Скорее бы закончилось это проклятое лето. Скорее бы вернулся Джеки. Она так соскучилась без него, без его смеха, без его вечных затей и игр…
Стук в дверь. Неужели посетители?
— Кто там? Входите!
Загорелая, исцарапанная рожица, веселые серые глаза, улыбка до ушей.
— Мам! Это я!
И маленький вихрь закружился вокруг Морин, вовлекая ее в свою орбиту, наполняя комнату светом, шумом, смехом, радостью, любовью…
Потом она отдышалась, вытерла слезы, слегка отодвинула от себя Джеки, рассмотрела его получше и спросила:
— Как ты тут оказался, бандит? Я ничего не понимаю…
Ехидный голос Келли раздался от дверей:
— Я тоже ничего не понимала, но ирландцы всегда обладали даром убеждения. Не волнуйся, ничего страшного. Просто решили навестить тебя, вот и все. Мы же родственники.
— Навестить? Так вот запросто взять и навестить через половину земного шара? Сестричка, ты сбрендила?
— Мам! Я летел на самолете один! То есть и Келли летела, и Дон, но я сидел один!
Так. Вот теперь все становится на свои места. Ирландец. О'Брайен. Дон. Дон привез ей сына.
— А еще мы ехали на лимузине, было клево, ой, то есть здорово! Дон мне все показал…
Она смотрела поверх головы сына, машинально поглаживая его по плечу. Там, позади Келли, в дверях маленького магазинчика стоял высокий, широкоплечий мужчина с синими глазами и загорелым лицом. Ее мужчина. Самый прекрасный мужчина на свете. Мужчина, без которого она не может жить, но обязательно будет, потому что нельзя им быть вместе, и это уже неважно, любимый мой, ведь ты дал мне любовь, а значит, жизнь…
— В самолете был телик, мам! Представляешь? А еще телефон!
— Представляю. Я так рада видеть тебя, маленький! Я ужасно без тебя скучала.
А потом Морин обняла наконец-то свою младшую сестру Келли, которая ворчала и смеялась, а потом подошла к Дону.
— Спасибо тебе.
Она молча прижалась щекой к его груди, изо всех сил сдерживая слезы. Огромная, жесткая, нежная ладонь ласково коснулась черных волос, скользнула вниз, по плечам, по спине.
— Рад служить леди, чьи волосы цвета ночи, а глаза зеленее трав Корнуолла…
— Дон! Не надо.
— Не буду. Но это уже ничего не изменит.
Полчаса спустя все успокоились, вытерли слезы, выпили холодной воды и даже смогли разместиться в магазинчике относительно комфортно. Джеки, разумеется, сидеть на месте не мог.
— Мам, а мы пойдем ужинать с Доном и Келли, все вместе?
— Конечно, пойдем. Сейчас я позвоню одной тетеньке, она запишет задание для меня, и мы пойдем.
Дон вскинул бровь.
— Ого! Ты переносишь свои драгоценные курсы с небрежностью королевы? Это надо записать!
— У меня только один сын. Одна сестра. И один знакомый ирландец.
— Отлично. Что будем есть?
— Пиццу, пиццу, пиццу, пожалуйста, Дон, ну, мам, пусть будет пицца!!!
— Не верещи. Будет пицца. Будет пицца, ирландец?
— Будет. И паста будет, и фрутти ди маре, и спагетти болоньезе, и граппа, и сангрия, и вообще мы идем в итальянский ресторан!
Джеки заснул только в одиннадцать. Морин уложила его в кабинете Фила, Келли отправилась ночевать к деду.
Усталая и счастливая, Морин спустилась в кухню. Дон сидел за столом. В шортах, футболке и босиком. Ничего похожего на человека, который запросто привозит чужих сыновей на самолете из-за океана.
— Заходи, счастливая мать. Садись, хлопнем по рюмочке.
— Все ирландцы — пьяницы.
— А все шотландцы склонны к меланхолии. Ты рада?
— Нет. Я счастлива. Я счастлива так, что это невозможно выразить словами. Я без Джеки умираю. Мы редко расстаемся так надолго. Конечно, Келли — моя сестра и его тетя, у нее с ним все в порядке, но
Дон молча кивнул и обнял ее за плечи таким небрежным и уверенным движением, что она замерла от счастья.
— Дон, почему ты это сделал?
— Чтобы соблазнить тебя, ведьма.
— Я серьезно.
— Я дарил тебе цветы, воздушные шарики, колокольчики, фарфоровых кукол и шоколад.
Ты не хотела со мной разговаривать. Тогда я задумался — а что может сделать тебя по-настоящему счастливой?
— Ты оказался прав. Только это. Я не знаю, как тебя благодарить.
— Ты уже отблагодарила. Все это время я мечтал увидеть тебя счастливой и радостной. Моя мечта сбылась.
Она посмотрела на него. Голод и тоска в зеленых глазах. Грусть и мудрость в синих. Мужчина умеет терпеть боль. Женщина может пережить почти все. Только как пережить разлуку? Особенно если ты рядом, ты совсем близко, даже руки протягивать не надо… Как отказаться от того, что дорого? Как мне разлюбить тебя, ирландец?
Он посмотрел на нее. Он все понимал. В этом и беда. Если не понимать — можно просто схватить, прижать, поднять, отнести и любить. Всю ночь, всю жизнь. Но ты все понимаешь, мужчина. Ты знаешь ее боль. И поэтому ты стиснешь зубы и улыбнешься ей грустно и ласково. Скажешь;
— Спокойной ночи, малыш. Спи, и пусть тебе снятся цветы и бабочки. Никаких мышей, шорохов и ужасов. Только счастье.
— Да. Спокойной ночи.
Она ушла к себе в комнату и легла на постель. Полежала. Подумала. Села.
Нельзя делать то, от чего тебе плохо. Нельзя грызть на завтрак мышьяк и запивать его цианистым калием — от этого можно заболеть.
Она знает, что нужно. И она взрослая. Она имеет право.
Морин выскользнула из комнаты, тенью мелькнула в темноте, а через минуту уже стояла на пороге комнаты Дона.
10
— Ты?
— Я.
— Что-то случилось?
— Да. Случилось. Я хочу быть с тобой.
Он просто откинул покрывало, и Морин скользнула в постель. Прижалась к Дону, чувствуя невыразимое облегчение и счастье, словно воссоединились разорванные половинки ее души.
— Дон, только не думай, что это из-за Джеки.
— А я и не думаю. Только скажи тогда, почему?
