окончательного ответа.
Полуодетый, он потихоньку двигался взад и вперед по комнате босиком, чтобы не разбудить Жоржа.
В его голове ясно формулировалась одна мысль: борьба с наемными слугами деспотизма сделала свое дело. Теперь нужно напасть на самого царя, и он, Андрей, должен взять на себя это дело.
'А Таня?' - зазвенел внутри его какой-то голос.
Сердце его оборвалось на минуту, но ничем не ответило на мучительный призыв. Оно получило удар, но, как резиновый мяч, отдало его назад, не залившись кровью. Ввиду бесконечных, неизмеримых страданий России что значит их личное горе? Таня для него не только жена, она - друг, она - товарищ в великой борьбе. Она одобрит его решение и мужественно вынесет свою долю страданий.
Личные соображения не смущали его. Его волновала принципиальная сторона дела. Следует ли начинать эту борьбу или нет?
Андрей знал, что, каково бы ни было его личное мнение, окончательное решение будет зависеть от исполнительного комитета. Но он знал также, что есть случаи, когда внесенное предложение составляет половину дела, а есть дела, в которых половина так же важна, как и целое.
Серьезность замысла и сопряженная с ним ответственность заставили бы задуматься самого легкомысленного и недобросовестного человека, а Андрей не был ни тем, ни другим.
В его теперешнем настроении ответ напрашивался сам собою. Горечь неудачи, жажда мщения, тяжелые испытания последних роковых дней, все то, что на время было задавлено в глубине души, теперь клокотало в его сердце, грозное и готовое каждую минуту прорваться наружу. Но он не давал воли своей страсти. Ему хотелось обсудить дело по существу, без всякого отношения к самому себе.
Нравственное право и справедливость замышляемого не подлежали для него никакому сомнению. Но своевременно ли, полезно ли было для освобождения страны вступить теперь на этот путь? Снова и снова обсуждал он этот вопрос, взвешивал его со всех сторон по возможности спокойно и хладнокровно, с внутренним трепетом человека, который ступает на зыбкий мост, переброшенный через пропасть, и с дрожью в душе обдумывает каждый шаг, как бы не оборваться.
И на каждое Сомнение он находил один ответ: да, да! Конечно, да! Попытка будет и своевременна и полезна. Пусть комитет обсудит; но он обязан внести свое предложение.
Почему, однако, из всех революционеров именно он должен взять на себя этот акт возмездия и самопожертвования?
Но этого вопроса он уже не мог обсуждать беспристрастно, как геометрическую задачу.
То нечто, клокотавшее в его душе, рванулось теперь наружу, не дожидаясь отпора, и охватило огнем все его существо. Оно разом уничтожило все его колебания, заглушило любовь, личные привязанности, чувство жалости, подобно тому как прорвавшийся поток лавы уничтожает дома, ограды, веселые рощи - все, что попадается ему на пути. Андрей круто остановился посреди комнаты. Лицо и глаза его горели мрачным и восторженным пламенем. Он вскинул вверх обе руки тем же самым движением, каким приветствовал Зину, когда она шла на казнь.
Решение - окончательное, бесповоротное - было принято, Теперь о нем можно было заговорить.
Он разбудил Жоржа и сообщил ему, с каким намерением едет в Петербург. Жорж не пришел в восторг от такой новости. Он казался, скорее, огорченным - более из-за Тани, чем из-за Андрея, хотя не решался коснуться такого щекотливого предмета. В принципе он, однако, ничего не имел против соображений Андрея: на первых порах и этого было довольно.
Они подняли Ватажко, спавшего в соседней комнате, и стали собираться в дорогу. По всем соображениям, надо было выйти из города часов около восьми, когда крестьяне возвращаются домой с базара.
В мешках, присланных плотниками, оказалось по куску хлеба с солью, мерка, кое-какие инструменты и два хороших топора с короткими ручками. Андрей и Жорж засунули их за пояс: они дополняли костюм и в случае нужды могли пригодиться для самозащиты. Одно в путешественниках не гармонировало с их настоящим званием - их обувь. У Ватажко нашлись высокие охотничьи сапоги впору Жоржу. Андрей же вынужден был отправляться в барских сапогах. Но на такую мелочь они решили не обращать внимания и, попрощавшись с Ватажко, быстро вышли, закинув мешки за спину.
Когда они стали подходить к заставе, им тотчас бросились в глаза два городовых, стоявших около нее в ленивой, выжидающей позе. Со времени уничтожения откупа живые столбы порядка и закона были уничтожены; два деревянных столба, выкрашенные в казенные пестрые краски, одни олицетворяли собою начальство. Присутствие же двух полицейских несомненно обозначало что-то необычайное.
Их предположения вполне оправдались, когда они подошли поближе. Баба с пустой корзиной, в которой теперь помещался ребенок, прошла заставу почти незамеченная, но двое пожилых мужчин - крестьянин и мещанин - были внимательно осмотрены с головы до ног полицейскими; их, впрочем, оставили в покое, так как одному из них было лет пятьдесят, а другому - под сорок. С молодым же рабочим, следовавшим за ними, произошла почти драка. Его о чем-то спрашивали, и он, по-видимому, отвечал довольно резко, так как один из полицейских - коротконожка с физиономией бульдога - бросился на него с поднятыми кулаками. Молодой парень отразил удар и убежал вперед, выкрикивая что-то в насмешку.
Нетрудно было нашим путешественникам догадаться, зачем поставлены эти два стража.
- Надо приготовиться! - воскликнул Жорж, закипая воинственной отвагой.
- Вовсе нет, - возразил Андрей. - За этим дело не станет. Предоставь все мне. Увидишь, все сойдет благополучно.
Но внутренне он уже раскаивался, что взял с собою Жоржа. К чему было подвергать его опасностям, которые в конце концов могут оказаться серьезными!
Они очутились у самой заставы. Оба полицейских впились в них глазами - особенно в Андрея - с смешанным выражением наглости и нерешительности.
- Стой! - крикнул коротконогий городовой, преградив им дорогу.
Они остановились.
- Кто такие и куда идете? - спросил он.
- Плотники, домой ворочаемся, - спокойно отвечал Андрей.
- Имя? Адрес? Какой губернии? Сколько времени проживали в городе? - сыпал полицейский.
Андрей отвечал не колеблясь. Он хорошо изучил свой паспорт.
- Почему не поехал по чугунке? Теперь все ездят.
- Чай, дороги вольные, - огрызнулся Андрей, подумав, что не мешает иной раз дать отпор.
- Ладно! Разговаривай, да с опаской. Паспорт при тебе?
- Паспорт, вот он.
- Покажи, что у тебя в мешке-то?
- Чего показывать? Ничего вашего там нет, - сказал Андрей обиженным тоном. - Только время зря терять с вами.
- Делай, что приказывают, да смотри в оба! - строго заметил ему городовой.
Андрей пожал плечами и раскрыл мешок с полузадетой и полунасмешливой миной. Осмотрев все содержимое, полицейский сам почувствовал, что напрасно теряет время и свое и чужое.
- А ты? - обратился он к Жоржу более мирным голосом.
- Семен Шигаев. Тоже домой иду.
- Братья? - поинтересовался полицейский.
- Да, братаны, - объяснил Жорж, сообразив, как мало сходства у него с Андреем.
Тем временем у ворот скопился народ, ждавший своей очереди.
- Ступайте! - сказал полицейский, беспомощно махнув рукой.
Андрей перебросил свой мешок через плечо и двинулся, радуясь, что инцидент кончился. Но тут другой полицейский - худой, со злым, покрытым оспой лицом, до сих пор не принимавший участия в происходившем, - наклонился к своему сангвинику-товарищу, старшему чином, и стал ему что-то нашептывать, указывая на злополучные сапоги Андрея.
- Стой! - крикнул он Андрею. - Тебя в участок свести нужно.
Жорж тоже остановился. Он не сомневался, что теперь все погибло.
- Зачем в участок? - отвечал Андрей. - Я не пьян, и паспорт мой как следует быть.
