появился каждый из них. Все раны давно зажили, оставив после себя рубцы. Высокая, широкоплечая фигура Грэшема с узкими мускулистыми бедрами могла служить образцом мужской красоты, а его мощная грудь, покрытая негустой растительностью, выглядела куда привлекательнее, чем искусственный покров из мертвых морских водорослей, которым многие щеголяли. Манион с искренним восхищением рассматривал тело хозяина, не испытывая ни малейшей неловкости, и знай Грэшем о мыслях слуги, они бы его также ничуть не смутили. Маниону был знаком каждый дюйм на теле хозяина, Когда Генри был ребенком, Манион таскал его на плечах по яблоневым садам, оглашая окрестности дикими воплями, и ударил лишь однажды, когда семилетний мальчишка властно потребовал от него исполнения своего приказа, как от простого слуги. Спустя годы этот случай стерся из памяти, когда полуживой Грэшем, весь покрытый страшными ранами, тихо стонал от боли на руках у Маниона. Долгие месяцы Манион кормил и выхаживал его. Не произнося ни слова, верный слуга часами держал пищу у лица больного, а когда видел, что это не дает желаемого результата, просто запихивал еду ему в рот.
Не дожидаясь сигнала, Манион шагнул вперед и накинул полотенце Грэшему на плечи.
— Черт побери, дружище, от тебя несет какой-то дрянью! Чем ты занимался прошлой ночью? — поинтересовался Генри, не оборачиваясь. Затем он вышел из чана и обмотал полотенце вокруг себя.
— Я исполнял свой долг, молодой господин, — бесстрастным голосом ответил Манион.
— И в чем заключается твой долг? — поинтересовался Грэшем, испытывая раздражение, что затеяв разговор в столь ранний час.
— Видите ли, сэр, ведь я — мужчина, а наш мир нужно заселять людьми.
«И это лишний раз доказывает, что не следует ввязываться в разговоры со слугами», — отметил про себя Грэшем, но вслух ничего не сказал.
Он позволил Маниону одеть себя. Генри уже и сам не помнил, когда Джейн стала спать с ним в одной постели, независимо от его плотских желаний. Это произошло вскоре после их первой безумной ночи любви. Когда девушка отдалась в первый раз и после любовных ласк отодвинулась к краю и повернулась к нему спиной, Грэшем хотел было возмутиться, считая свою кровать последней цитаделью, где можно остаться наедине с собой. Но при взгляде на плавные изгибы стройного юного тела, утомленного любовью, ему вдруг захотелось придвинуться поближе, что он и сделал, прежде чем погрузиться в безмятежный здоровый сон. Проснувшись утром, Грэшем обнаружил, что Джейн уже упорхнула, чтобы заняться обычными домашними делами.
Генри не понимал, как случилось, что, овладевая телом девушки, он против воли впустил ее к себе в душу.
Джейн никогда не вмешивалась в безмолвный ритуал утреннего омовения и предоставляла Генри заботам Маниона. Отношения, установившиеся между Джейн и Манионом, оставались для Грэшема одной из самых непостижимых загадок. С того первого дня, когда девочка потребовала, чтобы ее сняли с лошади Маниона, между ними не возникло ни одного разногласия. В присутствии Генри они вели себя сдержанно и болтали о всякой ерунде. Временами Грэшему казалось, что они пользуются каким-то специально придуманным языком, которого ему не дано понять. Генри и в голову не приходило, что юную девушку и преданного слугу объединяет безграничная любовь к его особе.
На завтрак подали парное молоко, привезенное с полей близ Ислингтона, и ароматный свежий хлеб, испеченный здесь же в доме, а также сыр и нарезанный полосками и поджаренный до темной корочки, как на походном костре, бекон. Его вкус Генри запомнил на всю жизнь. Затем принесли приготовленный на молоке омлет и пирог с говядиной. В Кембридже доктор Перс советовал Грэшему съедать сытный завтрак, которому полагалось быть самой обильной трапезой за день. Грэшему такой распорядок нравился, но он знал, что многие люди не завтракают вовсе.
Когда Генри закончил завтрак, Манион вышел из комнаты и вернулся вместе с одной из девушек, работавших на кухне, которая быстро вытерла стол. Вдруг послышался шелест платья, и по комнате разнесся нежный аромат духов. Генри не требовалось оборачиваться, чтобы понять, кто пришел. Он сделал знак рукой, приглашая Джейн и Маниона сесть за стол.
Манион налил себе в кружку пива и залпом ее осушил. Последовавшая за этим отрыжка напоминала трубный глас Судного дня. Джейн лишь слегка улыбнулась, а Грэшем не мог сдержать возмущения.
— Ты омерзителен! — заявил он.
— Да, сэр, я омерзителен. — Манион налил себе вторую кружку и с веселым видом поставил перед собой. — Зато я больше не испытываю жажды, за что премного вам благодарен.
Грэшем никогда не задумывался, многие ли джентльмены его положения обсуждают после завтрака самые насущные вопросы со слугой и любовницей. Но кого еще Господь наградил слугой, который за одно утро оказался абсолютным победителем в двух словесных поединках с хозяином? Девушка же с первых дней показала, что ее ум в полной мере соответствует прекрасному телу, что несказанно раздражало Грэшема. Гораздо проще и удобнее, когда прекрасное тело принадлежит женщине, а острый ум — мужчине. Как-то раз он поведал о своих соображениях Джейн. Та на минуту задумалась, после чего Генри получил сильные удар постельной грелкой.
Они расположились на верхнем этаже, в одной из самых любимых комнат Грэшема, отделанной потемневшим от времени дубом, свидетелем войны Алой и Белой розы. Огромное окно и балкон выходили на улицу, и хотя Генри не пожалел денег на покупку стекол, в комнате отчетливо слышался гул просыпающегося Лондона. Окна были застеклены во многих домах, но их владельцы, как и Грэшем, не торопились снимать огромные ставни, служившие надежной защитой от воров и любопытных глаз. Когда Генри вошел в комнату, Манион открыл ставни, и взору присутствующих открылся бесцветный и дымный лондонский рассвет.
Грэшем вкратце рассказал о событиях последних дней, которые не давали ему покоя. Казалось, Генри разговаривает сам с собой и никого не замечает, но он ни минуты не сомневался, что присутствующие ловят каждое его слово. Он поведал о смерти Уилла Шедуэлла, о своей встрече с Сесилом и странном задании, касающемся Бэкона. Джейн и Манион хорошо изучили привычки Грэшема и понимали, что размышления вслух помогают ему расставить факты по местам и ускоряют работу мысли. Во время рассказа Генри барабанил пальцами по деревянному столу — большая редкость для человека, привыкшего держать себя в руках и не давать воли чувствам.
— Мне тревожно. Я не знаю, в чем дело, но чувствую: творится неладное. Такое же ощущение, как перед мятежом Эссекса. Джейн, о чем болтают на рынках, в лавках и в соборе Святого Павла?
Старый собор Святого Павла, или Сент-Пол, построенный за шесть столетий до Великого лондонского пожара, находился в центре Лондона, в западной части Чипсайда, и занимал площадь более двенадцати акров. Несколько лет назад его колокольня была разрушена ударом молнии, но, несмотря на это, здание по-прежнему возвышалось над городским центром. Здесь собирались толпы ростовщиков и любители нового табака, который продавался тут же. Сюда приходили слуги в поисках работы, молодые щеголи демонстрировали модные наряды, а младшие сыновья из обедневших дворянских семей старались прошмыгнуть незамеченными, стыдливо пряча под плащом потертый камзол. Здесь воздвигались эшафоты, и несчастные корчились в предсмертных муках под доносившиеся из собора звуки проповеди. Тут встречались протестанты и католики, благородные джентльмены и наемные убийцы, знатные дамы и содержательницы публичных домов. Часто такие встречи заканчивались потасовкой. К собору стекались толпы приехавших в Лондон деревенских жителей, которые привлекали многочисленных мошенников, наживавшихся на их неопытности. На рыночной площади можно было узнать самые последние новости и городские сплетни, и соперничать с этим местом мог только двор его величества.
Джейн ходила к собору почти каждый день и посещала находившиеся там книжные лавки. Она научилась читать и уже успела прочесть все книги в библиотеке, собранной отцом Грэшема. Девушка обращалась к Генри за деньгами только для того, чтобы пополнить домашнюю библиотеку очередной новинкой, на что Грэшем всегда с радостью соглашался. Благодаря стараниям Джейн его библиотека превратилась в лучшую в Лондоне. Еще будучи ребенком, Джейн сделалась счастливым талисманом для книготорговцев, которые наперебой заманивали ее в свои лавки. Они знали, что девочка является воспитанницей сказочно богатого и таинственного Генри Грэшема, а через некоторое время она стала называться его племянницей. Каждую пятницу Джейн с торжественным видом совершала обход книжных лавок, где ей продавали книги по самой выгодной цене во всем Лондоне, не говоря уже о том, что очень скоро девушка оказалась одним из любимейших объектов для городских сплетен.
