И мы с Ральфом снова мчались к реке и соревновались, кто быстрее проплывет.
Янсон ни на шаг не отходил от мамы, все расспрашивал, как мы живем, рассказывал о себе. Врачи запретили ему руководить таким большим предприятием, как золотые прииски. Сейчас он живет в Риге, совсем недалеко от нас. Это здорово: мы с Ральфом сможем видеться хоть каждый день.
Все вместе мы еще раз перечитали дневник отца. И мама, и Янсон, и Вейс будто заново пережили тяжелую зиму 1944 года.
Мама, раскрыв дневник, читала:
«1944 год. 3 января.
Вот и начался новый год. Самое заветное наше желание — победить. Лежу в запасной землянке. Янис без сознания.
Самое отвратительное — неизвестность. Что случилось с остальными? Удалось ли им оторваться от преследователей?
4 января.
Уже два дня, как съели последние консервы. Гундега кого уговорами, а кого приказом заставляет пить отвар брусничника и хвои, горький, как смерть. Чтобы забыть о голоде, говорим о той прекрасной жизни, которая ждет нас после победы.
Мечты старого Земгалиса древние, как сам человек, — пахать, боронить, сеять, растить хлеб, чтобы все люди были сыты. Его руки соскучились по плугу, по косе. Для него нет ничего красивее, чем поле цветущей ржи, нет ничего вкуснее, чем теплый хлеб.
Гундега твердо решила поступить на медицинский факультет и стать детским врачом.
А мои думы о будущем остались на поле боя. Хромой и полуслепой далеко не улетишь.
Ночь. Хриплое дыхание старого Земгалиса заполняет землянку, У него застужены легкие и прострелена рука. Янис в бреду все еще переживает свой последний бой:
— Танки! В роще полно танков! Скорее отходить! Я знаю тропинку через болото. Держитесь друг друга, я пойду первым. Индритис упал!
Как все-таки тяжело лежать неподвижно на спине и ждать помощи от других. Вот и догорел огарок свечи; пламя, вздрогнув, вытянулось, но тут же сжалось и, вспыхнув в последний раз, заглохло, как в агонии. Медленно, медленно, в тяжелых свинцовых ботинках ползет ночь.
Невыносимо ноет раненая нога. Хоть бы поскорее снова встать в строй!»
Я тоже попробовал голодать. Не съел завтрак, отказался от обеда, вечером не выдержал. Отвратительное ощущение, честное слово. В животе такой концерт, словно там сидит целый хор лягушек. Во рту полно слюны, только успевай проглатывать. И все время думаешь о еде и ни о чем больше.
«5 января.
Почему же никто не приходит? Добрая весть нам помогла бы лучше, чем любое лекарство.
6 января.
Земгалис поймал в силок зайца. Мы спасены. Вся землянка благоухает мясным бульоном. Просто невозможно наесться, такая вкусная похлебка.
7 января.
Молодцы, ребята, в ближайшем городке умыкнули врача, старичка с козлиной бородкой. Он сделал Янису укол, и теперь Янис пришел в сознание. Его необходимо, не мешкая, отправить на Большую землю.
Старый доктор для нас огромное приобретение. Сам согласился остаться у нас. Дома все равно все знают, что с ним приключилось, и если он вернется, поставят к стенке.
Гундега сияет. Ей было так тяжело это время.
8 января.
Мне вытащили пулю. Задета также кость. Доктор обещает, что через месяц снова буду воином. Сегодня первый раз попытался сесть. Гундега заставляет делать зарядку. Хочется подышать свежим воздухом. Снежный четырехугольник, который виден в открытую дверь землянки, блестит на солнце так, что глазам больно.
10 января.
Наш отряд объединился с соседним отрядом. Теперь у нас больше двухсот мужчин, сила, с которой немцам придется считаться. Пустили под откос три эшелона с гитлеровцами и боеприпасами. В нашей землянке двое раненых, которые участвовали в этой операции. Шум был страшный. Лишь только боеприпасы стали рваться, вагоны один за другим взлетели на воздух. Вокруг было светло, как днем.
14 января.
К. пропал без вести. Он был неразговорчивый, ходил какой-то подавленный, мрачный. Лишь бы только не пошел он к себе домой, да не стал предателем.
26 января.
Хотя я на костылях, все же я снова в своем отряде. Радио приносит радостные вести — наши наступают на всех фронтах. Каждый день у боевого листка толпятся мужчины, обсуждают положение, радуются, потому что каждому ясно: война идет к концу. На шапирографе пишу воззвание к местным жителям, чтобы и они знали правду, чтобы сопротивлялись оккупантам, как только могут.
10 марта.
Оттепель. Снег, как каша. Самолет не может сесть. Батареи совсем слабые. Передаем в эфир только самое необходимое и слушаем новости о положении на фронте, это самое главное.
18 июля.
Наши перешли границу Латвии!
30 июля.
Фронт приближается. Когда приложишь ухо к земле, слышны отзвуки артиллерийской стрельбы. Готовимся к эвакуации лагеря. Разведчики, подрывники и радисты пойдут на запад и будут продолжать действовать в тылу у немцев, а остальные — пожилые мужчины, женщины, дети и раненые отправятся навстречу Красной Армии. Все лишнее — личные записи, письма, газеты — положили в молочные бидоны и коробки из-под патронов и зарыли в земле, потом возьмем.
5 августа.
Встретились с первыми советскими разведчиками. Партизанский отряд «Звайгзне» задание выполнил».
На этом кончался дневник отца. Мама рассказала, как они сражались за Ригу. Вместе с первыми красноармейцами ночью на амфибии переправились через Кишозеро. Фашисты спросонок удирали в одних кальсонах. Советские разведчики схватили какого-то большого военного начальника. У него нашли тайный план уничтожения Риги. Оказалось, что эта черная нечисть заминировала все наиболее крупные строения и готовилась их взорвать. Не удалось негодяям. Стремительное наступление Советской Армии спасло наш город.
Иногда мне чертовски жаль, что я не видел всего этого своими глазами. Но, если хорошенько
