Наблюдая за скворчихами, мы узнавали день за днем многое из их жизни. Так, например, мы были поражены остротой их зрения. Казалось бы, чем крупнее животное, тем оно дальше должно видеть. Если степная газель джейран видит двигающегося врага на несколько километров, то маленькая мышь, конечно, не может этого сделать. Однако к розовым скворцам это положение не применимо: не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь из нас первый заметил в небе сарыча или летящую ворону. Всегда сначала скворчиха прижималась ниже в гнезде и косилась одним глазом из-под своего камня куда-то в сторону. Только тогда мы замечали в этом направлении летящую хищную птицу.
Скворчихи при виде птиц держали себя по-разному. Когда в небе парил орел, они только следили за ним; если пролетала ворона, скворчихи замирали без движения, распластавшись в гнезде и втянув шею. На журавлей скворчихи не обращали ни малейшего внимания. С интересом следили они за пролетающими ласточками, «развлекаясь», подобно детям, которые любят подолгу смотреть в окно на прохожих.
Так незаметно прошел май. Как-то утром в первых числах июня всюду под камнями тоненько запищали птенцы. Их писк очень походил на цыканье летучих мышей. Мы несколько раз замечали, как самки выбегали из гнезда со скорлупой. Отбежав несколько метров, они бросали ее и расклевывали на мелкие кусочки.
На следующее утро на горизонте появилась несметная продолговатая туча птиц, километра два длиной. В бинокль было видно, что летят огромные стаи скворцов. Эта туча иногда прерывалась, но скоро снова соединялась. Местами скворцы сбивались в плотную массу, затем распределялись равномерно, то опускаясь, то поднимаясь. Все они садились в ущелье, где были гнезда.
Мы бегом бросились к своим наблюдательным постам. И что же? Прилетевшие оказались розовыми самцами. Они вернулись на гнездовье все сразу, как будто кто-то им сказал, что начался вывод птенцов.
Самцы были сильно возбуждены. Они с писком бегали вокруг самок, подняв хохолки и пытаясь ухаживать. Затем они полетели в степь и начали носить корм птенцам. Но розовые скворцы оказались плохими отцами. Число их с каждым днем таяло. И через несколько дней самцы едва составляли одну треть от общего количества самок. Большинство розовых скворцов опять зажило беспечной жизнью холостяков.
Занятный вид имеет самка, прилетевшая с кормом: саранчовые зажаты в ее клюве в виде букета. Шесть-семь саранчовых с оборванными ногами и надкрыльями — такова разовая порция скворчатам почти через каждые двадцать-тридцать минут в течение всего длинного летнего дня. Иными словами, это около двухсот саранчовых в день, а за пятнадцать дней скармливается свыше трех тысяч саранчовых! Но кроме птенцов, и взрослые птицы съедают столько же.
Мамаши в течение дня заняты не только кормлением. Они попутно строго следят за чистотой в гнездах. Накормив птенцов, скворчихи захватывают с собой в клюв помет скворчат и, отлетев от гнезда, бросают его.
Вечером мы были свидетелями настоящего воровства на гнездовье. «Воровкой» была одна из скворчих. Она долго лазила по чужим гнездам и подбирала там оброненных саранчовых. У скворчихи не было времени набирать в клюв целый пучок насекомых. По одному она таскала их своим птенцам.
Не долго «воровке» пришлось оставаться безнаказанной: ее застигла на месте преступления разъяренная хозяйка гнезда.
Надо было видеть, какая произошла драка!
Это была даже не драка, а избиение «преступницы». Только перья летели во все стороны, и она долго потом сидела на камне, приводя себя в порядок. После этого «воровка» тоже полетела в степь «честным образом» добывать корм.
Самый юный из нас уверял, что скворчиха даже тяжело «вздохнула», перед тем, как полететь в степь.
Случаи воровства мы наблюдали во всех щелях, и все они кончались неизбежной взбучкой.
Время шло, птенцам требовалось все больше корма.
На гнездовье стали наблюдаться уже не случаи «воровства», а настоящие «разбои».
Трудно сказать, кто разбойничал — те же скворчихи, которые пытались «воровать», или другие.
Во всяком случае, то там, то здесь раздавался щебет и летели перья: это «грабительница» бросалась на прилетевшую с кормом в клюве скворчиху и вырывала у нее добрую половину саранчовых. Затем разбойница скрывалась в своей щели и кормила там чужим добром голодных птенцов.
Едва вывелись скворчата у розовых скворцов, как кругом гнездовья, на скалах, в гнездах коршунов и сарычей тоже запищали птенцы. Особых хлопот с добычей пищи у хищников не было. Она была рядом.
Над гнездовьями часто парили коршуны. Они бесцеремонно вытаскивали скворчат из-под камней и щелей. До двадцати остатков трупов скворчат нашли мы однажды около гнезда этого хищника.
Взрослых скворцов коршун ловит с трудом. Как мешок, неловко падает он в куст жимолости, ломая ветви.
Скворцы успевают почти всегда юркнуть за куст и благополучно улететь. Бросаясь на скворцов, коршуны так шарахались о россыпи, что мелкие камешки с шумом летели вниз по склонам.
Иногда высоко в небе над гнездовьем появлялся крупный сокол. Его молниеносные удары с высоты были всегда безошибочны. Громко шлепнув летящего скворца грудью, он хватал его лапами и, пустив облачко перьев, спокойно летел с добычей в когтях за гребень хребта к своему гнезду. Он ловил скворцов только в воздухе.
Пара сарычей свила свое гнездо на таком неприступном утесе, что забраться туда было невозможно. Чтобы узнать, сколько скворцов в сутки носят сарычи птенцам, мы сделали шалаш под утесом и дежурили в нем.
Однако, к нашему удивлению, сарычи до полудня ни разу не подлетали даже близко к гнезду, все время кружась в вышине. Птенцы были явно голодны и пищали на все ущелье.
Около трех часов дня от сарыча в воздухе отделился какой-то комочек и стремительно полетел вниз. Он упал прямо в гнездо. В бинокль было прекрасно видно, что сарычата с жадностью рвут на части труп скворца.
Сарычи видели в шалаше наблюдателя и боялись подлететь к гнезду. Чтобы накормить птенцов, они стали «бомбить» их пищей с воздуха. Сарычи бросали добычу несколько раз, и ни разу не промахнулись. Только раз «бомба» оказалась еще живой и, немного пролетев по воздуху, распластала крылья и понеслась к своему гнезду.
Нападение хищников на гнездовья розовых скворцов все учащалось. Придя рано утром на наблюдательные пункты, мы не раз заставали в ущелье лисиц, хорьков-перевязок и даже волка. Всех их привлекала легкая добыча.
Однажды на гнездовье спустился стервятник. Прыгая как-то боком, он ловко вытаскивал из щелей скворчат и тут же проглатывал их. В одном месте стервятник засунул голову в щель, и она завязла в ней. Испуганный стервятник долго бил крыльями по камням с такой силой, что кругом летели перья. Наконец, видимо удачно повернув голову, он вырвал ее из плена и тотчас, подпрыгнув, тяжело поднялся в воздух. Больше мы его на колонии не видели…
Птенцы подросли и стали выглядывать из-под камней, норок и щелей. С каждым днем они крепли и вскоре начали выбегать из гнезд, перепутываясь с соседними. Жизнь отдельных скворчиных семей кончилась и началось общественное выкармливание птенцов. Скворчихи давали корм первым попавшимся птенцам. «Воровство» и «грабеж» прекратились.
После десятого июня начался массовый вылет птенцов и старых птиц в степь. Обратно они уже не возвращались. На гнездовье прилетали редкие одиночные скворцы. Вскоре и их не стало.
Наступила полная тишина. Как-то странно было и даже неприятно находиться теперь в ущелье, где за несколько дней до этого бурно кипела жизнь. Только стервятник по-прежнему появлялся над ущельем и жадно пожирал трупы разбившихся птенцов.
Мы стали свертывать нашу палатку и уехали с таким чувством, будто покинули гостеприимный дом, который вдруг опустел и сделался необитаемым.
Но в тот же вечер в первом колхозе мы встретились опять со своими старыми знакомыми: тысячи скворцов расположились на ночлег в садах колхоза. Все ветви деревьев были так густо усыпаны птицами, что вновь подлетающим не было места. Они садились на спины сидящих, срываясь с них и сшибая других.
