больно потянул за волосы.
— Сволочь! — вскрикнула она, извернулась и заехала кулаком прямо в самодовольную Кресову физиономию. Тут же отскочила, готовясь принять на себя ярость его товарищей, но обнаружила, что те мирно лежат в дворовой пыли, а склонившийся над ними Эдан огорченно поправляет разорванный рукав школьной рубахи.
— А, защитничек! — процедил Крес, вытирая струящуюся из разбитого носа кровь. — Не боишься, что красоту твою подпорчу, пожилые вдовушки любить не будут?
— Ну, попробуй, — хищно усмехнулся Эдан, отстраняя пытающуюся было его утащить Лаю и чувствуя удивительную легкость и все нарастающее возбуждение.
Крес сплюнул и ринулся вперед, на ходу извлекая ржавый самодельный нож, однако Эдану хватило двух красивых отточенных движений, чтоб уложить противника на землю, а потом еще раз, и еще… Годы школьных тренировок, бесчисленное множество повторений одних и тех же, бесполезных и надоевших, прыжков, поворотов, наклонов, напоминающих больше танцевальные па, теперь обретали смысл, выливаясь в послушные грациозные выпады, способные при желании стать смертоносными, но сейчас только опрокидывающие неуклюжего соперника в грязный песок. Снова и снова. Пока обессиленный и злющий Крес не начал пятиться, отползать подальше, остановившись лишь у ног старшего наставника, который, оказывается, уже давно наблюдал за происходящей баталией.
— Господин наставник! — прохрипел Крес, кое-как вставая. — Наш красавчик совсем сдурел, на людей бросается!
— Сопли подотри, Крес! — невозмутимо проговорил наставник. — Дерешься, будто тебя тут не Высокому Поединку, а трактирному мордобою столько лет учили!
На Эдана же он глянул как-то по-новому, будто открытие сделал, и кивнул ему одобрительно:
— Отличная техника! Не ожидал! Ты правильно сделал, что к нам вернулся. Зайдешь вечером, составим график индивидуальной работы с инструктором.
На том все разбирательство и закончилось. Эдан, не дожидаясь, пока все зрители и пострадавшие покинут поле боя, направился к баракам. Лая догнала его, и какое-то время молча шла рядом.
— Спасибо за помощь, — наконец сказала она. — Ты молодец.
— Что, тоже не ожидала? — хмыкнул он с едва заметным вызовом.
— Почему же, ты всегда был хорош, просто с этой троицей нам раньше не везло…
Эдан остановился, заглянул Лае в лицо, желая понять, не издевается ли она. Затем нерешительно положил руку ей на плечо, удивляясь, как тяжело дался этот привычный с детства жест.
— Значит, мир? — очень серьезно спросила она, но в глазах заплясали знакомые смешливые искорки.
— Мир, — улыбнулся Эдан и, неожиданно для себя, легко коснулся губами ее губ.
Лая вздрогнула, порывисто обхватила руками его шею и ответила на его мимолетное касание длинным, отчаянным поцелуем. Потом вдруг отстранилась, взглянула эдаким бесенком и, пальцем погрозив, сказала:
— Учти, будешь и дальше посторонним дамочкам свои улыбочки подпускать, прибью лично! Никакие приемчики не помогут!
Ответом ей был еще один поцелуй…
Когда вечером, после часа всевозможных наставлений и подсчетов, Эдан вышел, наконец, от старшего наставника, Лая серой тенью выскочила из-за угла, схватила его за руку и, тщательно стараясь никому не попасться на глаза, потащила за бараки, к их излюбленному проему в школьной изгороди, а оттуда — прямиком в темную лесную чащу. Там провели они всю ночь, плескаясь в холодной речушке, смеясь и по-детски дурачась, и не одному запоздалому путнику пригрезилось тогда в темноте, будто видит он пару сказочных лесных созданий.
А на утро, пока Эдан разучивал на школьной площадке под руководством старшего наставника новую серию боевых упражнений, Лая совсем рядом скребла ступени парадного крыльца с видом крайне виноватым и усердным, кривясь от боли в исполосованной за ночное отсутствие спине, но не забывая при этом посылать своему сообщнику взгляды очень заговорщицкие и весьма соблазнительные. В свободное же послеобеденное время она лежала, растянувшись, на мягкой прибрежной траве у знакомого брода, а он, делая вид, что слушает ее гневные нарекания на какую-то малознакомую Аглену — «гадину и доносчицу», — растирал вспухшие красные полосы на ее спине специально для таких случаев припасенным снадобьем, с каждым прикосновением все больше сгорая от желаний далеко не целомудренных.
Так пролетал день за днем, вплетая в нелегкие школьные будни искорку их первого, от всех скрываемого счастья. Между тем, много нового происходило вокруг. Кресу с приятелями друг за другом исполнилось восемнадцать, и они, кое-как пройдя выпускное испытание, отправились охранять какие-то отдаленные приграничные заставы. Доносчица Аглена выскочила замуж за добродушного сельского увальня, поменяв заношенную школьную форму на новенькое цветастое платье и белый фартук. Эданова «благодетельница» являлась на школьный двор в виде столь же непристойном, сколь и жалком, пытаясь устроить скандал, но была спроважена в местный монастырь и заперта там праведными служительницами для покаяния за «совращение душ невинных и оных склонение к разврату».
Четыре северных зимних месяца пролетели вслед за тремя осенними, и первая неделя весны принесла Эдану пять длинных, почти бессонных ночей, потраченных на охрану окрестных ферм от спустившегося с гор зверья, и столько же очень утомительных дней, когда сон был единственным, о чем мечталось. Усилия эти не были напрасными, и, хотя скуповатые фермеры не слишком охотно расставались с деньгами, на четырнадцатый день весны он смог преподнести Лае маленький серебряный медальон, отметив таким образом ее пятнадцатилетие.
Радовалась подарку она совершенно по-детски — очень бурно и искренне. И в тот же день потащила Эдана в Таркхем, к единственному на всю округу живописцу, коего всеми правдами и неправдами уговорила написать их портреты. То, что этот господин согласился оторваться от увековечивания местных толстосумов ради двух малолетних оборванцев, было уже само по себе весьма примечательно. Тот же факт, что сделал он это практически бесплатно, и вовсе удивлял.
— Я ему рецепт одного травяного снадобья подбросила. От похмелья помогает, — сделав страшные глаза, заговорщицки сообщила Эдану Лая в ответ на его расспросы. — Ну, с тех дощечек, что мне от мамы остались.
Дощечки эти с едва разборчивыми надписями, найденные вместе с хнычущей девочкой у тела замерзшей дикарки, надо сказать, выручали уже не раз. Не зря, видать, хвалилась по секрету Лая, что ведьминского она роду. Оттого, наверное, и глазища у нее такие чудесные, утонуть можно…
Весенние месяцы летели все так же быстро, приближая Эданово шестнадцатилетие и ежегодную ярмарку, куда съезжался народ со всех Северных гор и куда, воспользовавшись весенней школьной неразберихой, готовилась на три дня сбежать Лая, обещая своему как никогда загруженному занятиями другу массу замечательных сюрпризов по возвращении.
В ночь после ее ухода странный сон приснился Эдану: будто подходит к его кровати женщина в черной маске, касается ладонью его лица, нет — самой души его! - и, отдернув руку, кивает одобрительно.
Наутро тревожная суматоха поднялась на школьном дворе. Малолетних, кому еще четырнадцати не было, всех в бараках заперли, приказав сидеть тихо. Там же и старших, кто уже к выпуску готовился, оставили. Остальных согнали на тренировочную площадку да велели искусство боевое показывать. Слабых сразу к запертым отправляли, так что из сорока их осталось вскоре двадцать, потом десяток, потом пятеро, и вот уже Эдан стоит на площадке в компании лишь одного четырнадцатилетнего паренька, не по возрасту рослого и крепкого.
— Отлично, отлично! — с каким-то непонятным волнением кивает им старший наставник, и слова эти звучат почему-то горько.
Потому и бредут они вслед к кабинету его весьма понуро, Эдан же особенно: очень уж нехорошее предчувствие его гложет, будто за плечом все время стоит кто-то, чужой и темный…
Окна в кабинете плотно занавешены, потому, несмотря на ранний час, темно тут, словно ночью. Наставник усаживает их в деревянные кресла, старательно запирает входную дверь, и лишь затем дрожащими руками зажигает фитилек тусклой масляной лампадки. Мигающий огонек вырывает из темноты очертания трех черных фигур.
