советником. А после этого я уже никак не смогу скрыть свою службу у испанцев.
— Сперва вы попросили меня предать Испанию, а теперь хотите от меня измены и Англии. Разве это честно? — Она готова была заплакать.
— Нет, не честно, совсем не честно, — отвечал Грэшем. — Но у меня есть мой долг. Я дал слово. Я хочу, чтобы вы выжили, вот и все.
Никогда еще на сердце у Грэшема не было так тяжело, как в то время. Он был почти уверен — он никогда больше не увидит Лондона, никогда не будет купаться в Озере Волшебного меча. Коллеги по совету колледжа будут злорадствовать по поводу его позора. Он велел Маниону побеспокоиться, чтобы Анна могла сесть на корабль до Кале, снял для нее жилье и назначил агента, прежде чем отплыть в Нидерланды. Он дал ей достаточно денег, чтобы купить небольшое имение во Франции и жить независимо. Сам он считал: найти хорошего мужа для красавицы вроде нее — только вопрос времени. Да отбоя от женихов не будет!
Они с Манионом оставили английскую делегацию во Фландрии якобы ради поисков мифического Жака Анри. На самом деле они сели на корабль до Испании. Он продвигался вперед медленно из-за сильных встречных зимних ветров, и Грэшем очень волновался из-за вынужденной задержки. На втором корабле они добрались до Лиссабона, причем погода была еще более скверной, и прибыли они за день до отплытия Армады.
— Ну, тут кое-что изменилось, — заметил Манион, когда они оказались в Лиссабоне. Герцог Медина Сидония сделал невозможное. Нынешний порядок и хорошее ведение дела являли яркий контраст с той обстановкой, которую они застали здесь прежде. В гавани стоял крупнейший в мире флот, готовый бросить вызов стихии.
Ирония состояла в том, что попасть на борт одного из кораблей Армады было почти невозможно. Корабли были окружены сторожевыми катерами для предотвращения дезертирства. С трудом Грэшему и Маниону удалось попасть на единственное доступное судно, попросив пропустить их на корабль с передачей — фруктами и вином для капитана «Сан-Сальвадора» от его жены, а потом, дав взятку, они получили разрешение занять места на его палубе. Паспорт, полученный Грэшемом от герцога Пармского, имел большую силу для испанских морских офицеров, но не имел смысла для неграмотных и невежественных охранников. Итак, они отплыли вместе с Армадой.
С самого начала «английскую экспедицию» короля Филиппа преследовали неприятности. Уже через несколько часов начало штормить. А когда стали открывать бочки с припасами, оказалось: питьевая вода гнилая, как в болоте, сыр заплесневел, а вяленое мясо безнадежно испорчено. Ограбление испанского побережья, учиненное Дрейком, принесло плоды. Сказалось и то, что флот слишком долго держали в гавани. Вскоре море было усеяно выброшенной с Армады гнилой провизией, превратившейся в корм для морских птиц.
Через три недели после выхода из Лиссабона часть кораблей были уже настолько потрепанными, что нечего было и думать об их участии в сражениях, а число больных множилось, как будто в военное время. Флот между тем только еще достиг Коруньи.
— Ну, теперь нас заведут в Корунью, — заметил Манион, как всегда, способный предсказать действия испанцев. Но необходимость в этом была и так очевидной. Сидония действительно велел флоту сделать остановку в Корунье, намереваясь отремонтировать часть кораблей и снова запастись провиантом. Следовало также оставить больных на берегу, чтобы они не заражали здоровых. В довершение невзгод страшная буря раскидала две трети испанских кораблей по всему Бискайскому заливу.
— Вот холера! — ворчал Манион, с тоской глядя на берег, когда судно стонало под ударами волн. Он стал более жизнерадостным, когда «Сан-Сальвадор» наконец вошел в Корунью, а сам Манион смог не просто сойти на берег, но и зайти в таверну.
— Вы ведь, кажись, хотели попасть на флагман? — спросил он Грэшема, когда они, стоя на берегу, обозревали обширный флот. Манион прижал к себе мех с вином, словно мать младенца.
— Мне следовало прежде всего увидеться с Сидонией, — ответил Грэшем. — Рядом с испанской знатью английские дворяне выглядят демократами. Он гордец и едва ли станет разговаривать с англичанином невысокого происхождения, да и для шпионов у него вряд ли найдется время. И все же я должен уговорить его сделать меня своим советником, чтобы мои знания не пропали без нужды.
— А что, если он не захочет принять игру? — спросил Манион, в чьем чреве вино подогревало словоохотливость.
— Тогда, — грустно ответил Грэшем, — я рискую ни за что потерять все, что я люблю.
— Испанцы могли бы побольше помочь вам в этих делах, после всего, что вы для них сделали.
— Они мне много помогали в то время, когда я работал на Англию, — ответил Грэшем. — К тому же шпионов никто не любит.
Но оказалось, встретиться с Мединой Сидонией не так уж трудно. Грэшем представил рекомендации герцога Пармского слугам, охранявшим виллу, которую занял герцог Сидония на берегу. Через день хозяин вызвал англичанина.
Его приняли в темной и холодной комнате, но вино на столе стояло отличное, а сам герцог был любезен. От него исходило чувство власти и уверенности в себе. Грэшему подумалось: люди, разговаривая с этим человеком, невольно понижают голос. В углу комнаты сидел секретарь, готовый тут же начать записывать все, что потребуется. Рядом с герцогом в почтительном ожидании стоял худощавый, болезненного вида субъект.
— Я — переводчик с английского при его светлости, — объявил он гордо.
— Герцог Пармский хорошо отзывается о вас, — сказал Сидония. Он обладал умением с достоинством нести свою власть, отчасти потому, что происходил из старинного рода, члены которого привыкли к повиновению окружающих, но отчасти это было его личное свойство. — Он говорит, вы храбро и умело сражались за наше дело три года, с большим риском для собственной безопасности. Это подтверждают и письма из Эскориала. Как давно вы встречались с герцогом?
— В марте, милорд, — отвечал Грэшем.
— И как он смотрит на вещи?
— Как вам известно, милорд, он собрал небольшие суда и баржи в каналах. У него нет глубоководных портов, но он надеется вывести свои войска из каналов через Дюнкерк под покровом ночи, имитируя поход на север. Есть две ключевых проблемы. Во-первых, голландские легкие суда хорошо вооружены и могут плавать даже в самых мелких водах. Но таких судов не очень много, а сами голландцы измотаны войной. Кроме того, часть их желает вторжения герцога в Англию, так как они полагают, что в его отсутствие мятежники скорее добьются победы у себя на родине. Герцог хочет обмануть голландцев, поскольку они и сами хотят быть обманутыми, особенно надеясь на то, что ваша светлость направит часть более мелких судов ему на помощь.
— Ну что же, неплохо, — заметил Сидония. — Каков же второй ключевой вопрос?
— Сможете ли вы отрезать английский флот от его кораблей? Герцог Пармский полагает: для вас достаточно блокировать английский флот. Не обязательно даже громить его и топить корабли.
Герцог Медина помолчал и подумал немного. Затем он сказал:
— И вы говорите, что ходили с Дрейком в Кадис?
Грэшем вкратце рассказал ему о своем участии в знаменитом рейде.
— Никто лучше меня не осведомлен об английском флоте, — добавил он. — Я предлагаю вашей светлости воспользоваться моими знаниями по своему усмотрению.
— А могу ли я доверять человеку, изменившему своей родине? — В голосе герцога вдруг зазвучал металл. Грэшем понимал: перед ним человек, всю жизнь проживший в строгом соответствии с моральными и религиозными ценностями.
— Может быть, и нет, — честно ответил он. — Но только я никогда ничего не делал ради денег, в которых не нуждаюсь. Я делал это отчасти ради моей веры, которую я многие годы сохранял в тайне, а раскрытие тайны в любую минуту могло стоить мне жизни.
— А еще почему? Ради чего еще вы служили Испании?
Грэшем помолчал. Он знал: этого человека не устроят простые ответы.
— Моя родная страна, — сказал он, — никогда не принимала меня, незаконного сына богача. Долгие годы на меня смотрели как на изгоя. Сейчас передо мной заискивают из-за моего богатства, но я по-
