Чарли и Эсме его поверхность приобретает блеск ружейной стали, а потом, сначала едва заметно, потом сильнее, начинает светиться. Губы Чарли разжались и растянулись, он еще сильнее зажмурился и стиснул зубы.
«О чем он сейчас думает?» — мелькнуло в голове у Джека.
Сознание Чарли обволокла мягкая, бархатная темнота.
Когда тьма рассеялась, он оказался у себя дома, в кухне. Они сидели за столом с отцом.
Все выглядело точно так же, как в то утро, когда отец сказал ему, что уходит, вот только освещение было каким-то странным, мерцающим. И глаза у отца были немного другие. Они стали темными, почти черными.
— Выслушай меня внимательно, Чарли, — сказал отец. — Тебе пора узнать правду.
Голос отца звучал немного ниже и громче, чем обычно, и каждое слово отзывалось крошечными вспышками в глазах Чарли.
— Ты ведь понимаешь, что означает мой уход? — начал отец.
Чарли молчал и слушал.
— Он означает следующее: все, что тебе известно, — ложь.
У Чарли противно засосало под ложечкой. Он замер и пристально уставился на отца.
— Я не жду, будто ты поймешь меня, в конце концов, ты еще слишком мал, — сказал отец, — Но думаю, даже ты способен уяснить мои слова: почти все то время, пока ты рос и пока мы жили вместе одной семьей, я… мне хотелось находиться в другом месте.
Он умолк и дал Чарли несколько секунд, чтобы обдумать его слова.
— Но… — промямлил Чарли.
— О, — сказал отец, подняв руку, — не говори ничего. Ты скажешь, будто ты не имел об этом ни малейшего понятия. Тебе казалось, будто я счастлив. Да?
Чарли промолчал.
— Ты знаешь, каков ответ, сынок, — сказал отец.
— О нет… — пробормотал Чарли.
Под ложечкой у него засосало еще сильнее.
— Я делал это ради тебя, — медленно сказал отец. — Четырнадцать лет, четырнадцать лет я прожил во лжи, я терпел ради тебя. Вот так. — Он растянул губы в улыбке. — Кое-что в нашей семейной жизни было замечательно. И я люблю тебя, Чарли. Ты мой сын.
— О, папа… пожалуйста.
— Однако факт остается фактом: какие бы добрые воспоминания у тебя ни сохранились о нашей жизни, сколько бы ни было в ней хорошего, теперь все изменилось.
Он немного помолчал.
— С этих пор, всякий раз, когда ты будешь вспоминать о том времени, когда ты жил со мной, когда будешь вспоминать свое детство и все, что в нем было хорошего, ты будешь гадать, — он наклонился к столу, — были ли мы счастливы.
— О нет, — прошептал Чарли.
— Были ли мы в самом деле так счастливы, как тебе казалось?
— Пожалуйста, папа, не надо…
— Или один из нас просто притворялся?
Руки Чарли стали черными на фоне сияющего желто-оранжевым светом жезла. Он низко опустил голову, сгорбился. Джек беспомощно смотрел на своего друга. Чарли вдруг начал негромко стонать.
Сначала этот звук был едва слышным. Джек никогда не слышал, чтобы люди издавали такие звуки. Это скорее даже был не стон, а негромкий вой. Губы Чарли были слегка приоткрыты. Он чуть-чуть покачивался из стороны в сторону. Казалось, сам звук заставляет его делать это, словно этот вой или стон был каким-то отдельным существом, чем-то таким, что таилось и нарастало глубоко внутри его и только ждало возможности вырваться наружу.
— О-о-оххх-о-о! — произнес Чарли. — О, папа.
Его лицо покраснело, стало мокрым и липким, в свете, исходившем от магического жезла, засверкали слезы. Джек смотрел на друга как зачарованный.
— О-о-о-о-о-о, папа, — простонал Чарли громче. — О нет.
Он судорожно вдохнул, расправил плечи, запрокинул голову и завыл!
Это был ужасный, неописуемый звук, сухой, скрежещущий, нечеловеческий, словно одновременно вели мокрым пальцем по стеклу и рвали бумагу. Вой не прекращался, он становился все громче и громче. Джеку хотелось зажмуриться, но он не мог, он не мог оторвать глаз от друга. А жезл неожиданно стал ослепительно белым, жужжание сменилось гулом, заполнившим комнату целиком и почти заглушившим страшный крик, срывавшийся с губ Чарли.
Эсме сильно сжала губы, побледнела от напряжения и усилия.
— Это неправильно, — вдруг сказал кто-то. Это был Реймонд. — Ник, это неправильно. Так не должно быть!
— Отпусти это, — произнес голос в голове Чарли. — Отпусти все это, открой свое сердце и впусти меня. Да!
Все случилось одновременно.
Эсме с криком разжала пальцы.
Послышался жуткий треск, похожий на удар грома.
И жезл — чем бы он ни был на самом деле — исчез.
Долго-долго было тихо. Ник, вытянув перед собой руки с изуродованными ладонями, стоял пошатываясь и часто моргая.
— Что? — выдохнул он, обведя взглядом комнату и окружавших его людей, в испуге глядящих на него. Он словно увидел всех впервые в жизни. — Где я? Подождите, — сказал Ник, опустил глаза, посмотрел на свои ладони и вдруг страшно побледнел и широко раскрыл глаза. — О нет, — сказал он. — О господи. Это… Подождите! Ты не можешь! Это…
Но он не успел договорить фразу до конца. Его глаза закрылись, колени подкосились, и он без чувств рухнул на пол. Эсме и Реймонд бросились к нему.
Чарли посмотрел на свои руки.
Кожа на них от кончиков пальцев до запястья стала совершенно черной, блестящей, похожей на отполированное черное дерево. У него на глазах чернота на пару мгновений дрогнула, замелькала, а потом устремилась вверх по его рукам и исчезла под рукавами рубашки. Мальчик медленно опустил руки.
— Чарли, — услышал он тихий голос.
Это был Джек.
— Чарли, что случилось?
Чарли ответил не сразу. Его глаза, покрасневшие от слез, странно сверкали. Он моргнул, посмотрел на Джека и улыбнулся.
— Все в порядке, дружище, — улыбнулся он. — Все будет хорошо.
Эсме, вставшая на колени рядом с Ником, сжала его запястье и посмотрела на Реймонда. Она долго молчала, а потом сказала:
— Он мертв.
— Завтра в три часа! — рявкнул Реймонд, глянув на Чарли, когда мальчики уже стояли у двери подъезда.
— А что же будет с этим человеком? — пролепетал Джек. — Он же умер!
— Это не твое дело, парень, — сказал Реймонд. — В три часа ровно, — подчеркнул он, не спуская глаз с Чарли.
— А как же я? — спросил Джек, когда Реймонд закрывал дверь.
