– Я же предупреждал, – медленно заговорил, не поднимая головы, Сумейни. – Я же знал, что так получится... Надо было быть слепым безумцем, чтобы довериться такому человеку!
Исмаилу хотелось возразить, что Шамседдину никто ничем особенным не доверялся. Просто его никто не воспринимал всерьез, учитывая его комплекцию и характер правоверного мусульманина. Все, и сам он, Исмаил, думали, что Шамседдин – обычный сумасшедший профессор, интересующийся только своими рыбами, или их нерестом, или черт знает там чем. Что этого профессора можно немножко поприжать, выдавить из него кое-какие денежки, которые тот с радостью заплатит, лишь бы только его оставили в покое. Но давить на Шамседдина следовало в меру, потому что за ним, в конце концов, стояла Америка, ссориться с которой никто не хотел.
– Какая-то странная история, – осторожно вставил свое слово Исмаил. – Если это курд потопил сторожевой катер... Как же ему удалось? Оружия у него на борту не было, наши пограничники его проверяли...
– А ты проверял, что он ихтиолог? – мстительно воскликнул аятолла. – Профессор Бостонского университета.
– Но так мне сообщили...
– Где?! – воскликнул Сумейни. – Где тебе сообщили? В Америке? В Бостоне?! И ты развесил уши! Им поверил! Этого курда надо отыскать! – велел Сумейни.
– Такой приказ я уже отдал, – отвечал Исмаил. – Но на Каспии шторм...
С высоты двенадцатого этажа, на котором располагался кабинет Сумейни, порт и вся пехлевийская бухта были видны как на ладони. Внутри бухты, защищенной от ветра и волн сложенным из камней молом, волнение было небольшим, однако не потерявший с годами остроты зрения Сумейни видел, как даже от этой непрерывно катящейся небольшой волны стоящие у причальной стенки суда раскачиваются вверх и вниз и то и дело грозят порвать крепящие их к бетонному дебаркадеру тонкие швартовы. Вдали же, в открытом море, ровными рядами шли высокие волны, их макушки украшали белые гребни пены.
– На Каспии шторм, – повторил, и какие-то мягкие, теплые интонации появились в тоне его голоса. – Но если так... Ты говоришь, этот курд-ихтиолог вышел в море на небольшом катере?
– Конечно! – воскликнул Исмаил, чувствуя перемену в настроении старика. – И если он вовремя не укрылся в какую-нибудь бухту, то ему теперь придется плохо. Такое суденышко не сможет противостоять шторму, его непременно потопит...
– Ты уверен?
– В службе береговой охраны меня убедили... Сказали, что в такой шторм этому типу конец вместе с его катером.
Сумейни улыбнулся и погладил бородку, глядя на волны, украшенные гребнями белой морской пены.
– Впрочем, скажи стражам наших берегов, пусть тщательно контролируют эфир. Если этот сумасшедший курд-ихтиолог каким-то образом уцелеет, мы должны об этом узнать.
ГЛАВА 10
Каспийское море, по сути дела, – огромное соленое озеро, заключенное между бесплодных каменистых берегов.
Временами, случается, сильнейший штормовой ветер налетает откуда-то из жгучих и сухих степей Казахстана, вздымает многометровой высоты волны, которые, вставая словно бы до самого неба, грозят сокрушить и потопить любое суденышко, по такой погоде отправившееся в плавание.
Катер Шамседдина Халифа, профессора ихтиологии из Бостона, оказался как раз в таком положении. Целиком поглощенный выяснением отношений с иранскими пограничниками, а потом уничтожением их катера и бегством из территориальных вод Исламской Республики Иран, Шамседдин не обратил внимания на появившееся справа по борту на самом горизонте крохотное облачко странного темного цвета и необычной формы. Когда же это облачко вдруг разрослось в огромную черную тучу, которая в десять минут закрыла сине-голубой небосклон, Шамседдин со своим катером оказался на большом удалении от удобных и безопасных бухт, что были ему известны у западного побережья Каспийского моря.
Шторм налетел внезапно. В одно мгновение вздыбил огромные волны – и для Шамседдина началась страшная, утомительная до беспредельности, изматывающая многочасовая борьба с бушующими волнами за плавучесть своего небольшого катера, за жизнь.
Потоки зеленой каспийской воды обрушивались на крохотное судно, грозя смять, поглотить, потопить его. Катерок Шамседдина швыряло то вверх, то вниз.
Шамседдин, уже пять часов простоявший бессменно за штурвалом своего крохотного, но такого верткого, прочного и живучего судна, устал и вымотался до предела человеческих сил и возможностей. Особенного страха перед бушующей морской стихией он не испытывал, был спокоен и почему-то уверен, что не пропадет.
Действия Шамседдина в условиях штормовой погоды были вроде бы простыми и понятными. Бушующее море во многом подобно дороге, проложенной по холмистой овражистой местности. Только подъемы и спуски в такие овраги много круче и отвеснее, и следуют они друг за другом с много большей частотой.
Вот перед носом катера вырастал очередной пятиметровый вал зеленой воды, грозя накрыть его всей своей тяжестью и отправить прямиком на дно. Чтобы взобраться на этот водяной вал, катеру надо было дать полный ход вперед, иначе волна слишком далеко отшвырнет суденышко и вправду еще, чего доброго, накроет всей своей массой. Стоя за штурвалом, Шамседдин переводил ручку в секторе газа на максимум оборотов. Расположенный внутри корпуса судна дизель натужно рокотал, из выхлопной трубы вырывались едкие выхлопные газы. Катер проворно взбирался на белеющий пеной гребень волны – и тогда перед стоящим за штурвалом его хозяином открывалась великолепная панорама бушующего моря, горизонты которого скрадывались низко нависшими темно-синими тучами, сыпавшими ледяным осенним дождем. Но впереди катера в тот же миг открывалась зеленая бездна, столь же страшная и угрожающая, как и отвесная стена перед тем. Скатываясь с высокой волны, надо было замедлять ход, иначе, зарывшись носом в морскую пучину между двумя водяными валами, можно было погрузиться так основательно, что и не вынырнуть обратно совсем. Поэтому Шамседдин переключал гребной винт катера на задний ход, снова давал дизелю полный газ, снова двигатель натужно рокотал в недрах корпуса судна, вращая винт на этот раз уже в обратную сторону.
Кроме того, Шамседдину приходилось держать курс к берегу, и этот курс пришелся по диагонали к движению волн. Поэтому взбираться на волну следовало как бы по косогору, наискосок, в то время как скатываться с нее надлежало строго перпендикулярно, чтобы ткнуться носом в глубокую яму между водяными валами точно поперек волны, иначе велик был риск опрокинуть катер. Стало быть, кроме ручки переключения заднего и переднего хода и рукоятки газа, Шамседдину надо было еще и постоянно крутить штурвал, направлять свое суденышко на нужный курс, непрерывно сверяясь с бегающей из стороны в сторону стрелкой компаса.
Курс Шамседдина лежал строго на север. Поначалу он направил было свой катер на северо-восток, намереваясь обогнуть далеко выступающий в море Апшеронский полуостров, на котором, как известно, располагались столица Азербайджана Баку и вся основная масса каспийских нефтяных промыслов. Однако вскоре, поняв, что налетевший так внезапно шторм быстро крепчает и через него на катере не пробиться, после двух часов изматывающей борьбы со стихией Шамседдин смирился, решил, что миновать Баку ему не хватит сил. Поэтому ему оставалось только идти к азербайджанскому побережью, чтобы там где-нибудь в тихой заводи на мелководье укрыться от шторма. Американский профессор ихтиологии прекрасно отдавал себе отчет в том, какую опасность это для него представляет. Встречи с азербайджанскими пограничниками на берегу не миновать. Те, правда, в первую очередь заподозрят в нем браконьера. Но, не найдя рыбы, решат прицепиться к документам, которых у Шамседдина оказывалось подозрительно много для нормального американского ихтиолога, мирного профессора Бостонского университета. За проверкой документов последует встреча с представителями азербайджанской госбезопасности. Все это было крайне опасно.
Но Шамседдин понимал, что в море ему больше не выдержать, не дотерпеть до конца шторма, который запросто может бушевать несколько суток. Он с тревогой посматривал на прибор, показывающий количество горючего в топливных баках. Шторм съедал много солярки, особенно если соотнести его с пройденным расстоянием. Запас топлива, что прежде хранился в канистрах, принайтованных к палубе,
