– Хорошо, что не мать, – не без сарказма заметила она, и я понял, что чувство собственницы в ней по- прежнему главенствует, оно не имеет срока давности и распространяется на всех мужчин, имевших несчастье когда-либо любить ее, без исключения.
Тем временем в клетке объявился Ирокез: ему предстояло вступить в схватку с семью змеями. Обкуренные каким-то наркотиком, гадюки Русселя вели себя чрезвычайно агрессивно – свивались кольцами, чуть ли не выворачивались наизнанку, как черви, насаживаемые на рыболовный крючок, и бросались на ограждение. Ирокез в мгновение ока искромсал их индейским ножом. Последняя недобитая гадюка исхитрилась-таки цапнуть его за предплечье. Он откусил ей голову, снял кожу и перетянул, как жгутом, руку змеиной узорчатой лентой. Затем, уже выйдя из клетки, прилюдно высосал яд и прижег рану раскаленным на ритуальном огне лезвием.
– Не так ли ты поступил с нашей любовью? – вполголоса произнесла Миледи, задумчиво глядя на Ирокеза.
– Он мог умереть от змеиного яда, – парировал я. – У него не было другого выхода.
– У тебя был...
Эта наглая, чудовищная ложь заставила меня рассмеяться ей в лицо: она переигрывала, причем переигрывала откровенно грубо. Словно почувствовав фальшь, сквозящую в каждом ее слове, Миледи оскорбленно замолкла и устремила свой затуманенный слезами (боже, как она умела эксплуатировать мужскую жалость!) взор на арену, где готовился к поединку с бультерьерами очередной участник.
– Не знаю, что заставило тебя податься с стрит-файтеры, – неожиданно переменила тему Миледи. – Я еще могу понять: голливудский зал Палладиум, мальчики-японцы, доступные девочки, всемирная известность, деньги, наконец. Но здесь...
– Здесь тоже деньги, и, судя по всему, немалые. «Я знавал сыновей всадников и сенаторов, добровольно становившихся гладиаторами».
– Откуда это?
– Из романа Генрика Сенкевича. Но суть не в этом. Я работаю только на самого себя и рискую только своей жизнью. Я свободен.
– Сомнительная свобода. Ты не женат?
– Я почти разведен.
– Эта юная леди на что-то претендует?
Она, конечно, имела в виду Дашу.
– Эта юная леди достойна любви, как и любая другая женщина.
Мастеру шо-ру, вышедшему на арену с копьем-полумесяцем, бультерьеры выпустили наружу внутренности. У большинства присутствующих лицезрение кишок вызвало гримасу брезгливости, и лишь одна впечатлительная дама грохнулась в проход без чувств. Даши, к счастью, в этот момент в колизее уже не было.
Взбесившихся бультерьеров пристрелили на месте, но это не спасло от мученической смерти мастера шо-ру: через несколько мгновений он скончался.
– Я, пожалуй, пойду, – с трудом поднимаясь из кресла и испытывая приступ тошноты, смешанной с ощущением неуправляемого, самодовлеющего страха, проговорил я и спустился вниз. У меня кружилась голова и подкашивались ноги. Это был скверный признак. К Игнатию тем временем присоединился «пророк- злопыхатель» Илия; обычно он не присутствовал в колизее в дни проведения состязаний, но на сей раз решил превозмочь себя и пересмотреть свое отношение к «мерзостям, творимым в этом вертепе», чтобы поддержать нас морально.
– Кто эта женщина, с которой ты беседовал? – спросил меня он.
– Мария из Магдалы, – ответил я, не придавая особого значения сказанному.
– Она дьявольски красива, – восхищенно проговорил он.
– Очень точное определение, – согласился Игнатий. – И главное, отвечающее своей сути.
– Иисус выбрал бы именно ее. Представь меня ей, – попросил Илия.
– Это Миледи, друг мой, – предостерег его я, но он продолжал настаивать.
– Хорошо, я сделаю это в перерыве между боями. Если она, конечно, согласится до нас снизойти.
– Я буду очень признателен тебе, – горячо поблагодарил меня Илия. Мне казалось, радость его по поводу предстоящего знакомства с Миледи преждевременна; он слишком плохо представлял себе, в какой омут может затянуть его «одержимая семью бесами» вавилонская блудница, но жажда спасения этой грешницы через покаяние и религиозное просветление уже овладела его душой.
– Не судите меня строго, – сказал Илия. – Быть может, в доверительной беседе мне удастся вытащить из нее то, что мы собирались узнать уловками и хитростью. Я говорю о ее подельнике...
Мне стоило большого труда удержаться от вопроса о Богуславском: несомненно, Миледи не пришла бы в восторг от моей любознательности. Поэтому план Илии, если это был действительно план, выглядел хоть и безнадежно, но все-таки выглядел. Я не стал препятствовать его осуществлению и отговаривать Илию от задуманного. Чем черт не шутит, может быть, он и добьется чего-нибудь своим вдохновенным мессионерством.
Завершил выступления гладиаторов Самурайский Меч, вооруженный, само собой, самурайским мечом, которым он легко разделался с леопардом: яростно сопротивлявшаяся кошка была загнана в угол и умервщлена одним взмахом острого клинка.
После этого зрители стали расходиться. Я подвел к Миледи немного оробевшего Илию и представил его как дхармадутту, странствующего монаха и своего близкого друга. Миледи недовольно поморщилась и, едва удостоив Илию взглядом, рассеянно проговорила:
– Очень приятно. Увидимся вечером...
Но во второй половине дня в VIP-ложе ее не оказалось. Напрасно Илия рыскал по рядам в поисках вавилонской блудницы и обращал глаза горе, в сторону отеля – очевидно, Миледи решила сделать паузу и немного передохнуть. Даши после обеда тоже не было – ее замещала филиппинка. Думаю, девушка была несказанно этому рада – ее изнеженная цивилизацией и еще недостаточно окрепшая психика и без того была перегружена шокирующими подробностями кровавых поединков и нуждалась в реабилитации. Даже у видавших виды мужчин бои вызывали легкую оторопь. Словно в подтверждение этому еще один из участников состязаний снял свою кандидатуру, отказавшись от дальнешей борьбы.
– У меня нехорошее предчувствие, – признался Игнатий.
– Постарайся не думать об этом, – наблюдая за приготовлениями Каменного Локтя к схватке с крокодилом, сказал я.
– Было мне ночью видение, подобное тому, что описано в книге пророка Иезекииля, – продолжал он. – «Была на мне рука Господа, и Господь вывел меня духом и выставил меня среди поля, и оно было полно костей...» Я ждал, когда они оживут, превратятся в человеков по слову Божию – «и стали сближаться кости, кость с костью своею». И когда превратились они в мертвых людей, сказал Он мне, как Иезекиилю, изреки пророчество духу – от четырех ветров приди дух, и дохни на этих убитых, и они оживут. Я изрек пророчество, как повелел Он мне...
Каменный Локоть избрал в качестве оружия против аллигатора «мышиный хвост» – боевой посох, напоминающий бильярдный кий. Его выбор показался мне не совсем удачным.
– Но не вошел дух в мертвецов, и не ожили они, и не стали на ноги свои – весьма и весьма великое полчище...
Игнатий невидящими глазами смотрел на арену и, будто находясь в каком-то трансе, бредил наяву:
– И понял я: ослаб дух в человеках, ибо без духа оные – поле, полное костей. Не стало веры христианской, православной, одна видимость, гробы повапленные. Не за что зацепиться духу в них, погасла искра Божья. Не ведаю, за что мне ниспослано это дьявольское наваждение, но крепко смутило оно меня, поскольку не явная это ложь, но полуправда...
– Мне кажется, это отголоски наших бесед с Илией, – отозвался я. – В его трактовке Духа Святого, наверное, что-то есть. Но если это так, опрокидывается учение о Троице и...
Я не договорил. Четырехметровый крокодил с легкостью, точно соломинку, перекусил боевой посох, оставив в руках Каменного Локтя лишь жалкий огрызок «мышиного хвоста». В отчаянном прыжке тот обрушился на крокодила сверху, пытаясь ослепить его ударом расщепленного на конце посоха, и ему почти удалось это, но аллигатор мотнул головой и отбросил смельчака в сторону, затем с необычайной для для
