расстояние.
Длинный коридор, ведущий к лифту, был почти пуст — лишь на скамейках у дверей скучало несколько старушек, ждущих очереди на прием. Выйдя на площадку лифта, Клим нажал кнопку вызова, и тут же боковым зрением засек молодого санитара, толкающего перед собой операционные носилки на колесиках. Новенький белый халат на его плечах топорщился от избытка крахмала.
— Вот кто мне поможет! — обрадовался санитар и, как показалось Климу — с неискренним энтузиазмом. — Мужик, помоги-ка носилки в лифт затащить!
Взявшись за передние ручки, Бондарев встал спиной к лифту. Сдвоенные створки лифтовой двери с мягким чавком разошлись, и тут Клим почувствовал, ощутил позади себя странный холодок… Тем временем санитар чуть подал каталку на себя и с силой толкнул ее вперед, на Клима. Повинуясь скорее инстинкту самосохранения, чем логике, Бондарев успел отскочить, вильнуть в сторону, и санитар с носилками по инерции влетел в кабину грузового лифта…
Впрочем, никакой кабины и не было. Открывшиеся створки двери обнажили жерло лифтовой шахты с тросами, тяжелыми противовесами и шершавыми бетонными стенами. Мгновение — и со дна шахты донесся жуткий звук падающего тела, перекрываемый металлическим скрежетом разлетающихся носилок.
Все произошло практически мгновенно, однако Бондарев не потерял присутствия духа. Подойдя к открытой двери лифта, он подергал створки и сразу определил, что они надежно заблокированы. Затем скосил глаза на дно шахты. В неясном полумраке смутно различался изломанный силуэт санитара, лежащий на свернувшихся носилках. Несомненно, он был мертв. Затем взглянул вверх. Кабина лифта застряла на пятом этаже.
Все произошедшее выглядело слишком подозрительно и наводило на мысль о неудачном покушении.
Площадка лифта мгновенно набухла толпой любопытствующих и сочувствующих. Остроносая тетка с желтым лицом урологической больной осторожно выглянула в шахту и заголосила:
— Убили, касатика! Убили, родненького!
— Пешком-то в его возрасте надо ходить, — возразил пожилой интеллигент в очках. — Вот я в его время…
— Врача вызовите, врача! — надрывалась беременная молодица. — У кого телефон есть? В «скорую» позвоните!..
Милиция, прибывшая в поликлинику спустя полчаса, констатировала несчастный случай. Техническая экспертиза довольно быстро установила, что в лифте не сработало какое-то реле и что дверь на четвертом этаже открылась по чистой случайности. Никакого злого умысла в этом не просматривалось — разве что халатность техников «Мослифта», не проводивших профилактический осмотр вовремя.
Личность погибшего была установлена сразу же. Как и предполагал Бондарев, это был не местный санитар, а медбрат с подстанции «скорой помощи», которого никто в поликлике никогда прежде не видел. Никаких документов, объясняющих его присутствие тут, обнаружено не было. Каким образом он попал в здание с операционными носилками — также оставалось загадкой. Да и менты почему-то не очень спешили связываться с подстанцией, где работал погибший…
Как бы то ни было, но в восемь вечера Клим вернулся домой. Клетка с почтовыми голубями стояла на каминной полке, как раз под чучелом огромного волжского сома, свисающим с потолка. Собранная дорожная сумка висела на спинке кресла.
— Кажется, ничего не забыл, — вполголоса прикинул Бондарев, вспоминая, что еще может понадобиться в дальнем путешествии. — Жаль только, что флюрографию не прошел. Ничего — придет время, и я вас всех просвечу!..
Президентский поезд, извиваясь на рельсах гигантской гусеницей, неторопливо катил по равнине. За окнами проплывали низкие шиферные крыши поселков, изумрудные поля и спокойные озерца, в которых поблескивало утреннее солнце.
Бондарев на правах нового коменданта неторопливо обходил вагоны, знакомясь с обстановкой и вникая в суть. Конечно, непростой статус поезда предполагал многочисленные излишества, но увиденное просто поражало воображение. Вагон-холодильник, вагон-кухня, вагон-ресторан, вагон спецсвязи, два вагона охраны, способной на любые подвиги, — и это было далеко не все. Спецпоезд был способен отразить налет штурмовой авиации, передвигаться по любой зараженной местности и, наверное, несколько месяцев автономно просуществовать в условиях глобальной ядерной войны.
В вагоне для прессы расположилась съемочная группа одного из федеральных каналов, способная организовать ежедневные репортажи.
— Здравствуй, Клим, — Тамара Белкина не без кокетства поздоровалась с Бондаревым; несмотря на сложные чувства, которые эти люди испытывали друг к другу благодаря прошлому, они искренне обрадовались встрече.
— Приветствую трубадуров официоза, — кивнул Клим. — Вас вновь позвали для съемок «Хроники дня»?
— Мы просто исполняем свою работу, — ведущая «Резонанса» пригласила Бондарева в свое СВ. — Также, как и ты — свою… Кстати, а в каком качестве ты на этот раз? Шпионить за нами?
— Скорее, не позволять это делать другим, — усевшись на полку, комендант спецпоезда удивленно взглянул на огромные чемоданы, занимавшие едва ли не половину пространства. — Аппаратура, наверное?
— Да нет. Косметика, колготки… Где я в поезде колготки куплю, если порвутся?
— Мне бы твои заботы…
Проводница в идеально отутюженной форме осторожно постучала в дверь.
— Чай? Кофе? Завтрак?
— Кофе, — попросила телевизионщица.
— Я, пожалуй, тоже выпью, — Бондарев взглянул на часы; до обеда у него еще оставалось свободное время.
Утреннее кофепитие с человеком, с детства называющим президента на «ты», — прекрасный повод выяснить последние новости в кулуарах власти. По крайней мере, для профессионального журналиста. Тамара была профессионалкой и потому не преминула использовать этот повод.
— Ты, случайно, не в курсе — почему это в наших СМИ генерала Муравьева так внезапно раскручивают? — спросила она, глядя, как за окнами проплывают нищие среднерусские деревни, обрамленные нарядными березовыми ситцами. — У них там что — других тем нет?
— У них или у вас? — с улыбкой подначил Бондарев.
— К сожалению, журналисты не определяют политику телеканалов, — пояснила Тамара. — Для этого есть руководство «кнопки». Скажут взять интервью у черта — возьмем. Скажут ангелу Господню информационный вакуум устроить — сделаем.
— Уважаю профессионалов, — с едва заметной иронией похвалил Клим. — Насчет Муравьева я ничего не знаю. Честно. В последнее время в городе-герое Москве вообще-то очень загадочные вещи происходят. Боевиков Карташова почему-то амнистировали…
— А почему — тоже не знаешь? — осторожно вставила Белкина.
— Даже не догадываюсь. Я ведь не политолог, не политтехнолог и не эксперт по внутриполитическим проблемам России. Я просто рыбак. Впрочем, если хочешь — спрошу у президента насчет Карташова. Надеюсь, он даст мне исчерпывающий ответ.
— Ловлю на слове, — улыбнулась журналистка.
— Только на меня не ссылайся. Я в этом поезде хотя и лицо официальное, но далеко не публичное.
В дверь постучали. Не успела Тамара сказать «войдите», как дверь отъехала, и на пороге возник оператор Виталик. Его опухшее лицо и утренний перегар подсознательно навевали мысли о рассоле, холодном компрессе на лоб и ударной дозе «алкозельцера».
— Тамарка, у тебя пиво есть? — оператор, даже не взглянув на Бондарева, умоляюще впился глазами в телеведущую. — Или хотя бы граммов сто семьдесят водки?
— Я ведь по утрам такие напитки не употребляю.
