое плохое по ночам случается. Например, на прошлой неделе ночью привезли сразу троих — в автомобильной аварии пострадали. Двое мужиков в годах уже. Одному лет сорок, другому — под пятьдесят и девчонка лет восемнадцати. Не местные, откуда-то из-под Смоленска. Куда они гнали ночью по шоссе? Теперь уже никто не узнает.
— Что, все трое?
— Да, — медленно кивнул Савельев. — И что самое смешное, если в такой ситуации уместно это слово, умирали по возрасту. Машина, «жигуленок», не вписалась в поворот, вылетела в кювет, несколько раз перевернулась и ударилась о дерево. Врач со «скорой», который их сюда привез, вообще удивлялся, как их удалось живыми из этой консервной банки извлечь. Клиническая картина была ужасной — множественные двусторонние переломы ребер, переломы бедер, костей таза, предплечий, свода и основания черепа, ушибы головного мозга, разрывы печени и селезенки. Короче, ни одного живого места. Что один, что другой, что девушка эта. Я, откровенно говоря, на Господа Бога обиделся. Ну что ему стоило души этих бедолаг забрать себе сразу на месте аварии? Я-то сразу видел, что бесполезно за них бороться. Это как раз тот самый случай, когда врач бессилен что-нибудь сделать. Но я не имею права складывать руки. Я должен бороться до последнего. А вдруг получится?
— С этими не вышло? Константин испытывал сочувствие к этому молодому парню, вынужденному едва ли не каждый день сталкиваться с человеческим горем, страданием и смертью.
— Да, с этими не вышло, — медленно закурив, сказал Савельев. — Сначала умер самый пожилой. Удивительно вообще, как он смог столько протянуть. Сердце, судя по всему, было уже слабое. Потом скончался тот, что помоложе. Дольше всего боролись за жизнь девушки. Часов пять вместе с Прошкиным на ногах провели.
— С кем?
— С Андреем Петровичем, хирургом, который тебе помогал брата в реанимационное отделение доставить. Легочное кровотечение открылось очень сильное. Хотя, казалось бы, откуда. Успела столько крови потерять… Потом сердце остановилось, массаж пришлось делать, электрошок применять, а в конце концов и прямой укол. Но ничего не помогло. Диагноз, в обшем, был фатальный.
— Но вам-то не в чем себя упрекнуть?
— Вроде бы и так, однако в душе всегда остается осадок. Может, ты что-нибудь не так сделал, может,
