Жоржу, мало привыкшему к революционной практике, пришлось провести несколько часов в мучительном ожидании. Страх за Андрея овладел им, и он поминутно обращался к Ватажко с тайной надеждой найти у него успокоение, но юноша своими ответами только хуже усиливал его волнение.
- Нет, мы не должны были отпускать его, - говорил Жорж с чувством позднего раскаяния.
- Авось сойдет, - спокойно заметил Ватажко. - Андрей побывал и не в таких передрягах.
Юноша приобрел уже некоторую опытность и привык довольно хладнокровно относиться к опасности.
- Положим, - возразил Жорж, - а все-таки так легко бывает провалиться на пустяках.
С этим Ватажко охотно согласился и начал приводить в подтверждение самые поразительные примеры из своего собственного, опыта и из жизни товарищей.
Нельзя сказать, чтобы он был подходящим собеседником в эту минуту.
Жорж чувствовал себя обиженным и очень несчастным. Он не мог простить себе, что не настоял на своем, и горько упрекал себя в излишней податливости - он всегда так делал в подобных случаях. Он охотно преувеличивал свое влияние на Андрея и именно теперь был уверен, что если бы проявил немного больше энергии, то мог бы настоять на том, чтобы письмо было предоставлено Давиду, и отговорить Андрея от его отчаянного похождения.
Велика же была его радость, когда Андрей явился минута в минуту к назначенному сроку.
Петербургский поезд уходил в половине десятого. Нужно было торопиться.
- Идем, - сказал Андрей. - Вещи, конечно, уложены?
Но вещи, конечно, не были уложены. Погруженный в думы о том, что могло случиться и чего можно было бы избежать, Жорж забыл обо всем остальном. К счастью, сборы были недолгие. У них было ровно столько вещей, сколько нужно было, чтобы сойти за обыкновенных путешественников, и, наскоро уложившись, они отправились на вокзал.
Из-за Андрея пришлось принять чрезвычайные предосторожности. Ватажко с вещами поехал вперед на извозчике. Он должен был купить билеты, занять места в вагоне и только за несколько минут до отхода поезда встретить Андрея и Жоржа недалеко от станции. Толкаться на людях в ожидании поезда было бы небезопасно.
Оба друга последовали на другом извозчике минут десять спустя и сошли у перекрестка около вокзала. Ватажко подошел к ним раньше, чем они ожидали. Билетов он не стал покупать, так как убедился, что Андрею невозможно даже показаться. Выслеживание уже началось. Рыжий жандарм, очевидно, узнал Андрея, и ему устроили западню на вокзале, наполнив его полицейскими. Два парня в штатском платье - вероятно, шпионы, знавшие Андрея в лицо, - стояли у входа и нагло заглядывали всем в глаза. Они несомненно узнали бы Андрея, и по их знаку его бы тут же арестовали.
Оставив вещи в приемной, Ватажко поторопился к друзьям и предложил им выбраться из города другим путем, а именно: доехать до следующей станции на лошадях, а оттуда взять билеты в Петербург. Давид выедет к ним навстречу и предупредит в случае опасности.
- Но почему же вы не купили билета Жоржу? Ему, надеюсь, нечего опасаться. Зачем же ему оставаться тут? - заметил Андрей.
Ватажко не подумал об этом, но время еще не ушло, и Жорж мог бы поймать поезд.
Однако он решительно этому воспротивился.
- Решено было, что мы едем вдвоем, - заявил он, - и я не вижу причины, почему и мне не взять билета со второй станции.
Теперь он твердо решил не уступать, как бы в отместку за свою прежнюю податливость.
Андрей, впрочем, не противился.
- Хорошо, - сказал он, - едем вместе.
Он был рассеян, удручен и мало обращал внимания на то, что делалось вокруг. Тюрьма и Зинино письмо глубоко взволновали его и еще более усилили то хаотическое настроение, в котором он находился. Думы овладели им, и он еще не находил выхода из своих сомнений.
Они пошли втроем, причем Ватажко объяснял им, как достать лошадей и вообще устроить все к лучшему.
- Если вы, - прибавил он, - ничего не имеете против пешего хождения, то ничего безопаснее нельзя придумать. Всего каких-нибудь двадцать пять верст.
Такая мысль понравилась им, особенно Жоржу.
- А как же быть с нашим платьем? - спросил он. - Господам не полагается путешествовать пешком, а доставать крестьянскую одежду возьмет еще день.
- Я постараюсь достать платье сегодня же, - сказал Ватажко. - Попробую у братьев Шигаевых - они мои приятели, плотники.
Новый план был очень хорош, так как давал возможность двинуться в путь рано утром. Ватажко побежал к своим плотникам.
Он вернулся очень поздно с большим узлом к себе на квартиру, где Андрей и Жорж приютились на ночь. Все уладилось как нельзя лучше.
В узле оказалось крестьянское платье на двоих и еще два холщовых мешка с разными предметами, какими обыкновенно запасаются странствующие плотники. Кроме того - что было всего важнее, - братья Шигаевы снабдили Андрея и Жоржа своими паспортами.
Андрей поручил Ватажко поблагодарить плотников за их услугу и обещал вернуть паспорта сейчас же по приезде в Петербург.
- Торопиться не к чему, - заметил Ватажко. - Паспорт старшего брата, Филиппа, можете держать сколько угодно. Кстати, приметы сходятся с вашими, да к тому же Филипп не побоится неприятностей с полицией из-за вас. Он вас очень полюбил.
- Как так? Не будучи даже знаком со мною? Оно выходит совсем романтично, - сказал Андрей с улыбкой.
- Нет, он знает вас и даже разговаривал с вами. Он был один из пятидесяти. Помните, как на одном из наших собраний один молодой рабочий, черноволосый, заявил, что ему револьвер не нужен, что он явится с топором за поясом: оно сподручнее. Он и есть Филипп Шигаев.
- Да? Так я хорошо его помню. Только забыл его имя. Однако нам долго разговаривать не полагается, - спохватился Андрей с внезапной резкостью. - Давайте ляжем спать. Завтра надо рано вставать.
Он боялся, чтобы начатый разговор не перешел на последние ужасные события. Ему необходимо было отдохнуть физически и нравственно, а между тем связанные с таким разговором мучительные воспоминания окончательно лишили бы его сна.
'До завтра!' - сказал он самому себе, закрывая глаза с твердым намерением уснуть.
У него было смутное предчувствие, что завтра все выяснится, все решится. Это его слегка успокоило и помогло прогнать нахлынувшие мысли.
Он спал как убитый. Но зато он проснулся раньше других. Вместе с первыми проблесками сознания в нем заговорило твердое убеждение, что ему сегодня предстоит выполнить важное дело, оставленное им недоконченным накануне. Он тотчас же вспомнил, о чем он думал перед сном, вспомнил посещение тюрьмы - и все то, что случилось вчера, все, что он пережил за эти дни, сразу всплыло перед ним.
'Сколько жертв! Зина погибла; Борис, Василий и Бочаров - тоже. Обе Дудоровы и много, много других похоронены заживо. Его самого арестуют не сегодня-завтра. И казнят. И кому какая польза от всех этих жертв?'
В его воображении всплыла картина толпы, возвращавшейся с места казни, и его обдало холодом. Но он прогнал от себя это видение.
Нет, не к тому привели его революционная практика и собственные размышления. Эти жертвы погибли недаром. Они - застрельщики, поднявшие дикого зверя с его логовища и поплатившиеся за то своей жизнью. Оставшиеся в живых товарищи должны теперь продолжать их дело.
Мысль, неопределенно бродившая в его душе со времени рассказа 'Дяди', теперь носилась над ним, как ястреб, описывающий круги над своей добычей, и в форме неумолимого вопроса требовала немедленного и
