– Не положено свиданий, – вздохнул врач, но, подумав, добавил: – Хотя… уж очень тяжелый больной, давайте попробуем договориться.
Лаврухин с дежурным врачом куда-то ушли.
Шуба села рядом с Севкой на пластиковую скамеечку и, обняв его за плечи, прижалась к нему.
– Ну живой же! – зашептала она. – Пусть в реанимации, но живой! Твой папаня сильный, он выкарабкается!
– Не мог он в петлю полезть, – давясь слезами, пробормотал Севка. – Не мог! Ты папаню не знаешь, он любит жизнь в любых ее проявлениях, даже тюремных.
Они помолчали немного, Севка чувствовал, как бьется Шуркино сердце – взволнованно и учащенно.
– Хочешь, я не выйду замуж за Алекса? – вдруг спросила она.
– Не хочу. Не сидеть же тебе из-за меня всю жизнь бобылихой.
Сердце у Шубы дало сбой и заскакало галопом. Наверное, она ждала другого ответа, но Севка не мог его дать.
– Пошли! – крикнул из мерцающего дневными лампами коридора Лаврухин. – У нас есть несколько минут на свидание с Генрихом!
В сестринской всем выдали белые халаты, бахилы и какие-то дурацкие маски. Словно стая инопланетян, они ввалились в палату реанимации.
Папаня с синюшным лицом и багровой полосой на шее лежал под белой простыней. Какой-то шумный агрегат через прозрачную маску качал воздух в папанины легкие, отчего грудь у Генриха то вздыбливалась, то опадала.
– Папаня! – бросившись к нему, Севка упал возле кровати на колени. – Папаня, вернись! Я тебя люблю больше всех на свете! У меня, кроме тебя, никого нет!
Шуба с Лаврухиным, не найдя стульев, уселись на подоконник.
Папаня вдруг открыл глаза и сорвал с себя аппарат искусственной вентиляции легких.
– Севун, дай водяры, день торговли надо отметить! – прохрипел он.
– Не положено, – всхлипнул Севка. – Ты сам дышать можешь?
– Если не дашь, сдохну немедленно, – пригрозил Генрих Генрихович. – Я уже почти месяц в общественной жизни никак не участвую!
Шуба порылась в сумочке, отыскала туалетную воду спрей и подошла к Фокину-старшему.
– Рот откройте, – распорядилась она, наклоняясь над кроватью.
Папаня широко распахнул пасть, показав вполне приличные зубы и опухшую глотку. Шурка несколько раз прыснула туда туалетной водой.
– Отсутствие алкоголя для постоянно пьющего человека – большой стресс, – пояснила она. – Он не столько от повешения умирал, сколько от отсутствия водки.
– Другое дело! – обрадовался Генрих. – Теперь можно жить дальше!
– Скажи, что ты не сам повесился! – взмолился Севка, хватая его за руку.
– Сам. Штаны снял и на них повесился. Тошно стало! Не вынес информационной блокады. Скажи, Севун, Египет открыл границу с сектором Газа? – Генрих опять открыл рот, и Шуба снова брызнула туда туалетной водой.
– Генрих Генрихович, на вашем месте я бы признался, что вам помогли повеситься, – сурово сказал Лаврухин. – У вас же на руках синяки!
– Кто помог-то? Дохляк, которого мне вчера в камеру подсадили?! Да я его сам десять раз повешу! А синяки – это трупные пятна, – хмыкнул папаня.
– Зря вы так, – вздохнул Вася. – Вас завтра же в психушку определят долечиваться.
– А там день десантника дадут отметить? – оживился папаня.
– Там каждый божий день – день десантника, – усмехнулся Вася, доставая из кармана разрывающийся от вибрации мобильник. – Лаврухин у аппарата! – рявкнул он в трубку.
– Время! – В палату заглянул конвоир и, принюхавшись, вдруг спросил: – Почему одеколоном пахнет?
– Это миазмы моей души! – бодро откликнулся Фокин-старший. – Лю-юди, а кого утвердили в должности президента Ирана?! – заорал он.
– Больному лучше? – удивился конвоир.
– Больному хуже! – заявила Шуба и, незаметно сунув под подушку туалетную воду, быстро нацепила на папаню кислородную маску. – Не дергайтесь и притворяйтесь смертельно больным, – шепнула она Генриху.
– Еще раз повесишься, убью! – показал ему кулак Севка.
– Время! – напомнил конвоир и скрылся.
– Я должен срочно уехать, – вдруг заторопился Лаврухин. – На моем участке девку ножом пырнули. Прямо в частной гостинице! – Вася рванул к двери и выбежал в коридор.
– Ка-ка-какую девку?! – помчался за ним Севка. – В ка-кой гостинице?! В «Золотом петушке»?!
– Откуда ты знаешь? – резко остановился Лаврухин.
– Там… там… там… там… – От ужаса Фокин не мог ничего сказать.
– Ты оставил там свою игровую приставку? – догадалась подбежавшая Шуба.
– А-а-а-а-а-а-а-а! – завопил Фокин, бросаясь вниз по лестнице к выходу.
Кристи уже погрузили в «скорую», когда Севка, Лаврухин и Шуба на «Астон Мартине» подлетели к «Золотому петушку». Она лежала на носилках под простыней, пропитанной кровью, и попыталась что-то сказать, увидев Севку, запрыгнувшего в машину.
– Ей нельзя разговаривать, – оттеснил его от носилок врач. – Она потеряла очень много крови.
– Это плохой клип, – пробормотала Кристи. – Я в нем больше не буду сниматься…
– Кто?! Кто на тебя напал?!! – склонился над ней Фокин.
– Батюшка.
– Кто?!!
– Батюшка…
– Она бредит? – в отчаянии обратился Севка к врачу, который уже установил Кристи капельницу.
– Послушайте, – устало ответил врач, – эта девушка чудом спаслась! Ее ударили ножом в сердце, но силикон в груди помешал попасть в цель. Выйдите из машины, вы мешаете мне работать!
Севка вылез из «скорой» и, махнув рукой Шубе, которая курила в машине, побежал в гостиницу.
В номере работала оперативная группа со следователем прокуратуры.
Бледный Лаврухин крутился возле огромной лужи крови, залившей порог и пол в коридоре.
– Она говорит, что на нее напал батюшка, – запыхавшись, сообщил ему Севка. – Бредит, наверное.
– Это действительно так. – Вася отошел к окну в коридоре и закурил. – Администратор и горничная рассказали, что в два часа ночи соседний номер снял священнослужитель в рясе. Вместо паспорта он предоставил права на имя кого бы ты думал?
– Кого?
– Столетова Игоря Марковича.
– Кто это?
– Столетов Игорь Маркович – одна из жертв якобы твоего папани. Его зарезали месяц назад в «Соколике».
– Черт! Лавруха! – Севка с силой пихнул Васю в плечо. – Но это же доказательство того, что папаня не виновен!
– Пока никакое это не доказательство, – отмахнулся Лаврухин. – Права могли быть украдены или потеряны, кстати, они уже недействительны, их нужно было обменять в прошлом году.
– И что, фото на документе совпадало с физиономией батюшки? – удивился Фокин.
– Да ты же знаешь этих попов! Патлы до плеч, козлиная бородка, длинная ряса и шапочка до самых глаз. Разве их сличишь с фото на документе? Короче, поп поселился по соседству с Кристи, а в полтретьего ночи горничная услышала крик. Выбежав из своей комнаты, она обнаружила истекающую кровью девушку на пороге номера. Попа больше никто не видел, очевидно, он удрал через окно, тут ведь всего-навсего второй этаж. В его номере сейчас работают криминалисты.
