Огни большого города кончились, пошла трасса с фонарями, которые через несколько километров стали светить хуже, а потом и вовсе иссякли.
Они въехали в бесконечно глубокую средиземноморскую ночь.
– «Тойота» не отстает. – Татаринов потер подбородок.
Сомнений не осталось. Мало ли кто в городе куда поехал. Но вести Голицына и Диденко уже десять километров – это не совпадение.
Свернули. Фары выхватили поселок. В большинстве своем двухэтажные небольшие домики, построенные в шеренгу. Спящие фасады, прикорнувшие у края асфальтовой дороги. Голицын не успел ничего подумать, так как поселение быстро иссякло.
Неожиданно впереди возникла сплошная темно-зеленая стена из металлических листов, а аккурат посередине – шлагбаум и будка с охраной. Дальше просматривалась асфальтовая площадка и ангар, благо последний был хоть и скудно, но все же освещен.
Сонный охранник, одетый в спортивный костюм, вышел, осветил фонарем лицо водителя, улыбнулся и пошел обратно в свою келью нажимать на кнопку.
Деревяшка, выполнив указания моторчика, ушла вверх, приглашая гостей на охраняемую территорию.
Встали у входа. Албанец первым выбрался из-за баранки и пошел открывать, но дверь толкнули изнутри. Яркий свет упал на ночных пришельцев, и показавшаяся из чрева ангара голова, оглядев троицу без улыбки, сердито буркнула на албанском.
– Проходите, – предложил Буджар.
Перемена настроения, отразившаяся на лице проводника, не понравилась Голицыну.
Тот испугался, пусть и на мгновение. Он знал человека, открывшего ему дверь. Серьезное худощавое скуластое лицо, возникшее в дверном проеме, сильно испортило настроение Буджару.
Голицын, заходя внутрь, посмотрел на запястье, туда, где должны быть часы. На месте. А значит, и тревожная кнопочка при нем. Пусть Кэп с Малышом бегут выручать, если что. «Только шансов успеть ноль». Голицын вошел внутрь следом за человеком Джезима и глубоко-глубоко в душе, не выдавая эмоций ни лицом, ни жестом, ни дыханием, пригорюнился.
Кто ищет приключений, тот их всегда найдет. Церберы пока на цепи, но ты сам, с позволения хозяев тайного царства, уже вошел. Вороненые стволы не направлены в твою грудь, но плюющиеся металлическими полированными кусочками приспособления в руках своих жестоких хозяев готовы в любой момент продемонстрировать губительные способности, заложенные в них хитроумными создателями.
«Двое сверху, слева, в дальнем углу ангара на металлической площадке, к которой ведет лестница, точно над стопкой зеленых деревянных ящиков. Вооружение: автоматическое оружие АКСУ. Прямо, ближе к ним, у большого длинного металлического верстака два человека на фоне целлофановой непрозрачной занавески. Один – здоровый качок, руки как ноги, пистолет показушно заткнут за ремень военных брюк; второй – однорукий, кажущийся мелким по сравнению с соседом, в легкой рубашке, расстегнутой до пупа. Прямо напротив него лежит «узи». Схватить его со стола – дело одной секунды. За спиной остались двое: скуластый, тот, кто впускал, и еще один плотненький бугай с обрезом. Итого шестеро».
Было слышно, как подъехала еще одна машина. А их с Дедом уже начали обыскивать. Ничего не нашли. Ну, так и должно быть, ведь при них ничего нет. Что им терять, кроме золотой цепи на Диденко и двух гаек на пальцах у Голицына?
– Говорите с одноруким, – сориентировал Буджар после обыска.
Русские подошли к верстаку и встали напротив. Инвалид стал балакать по-албански. В свете лампы дневного света, висевшей над ними, были видны множественные мелкие шрамы на лице, шее и груди собеседника.
«Что это? ОЗМ-72[2], МОН-50?[3] Выжил по счастливой случайности».
Двое сзади принесли стулья. Сели. Голицын попытался прояснить ситуацию:
– Джезим сказал, что мы едем за стволами? – и вопросительно посмотрел на Буджара.
Мордатый переводчик даже улыбнулся, чем, признаться, обнадежил.
– Еще одна формальность.
Дед разглядывал ящики и коробки, окружавшие их. Маркировка у части грузов была на арабской вязи, часть на латинице. Удалось перевести, что в одних банки с «Фритюрным жиром», в других рыбные консервы, в остальных «хрен пойми».
Меж тем входная дверь снова открылась, и в ангар вошли еще трое: один – оператор с видеокамерой и два человека из охраны албанского мафиози, которых Голицын заприметил в клубе.
– Не беспокойтесь, – Буджар уловил волнение гостей, и правильно: появление «киношника» в столь глухих местах не предвещает ничего, кроме пыток, допросов и убийств.
Дед синтезировал смущение и непонимание:
– Для чего сюда привезли Голливуд? У нас проблемы?
– Нет. – Однорукий кисло улыбнулся и отодвинул целлофановый занавес в сторону…
Кэп с Малышом, не засвечиваясь, заглушили двигатель недалеко от будки с охранником, потушили фары и, бесшумно выкатившись из машины, засели около шлагбаума с двух сторон, вслушиваясь в каждый шорох, доносившийся к ним посредством подслушивающих устройств. Командир решил для себя, что если не удастся… нет, отставить. Начнут стрелять – они войдут внутрь и убьют всех.
…Когда калека стал отодвигать занавес, Голицын положил руку на часы, готовый в любой момент подать сигнал тревоги. Что им сейчас продемонстрируют, он не знал.
Изможденный пытками, избитый человек в черных трусах с прикрученными к спинке стула руками сидел прямо. Услышав скрежет металлических колец занавеса по трубе, он поднял с груди голову и посмотрел на врагов огромными голубыми глазами. Рот его был заклеен липкой лентой. Но Голицыну казалось последнее совсем излишним, так как он, если бы и хотел, не смог бы, наверное, не то что громко кричать – говорить.
– Это серб, – с ухмылочкой сообщил однорукий. – Белград прислал его за нами. Шпион. Настоящий. Я понимаю, вам, русским, сербы как братья, но вы должны понять и нас. Мы не можем позволить кому бы то ни было носить оружие в нашем присутствии. Ты, – он указал на Голицына той конечностью, на которой пока еще сохранились пальцы, – нажми на кнопку, а мы снимем.
Качок бросил Голицыну самоделку – коробку с кнопкой.
– Аккуратнее, аккуратнее, – при этом он засмеялся и нервно задергал головой.
Оператор настроил свою машинку для фиксации событий и встал так, чтобы в кадр одновременно попадали и русские бандиты, и пленный.
– А за что его так? – якобы недопонял Дед. – Деньги украл?
– Следил за нами, – довольным тоном пояснил заправила казни. – Ну чего ты, мужик, жми!
Конечно, Голицын мог. Но как-то подло это. Брать вот так и…
Странно, ты сидишь напротив избитого, практически голого человека. В твоих руках нечто, способное, как предполагается, убить беднягу. Они могли бы сделать все сами проще и быстрее. Вместо этого устроили спектакль.
Верстак – граница между мирами. В одном – запахи, чувства, прикосновения, вкус сока и прожаренного мяса, в другом – белая блевотина понимания неизбежно плохого конца и остатки отшибленного сильнейшими ударами страха за собственную, оказавшуюся бесполезной и никчемной жизнь.
Бандюганы благоразумно отошли подальше, и теперь по ту сторону металлического стола остался лишь один, если не считать двух стрелков на верхотуре вдалеке.
«Добрый человек» взвел курок прямо над ухом у Голицына.
Татаринов, находящийся в ста метрах по прямой, вздрогнул. Малыш сжал зубы. Выбор у ребят небогат. Или – или…
Денис смотрел в глаза трясущемуся пленнику и не мог. Он понимал, мужику конец. Но как так вот взять и нажать и лишить беззащитного человека жизни… Будь у него ствол – нет вопросов. Но это… Это глумливое убийство в чистом виде!
– Какого хрена? – Дед так стремительно нажал на черную кнопку, вделанную в черную коробку, что Голицын не успел и дернуться. В ту же секунду раздался хлопок, и живот человека и его голову разорвало
