Сейчас, когда десятки любопытных взглядов были устремлены на нее, Каса казалась ей тихим убежищем.
— Я отвезу вас, — предложил Оскар. — Если, конечно, синьор Роскуро, не возражает. Синьорина извинит ее, не правда ли?
Оскар подошел к Джакетте, поговорил с ней несколько минут, а потом догнал Клер и проводил к своей машине.
— Ее больше интересовали не извинения, а рассказ о том, что произошло, — сообщил он. — Потом семья Фьорре милостиво простила нас, и они обо всем забыли, снова занявшись едой.
— Боюсь, что эта история расстроила Никола, — пробормотала Клер. — Синьора Роскуро тоже не станет разбираться, правы вы или нет. Они считают, что всегда надо соблюдать приличия.
— Ерунда! Буря в стакане воды, — успокаивал ее Оскар.
— Спасибо, — опомнилась Клер. — Вы защитили меня.
— Не думайте об этом, — отозвался он. — Я не задумываясь повторил бы это, несмотря ни на каких гостей.
— Спасибо, — снова поблагодарила она, и молодые люди замолчали на некоторое время.
— Не хотите рассказать мне, в чем дело? — спросил наконец Оскар.
— Да, наверное, это надо было сделать еще давно.
— Но Роскуро в курсе, не так ли?
— Да. Это произошло тогда, когда мы встретились.
— И?.. Да, а как насчет чашечки кофе? Мы не дождались десерта и должны чем-то вознаградить себя, — предложил Оскар.
Они подъехали к полупустому кафе, уселись за столик под равнодушным взглядом хозяйки. Клер согрела еще дрожавшие от волнения руки, прижав их к чашке дымящегося капуччино, жалея, что также просто не может согреть лед в душе. Теперь, когда Оскар во всеуслышание объявил ее своей девушкой и она готовилась рассказать ему свою печальную историю, уже не было необходимости соблюдать дистанцию отстраненно-вежливого «вы». За рюмкой сладкого итальянского ликера они перешли на «ты», и Клер начала:
— Я кое-что рассказывала тебе тогда, когда мы ждали Эйрин и Фрэнка на площади Свободы. Но это была не вся правда. Мне было слишком стыдно. Нет, обвинения этого человека — неправда, он просто обманул меня!..
— Спокойнее, — заметил Оскар, беря ее за руку.
— Да, ты прав, — Клер постаралась взять себя в руки, и кратко изложила ему суть дела.
— Вот и все, — закончила она. — Ты мне веришь?
— Конечно, — с жаром ответил ее Оскар. — Такую историю трудно придумать, да ты и не из тех, кто станет это делать.
Он помолчал.
— В разговоре с Тарквином я назвал тебя «моей девушкой». Ты не рассердилась?
— Думаю, Тарквин и так знал, что ты мой кавалер на этот вечер, — ушла от ответа Клер.
— А если я имел в виду нечто другое, большее?
— Не надо, — покачала она головой. — С чего? Мы пару раз встречались за чашкой кофе, с нами почти всегда были Фрэнк и Эйрин…
— Да, но сейчас мы вдвоем. Почему ты этого не хочешь? Разве Роскуро записал в твой контракт отдельный пункт о кавалерах?
— Конечно, нет, — заставила она себя улыбнуться.
— Значит, ты все еще переживаешь из-за этого Кавура?
— Нет, я забыла его, но…
Оскар ждал и ей пришлось продолжить:
— Все не так просто, как кажется. Я больше не люблю Бруно Кавура — если и любила когда-нибудь — но это не значит, что я готова к серьезным отношениям с другим мужчиной.
— Под другим мужчиной ты имеешь в виду меня?
— Или кого-нибудь другого. Прости, Оскар.
— То есть ты сейчас в каком-то эмоциональном вакууме? — уточнил он.
— Можно сказать и так.
— Но ведь это не продлится вечно, правда? Пройдет время, ты успокоишься, оглянешься вокруг и поймешь, что снова можешь любить и быть любимой. Я знаю, так будет. И ты это знаешь. Ты славная, честная и прямая, ты не динамистка. Так что скажи как есть — мы будем встречаться или нет?
— Я бы не хотела думать, что больше никогда с тобой не увижусь, — честно ответила она.
— Обнадеживает, — ответил он радостно. — Кто акает, сколько великих романов в мире начинались с такой малости?
Он явно был рад, и Клер стало стыдно — ведь ока снова сказала ему неправду. Она уже снова была готова любить… она, пожалуй, даже мечтала любить… или уже любила. Но не Оскара.
Она тревожно подняла глаза на собеседника, боясь, что чувства написаны у нее на лице, но он улыбался — довольный пока скромным, но все-таки успехом, которого добился.
Клер солгала. Но что ей оставалось делать? Если бы она сказала, что ее волнует другой мужчина, то Оскар был бы вправе спросить, кто, а она не могла и не хотела допустить, чтобы он пожалел ее, услышав Его имя.
К облегчению Клер, в машине Оскар начал обсуждать другие темы. Кстати она напомнила ему о том, что он обещал рассказать, как будет продвигаться дело с землей.
— Похоже, все движется к концу, — сообщил он, — но юристы еще работают, так что результат может быть со дня на день. Как-нибудь я отвезу тебя туда — прелестное место, зеленое и спокойное, — идеально подходит для моих целей.
Возле Каса, он вышел из машины, чтобы подать ей руку, и спросил, есть ли кто-нибудь дома, чтобы впустить ее, или все легли спать.
— Думаю, Анна — экономка — еще тут, а вот синьора Роскуро и ее братья, скорее всего нет. Лучше бы нет. Я собираюсь сразу лечь в постель. Мне так жаль, Оскар, что вся эта история испортила тебе вечер.
— Вовсе нет, — возразил он. — Напротив — она многое дала мне.
Он взял ее за руки и притянул к себе.
— По-моему, невозможно судить, привлекает тебя мужчина или нет, пока не дашь ему шанс…
Клер знала, что Оскар собирается поцеловать ее, но не сопротивлялась. Ее губы ответили на его страсть, а податливое тело прильнуло к его крепкому торсу, но все это был обман. Отвечая на поцелуй Оскара, Клер мечтала о другом мужчине, она видела Его на месте ее теперешнего верного поклонника, готова была отдать ему свою страсть и неутоленные желания. Наконец, избавившись от наваждения, она вырвалась, прижимая руки к пылающим щекам.
— Это был не просто дружеский поцелуй на ночь, — заметил Оскар. Он тоже покраснел и тяжело дышал. — Ты поняла, что я хотел сказать?
Клер кивнула.
— Я рад. А вот это — спокойной ночи, — он осторожно коснулся губами ее щеки. — Я могу позвонить?
Она снова кивнула и позвонила в дверь. Анна заволновалась, почему синьорина вернулась так рано. Клер отказалась от чашки чаю, и сразу пошла к себе — ей хотелось остаться одной со своим унижением, стыдом и ощущением вины перед мужчиной, который ее полюбил и которому она не могла сказать правду. Стыдно ей было и перед вторым, которого полюбила она, и кто ничего не подозревал о ее чувствах.
Подперев голову рукой, она произнесла вслух имя. Тарквин. Тарквин Роскуро… Для него она была лишь знакомой фигурой, голосом, женщиной, которая ничего для него не значила. Он никогда не дотрагивался до нее, а тем более не целовал, а она грезила о нем так живо, что сегодня представляла на месте Оскара, подарив англичанину страстный поцелуй, который предназначался итальянцу.
Сколько времени она сможет лгать? Что она скажет Бриджмену, когда он захочет узнать, изменилось ли ее мнение? Боже, а как она будет смотреть в глаза синьоре Эмилии и Никола? И Тарквину, который
