ей вслед. Он был очень рад, что она ушла, и, продолжив свой путь, быстро забыл ее и скоро снова стал счастлив. Солнце продолжало светить, птицы порхали там и сям, и широкие склоны холмов весело улыбались ему.
Путь его пересекала под прямым углом узкая дорожка, и выйдя к перекрестку, Философ услышал шум и гомон, топот ног, скрип колес и неумолчный гул голосов.
Через несколько минут он поравнялся с этой дорожкой и увидел осла и телегу, груженую горшками и сковородками, а рядом шли двое мужчин и женщина. Мужчины и женщина громко разговаривали, даже ожесточенно спорили, а осел тянул телегу по дороге, не нуждаясь в постоянном управлении или помощи. Пока перед ним была дорога, он шел по ней; там, где на дороге был перекресток, он поворачивал направо: когда мужчина говорил «Тпру!», он останавливался, если тот говорил «Осади!», осел пятился назад, а когда мужчина командовал «Н-но!», шел снова.
Такова была жизнь, и тот, кто начинал с нею спорить, получал палкой или сапогом, или камнем: если же идти и идти себе, то ничего такого не случалось, и в этом было счастье.
Философ поприветствовал всю кавалькаду:
— Господь с вами, — сказал он.
— Господь и святая Мария с вами, — ответил первый мужчина.
— Господь, святая Мария и святой Патрик с вами, — отозвался другой.
— Господь, святая Мария, святой Патрик и святая Бригид с вами, сказала женщина.
Осел же не сказал ничего. Поскольку в разговоре не прозвучало «тпру», он решил, что это не его дело, и, свернув направо на новую дорогу, продолжил свой путь.
— Куда идешь, путник? — спросил первый мужчина.
— Я иду навестить Ангуса О'га, — ответил Философ.
Мужчина бросил на него быстрый взгляд.
— Во как! — сказал он. — Ничего более странного я не слыхал. Слушайте, — повернулся он к остальным, — этот человек ищет Ангуса О'га!
Другой мужчина и женщина подошли поближе.
— А зачем тебе Ангус О'г, господин хороший? — спросила женщина.
— А, — ответил Философ, — тут особый вопрос. Семейное дело.
Некоторое время все молча шагали за ослом и телегой.
— А откуда ты знаешь, где его искать? — спросил снова первый мужчина. — Может, ты узнал, где он живет, в старой книге или на резном камне?
— Или ты нашел в болоте посох Амергина или Оссиана, исписанный сверху донизу знаками? — спросил другой мужчина.
— Нет, — ответил Философ, — к богу ходят не так. Надо просто выйти из дому и идти, не сворачивая, в любую сторону, чтобы тень была сзади, пока не упрешься в гору, потому что боги не живут в долинах или на равнине, а только на высотах; а тогда, если бог хочет, чтобы ты его увидел, ты подойдешь к его рату[14] так близко, что уж узнаешь, где он, поскольку он поведет тебя по воздушной нити, протянувшейся от него до тебя, где бы ты ни был, а если он не хочет тебя видеть, то ты все равно никогда не найдешь, где он, ищи хоть год, хоть двадцать лет.
— А откуда ты знаешь, что он хочет тебя видеть? — спросил другой мужчина.
— Почему бы ему не хотеть? — ответил Философ.
— Должно быть, господин хороший, ты святой человек, — сказала женщина, — и богу нравишься.
— С чего бы? — ответил Философ. — Боги любят человека, неважно, святой он, или нет, лишь бы он был порядочным.
— Ну, таких-то много. — сказал первый мужчина. — А что у тебя там в суме, путник?
— Ничего, — ответил Философ. — кроме полутора ковриг, что испекли к моему путешествию.
— Дай-ка мне кусочек, господин хороший, — попросила женщина. — Люблю я пробовать у всех встречных.
— Дам, и с охотой. — ответил Философ.
— Тогда дай уж и нам, раз ты все равно туда полезешь, — сказал второй мужчина.
— Не одна она голодная во всем мире.
— Почему нет? — сказал Философ и разделил ковригу.
— Здесь есть вода, — сказал первый мужчина, — неплохо будет запить ковригу.
Тпру, стой, дьявол! — проревел он ослу, и тот замер, как вкопанный.
Вдоль дороги у ограды торчала тощая полоска травы, и осел начал подбираться к ней, очень медленно и аккуратно.
— Осади, чертова зверюга! — крикнул человек, и осел подался назад, но сделал это таким образом, что оказался ближе к траве. Первый мужчина снял с телеги жестяную флягу и перелез через стену за водой. Перед тем он трижды щелкнул осла по носу, но осел не сказал ничего, только еще немного попятился, от чего попал точно на траву, и когда человек полез на стену, осел принялся пастись. На нагретом солнцем камне в траве сидел паук. У него было маленькое тельце и длинные ноги, и он не был занят ничем.
— Тебя кто-нибудь когда-нибудь бил по носу? — спросил его осел.
— Да сколько угодно, — ответил паук. — Ты и такие, как ты, вечно наступают на меня, или ложатся на меня, или переезжают меня тележными колесами.
— Тогда почему бы тебе не остаться на стене? — спросил осел.
— Понимаешь ли, там моя жена. — ответил паук.
— А что в этом плохого? — спросил осел.
— Она меня съест, — ответил паук. — Да и кроме того, там на стене ужасная конкуренция, а мухи становятся с каждым годом все умнее и хитрее. А у тебя есть жена?
— Нету. — ответил осел. — А хотелось бы.
— Сперва твоя жена тебе нравится, — сказал паук, — а потом ты ее ненавидишь.
— Мне бы это «сперва», а там я бы разобрался с «потом», — сказал осел.
— Это речи неженатого, — сказал паук. — Все равно мы без них не можем. — И с этими словами он всеми своими ногами двинулся в сторону стены. — Двум смертям не бывать, — сказал он.
— Была бы твоя жена ослицей, она бы тебя не съела. — сказал осел.
— Ну, что-нибудь другое бы сделала, — ответил паук, поднимаясь на стену.
Первый мужчина вернулся с флягой воды, и они присели на траву, съели ковригу и выпили воду. Все это время женщина не сводила с Философа глаз.
— Господин хороший, — сказала она, — я тут подумала: вовремя же ты нас встретил.
Двое других мужчин тотчас же выпрямились и поглядели друг на друга, а потом с тем же выражением на женщину.
— Почему ты так говоришь? — спросил Философ.
— У нас тут по дороге вышел большой спор, и спорь мы хоть отсюдова до Страшного суда, нам его ни за что не разрешить.
— Должно быть, это важное дело. Спорили ли вы о предназначении или о том, откуда проистекает сознание?
— Да нет; мы спорили о том, кто из этих двух мужчин женится на мне.
— Ну, это не важное дело, — ответил Философ.
— Разве? — переспросила женщина. — Семь дней и шесть ночей мы не говорим ни о чем другом, и это важное дело, или я уж не знаю, что же тогда важно.
— А в чем загвоздка, мэм? — спросил Философ.
— В том, — ответила та, — что я не могу решиться, кого из них взять себе в мужья, потому что один нравится мне так же, как и другой, и даже больше, и одного я взяла бы в мужья с такой же охотой, как и другого, и даже с большей.
— Сложное дело, — сказал Философ.
— Верно, — согласилась женщина, — и надоело оно мне уже до головной боли.
— А почему ты говоришь, что я вовремя встретился с вами?
