позавтракать, не злясь и не напрягаясь. Она не строила иллюзий, вечером Рустам наверняка вернется, зато это время безраздельно ее, и она наслаждалась свободой.
После завтрака неожиданно пришел старший плотник Фрол, его провели к Айрин. Поклонившись, он с удивлением огляделся по сторонам и спросил:
– А где господин барон?
Айрин с трудом удержалась от гримасы.
– Зачем он тебе?
– Так это… ваша милость, решать надо, будем строить еще один баркас или нет?
После короткого раздумья Айрин сказала:
– Пока нет. А дальше посмотрим. Вернется Рус… барон вернется, тогда решите.
– А где он, ваша милость?
– Уехал по делам, наверное, объезжает заставы и постоялые дворы на тракте, – пожала плечами Айрин.
– Странно это, – пробормотал Фрол.
– Что тут странного? – нахмурилась Айрин.
– Непохоже на нашего барона, – простодушно ответил Фрол. – Он слово держит. Сказал, с утречка порешаем, значит, должен был быть, а его нет… Странно все это…
– Вот и спросишь у него по возвращении, где он был и почему к тебе не пришел, – разозлилась Айрин. – А сейчас иди. Дел, что ли, у тебя нету?
Хмурясь и качая головой, Фрол ушел. Ближе к обеду пришли рыбаки, они тоже искали барона и тоже очень удивились его отсутствию. Потом пришел староста деревни Гросбери, Рустам обещался к нему зайти, поговорить об озимых. Не зашел. В третий раз за день услышав фразу «барон свое слово держит», Айрин вспылила. Прогнав старосту и оставшись одна, она обругала Рустама за его безалаберность, не замечая при этом своей непоследовательности.
Ужинала она в одиночестве. Несмотря ни на что, это тоже было приятно. Она нисколько не беспокоилась, такое уже бывало, Рустам иногда оставался ночевать на постоялых дворах. После ужина слуги прямо в спальне поставили большую бочку и наполнили ее горячей водой. Айрин приняла ванну, втайне наслаждаясь своим одиночеством. После ванны она легла спать, не утруждая себя развешиванием этой дурацкой занавески.
– Как хорошо, – сказала она себе и сладко уснула.
На следующий день прибыл с дальней заставы Карвин. Ему тоже нужен был Рустам, и он очень удивился, когда Айрин высказала предположение, что Рустам отправился объезжать заставы и постоялые дворы.
– Если бы он приехал, я бы знал, ваша милость, – уверенно заявил бывший унтер. – Мы же каждый день связь поддерживаем. Не было его, не приезжал.
Вот тогда Айрин забеспокоилась. Это не было беспокойством за Рустама, и она не чувствовала за собой никакой вины, она все еще была в состоянии душевного ступора. Но ее беспокоило, что нарушился привычный уклад жизни. Это вызывало досаду и причиняло неудобства. В следующие дни Айрин пришлось заняться не только замком, но и всеми остальными заботами баронства. Дело не было для нее непосильным, ведь занималась же она всем этим раньше, еще до замужества. Но Рустам, оказывается, успел очень много сделать за короткий срок, и ей надо было вникать во все произошедшие перемены. К тому же теперь все, и крестьяне, и рыбаки, и плотники, абсолютно все искали Рустама и спрашивали о нем, постоянно ссылаясь на его слова и поступки. «А барон сказал так, а барон велел вот так, а барон решил эдак», – все это злило Айрин и усугубляло ее ожесточенность. Благодушие первых дней свободы исчезло без следа. Все последствия перенесенных стрессов, все то нехорошее, что в ней накопилось, не имея выхода, теперь, в отсутствие Рустама, исполнявшего раньше роль своеобразного буфера, теперь все это невольно выплескивалось на остальных. Люди только качали головами от изумления и неудовольствия и еще чаще вспоминали о бароне.
Однажды Айрин случайно подслушала разговор, которые вели между собой слуги.
– С чего началось, не слышала, врать не буду, – Айрин узнала голос одной из своих кухарок, – но потом надо было мне что-то, поднимаюсь, иду мимо столовой, а там крики, даже в коридоре слышно. Ну я осторожно и заглянула, грешным делом. И вижу, батюшки родные, стоит наш молодой барон, весь из себя бледный. А баронесса его и так и сяк, ругает по-разному. А он стоит молчит, родненький. А в глазах слезы…
– Ну ладно врать-то, – перебил ее конюх, – у боевого рыцаря – и слезы… Что за глупости…
– Чтоб мне сгореть на этом месте! – воскликнула возмущенная кухарка. – Чтоб у меня вечно соли не было, если я сейчас вру! Я же не говорю, что плакал. А слезы в глазах были. И обида стояла в них, как у ребенка, которого родная мамка незаслуженно ударила. Мне аж больно стало. Волчица и та бы его пожалела… стоит, руки опустил, в ответ ни слова… А уж она его не щадила, и главное, ну неправда ведь все это, не такой он. Так нет, уж как она его только не ругала. У меня прям сердце заболело, не поверила, что это наша Айрин… Строгая она, верно, но чтобы так…
– Да у них изначала что-то не ладилось, – вмешалась служанка, убиравшая в комнатах, – они и спят-то раздельно. Скрываются, правда, да что ж я, слепая, что ли. Кровать всегда только с одной стороны примята, да и диван вечно сдвинут…
Тут в людскую вошла Лаймия, и разговор прервался. После того происшествия с виконтом Лаймия прониклась к госпоже безоглядной преданностью. При ней судачить об Айрин слуги не решились.
Айрин не стала заходить в людскую и устраивать разнос, она просто развернулась и ушла. Хотя душа и кипела от обиды. «Они ничего не знают и не понимают, – говорила она себе ожесточенно. – Интересно, как бы они запели, если бы узнали, что мама с папой были мне чужими, а родные родители меня бросили». При этом она не утруждала себя мыслью, что Рустам-то тут ни при чем. Она просто упивалась своей обидой. Это был путь в никуда, но она этого не замечала.
А потом приехала Ральдина, новоявленная маркграфиня Норфолда. Ее приезд вызвал у Айрин и радость и досаду одновременно. В таком состоянии она не хотела видеть никого рядом с собой, и в то же время она очень соскучилась по своей подруге. Ральдина приехала всего на пару дней, она была в положении, и можно было представить, с каким трудом отпустил ее любящий муж. Их отношения с Седриком завязались еще во время Лондейлской осады и расцвели в послевоенное время. Суровый маркграф души не чаял в свой рыжеволосой жене, и солидный эскорт, сопровождавший Ральдину, был очередным этому подтверждением. Как и тот факт, что она вообще приехала. Как Седрик ни сопротивлялся, он не смог отказать ей, и ему пришлось ее отпустить, пусть и с условием, ограничивающим срок поездки.
Когда с первыми приветствиями и охами-ахами было покончено, подруги остались одни. Ральдина неуклюже устроилась в кресле и неожиданно строго обратилась к подруге:
– А теперь давай рассказывай, что там у вас произошло.
– Не понимаю, о чем ты…
– Только не надо вот этого, – поморщилась Ральдина. – Давай начистоту, как всегда. Твое замужество и так явилось для меня СЮРПИЗОМ, да еще все произошло так быстро, я даже не успела на свадьбу. Да и куда мне в моем положении… – Она провела рукой по заметно округлившемуся животу. – Твой выбор меня ошеломил. Мне ли не знать сэра Рустама, но… – Она многозначительно замолчала.
Айрин вздохнула:
– Это было не моим решением.
– Я знаю, – облегчила ей задачу Ральдина. – Седрик мне рассказал, что брак был устроен его величеством и его советниками, хотя я не понимаю, какое их-то дело, но признаю, что так бывает. И я слышала о долге твоего отца.
– Тогда ты все знаешь, – тихо произнесла Айрин, верная слову хранить тайну своего происхождения.
– Нет, не знаю, – заявила подруга. – Ты могла обратиться ко мне.
– Я и так обратилась к твоему отцу, – напомнила Айрин.
– Это не одно и то же, – возразила Ральдина. – Папа сейчас в нелегком положении. Из всего графства неразоренным остался только город. К тому же он еще во время войны успел влезть в долги, и неудивительно, что у него не нашлось денег. Но у нас совершенно другое дело. Нам тоже приходится много
