немного. Я сам не стал менять в обменнике, не стал «светиться».
Забрав сотенную купюру, жена закатила глаза:
– Боже, он боится светиться! Великие деньги побоялся обменять – сто долларов! Геннадий Егоров – великий коррупционер…
– Ира, мне не нравятся такие шутки.
– А мне не нравится, что ты все время на службе, а я одна… – взъярилась вдруг жена. А их двое! Я уже не в состоянии сдерживать… Ты отец или приходящий дядя?
Геннадий понял, что его подозрения обоснованны – дома что-то случилось, опять Машка из-за своего кучерявого урода матери нервы мотала! Господи, почему у всех все нормально, и только в их семье вечные разборки и скандалы?
– Что опять? Скажи! Объясни путно. – Он снял джинсовую куртку, повесил на вешалку, стянул туфли и снова обратил взгляд на жену: – Говори! Что молчишь?
В это время дверь спальни дочерей приоткрылась, и послышался какой-то шумный говор. Гости!
В прихожую вышли три высоких худых парня лет шестнадцати, все в черном, крашеные длинные волосы, сережки в ушах, на цепях замысловатые каббалистические амулеты. И с ними – дочь Наташка, такая же раскрашенная, словно ведьма из фильма ужасов, в таких же побрякушках.
«Господи!» – екнуло в душе у Геннадия.
– Здравствуйте, дядя Гена, – поздоровались парни, оттесняя Геннадия от входной двери, – стали надевать обувь.
Давая место гостям, Геннадий ошалело спросил у дочери:
– Наташа, что это?
– Она теперь гот! – всплеснула руками жена.
– Гот? – продолжал обалдевать Геннадий, глядя на разукрашенную Наташку и ее долговязых друзей. – Это были такие племена в эпоху Римской империи…
– Это молодежная субкультура, отец! – звонким голосом заявила Наташка.
– Что за культура? Панки? – После потрясения от нового образа младшей дочери, Геннадия резануло грубоватое обращение «отец». «Отец» – так говорят парни, а девчонки обращаются ласково «папа».
Парни снисходительно засмеялись и пояснили:
– Панки – это панки. Это было во времена вашей молодости. А мы – готы. До свидания, Геннадий Андреевич!
– Пока! – махнула рукой Наташка, выходя вслед за дружками из квартиры.
– Ты куда?! – возмутился Геннадий.
– Гулять! – в ответ возмутилась Наташка и с силой захлопнула входную дверь.
– Это че было? – посмотрел на жену Геннадий.
– Вот, вот, из-за своей «работы» ты дочерей совсем прозеваешь. – Она пошла на кухню, всем своим видом давая понять Геннадию, что он очень виноват перед семьей.
Геннадий пожал плечами – он-то при чем? Они бесятся, а он виноват? Господи, теперь эта – гот… Нет, он думал, что завихрения в мозгах Наташки начнутся попозже, через год-полтора, но, видимо, прогресс убыстряет развитие детей.
Сердце защемило. Ему что теперь, на сто частей разорваться?! Захотелось курить, и Геннадий вышел на балкон.
День был солнечный, но не жаркий. Небольшой дворик, образованный их панельной многоэтажкой, соседней трехэтажной гостиницей из серого кирпича и неровной полосой старых кладовых и гаражей, нежился в уютной, благостной неге.
В соседнем подъезде на балконе сидел Бонивур. Балкон Бонивура был совершенно открытый, состоявший только из железных штырей ограждения, но это нисколько его не смущало. Виталий Сонин сам так себя назвал. В далекой юности, в семидесятые годы прошлого века, в эпоху Великого Процветания, когда правил Советским Союзом Леонид Ильич Брежнев, на телеэкранах частенько транслировался приключенческий эпос про красного партизана времен Гражданской войны, боровшегося с японской оккупацией Дальнего Востока, – Виталия Бонивура. Этот герой так потряс сознание Виталия Сонина, что он стал с той поры, особенно в пьяном виде, именовать себя не иначе как Бонивур.
Это был великолепный сорокапятилетний мужчина – поджарый, мускулистый, высокий, просто вылитый Савелий Крамаров из фильма о джентльменах удачи. Сегодня этот тип сидел на балконе в стрингах – другой одежды не было, и, держась руками за штыри ограждения, очень походил на человекоподобную обезьяну в зоопарке. Он был уже прилично пьян, но намеревался продолжить алкогольные наслаждения. Денег на утехи не хватало, и его зоркий глаз обшаривал каждый квадрат тихого дворика.
Всю сознательную жизнь Бонивур сидел на шее покорной матери. Пил он тоже на халяву, но пил так, что его несколько раз забирали в психушку, где прокачивали от «белочки». После последней экзекуции с лечением он вернулся особенно добрым и заявил, что теперь он – Полковник. Никто не противоречил. Видимо, лечащий врач нашел в его сознании особые таланты полководца.
Бонивур томился. Он несколько раз поглядывал на нервно курившего Геннадия – тот был далеко, и с ним, даже громко крича, общаться было невозможно.
Геннадий, докурив, уходить не торопился, он чувствовал, что сегодня Полковник проявит себя – он ежедневно себя проявлял…
Бонивур, посмотрев вниз, где сидели на скамейке перед входом в его подъезд соседки, громко прорычал:
– Э-э-э…Пи-пи-пи!!!
Соседки тут же всполошились.
– Пи-пи-пи-пи-пи!!!
Не теряя хладнокровия, он опустил плавки и стал писать вниз на уважаемых дам.
Поднялся страшнейший переполох. На Бонивура кричали снизу, грозили кулаками.
И только два человека сохраняли полнейшее хладнокровие – Полковник и Геннадий, который знал, что оргии соседа только начались – жажда алкоголя поднимет весь двор на уши!
Усмехнувшись, Полковник скрылся в комнате. А дамы, поругиваясь, передислоцировались на скамейку у другого подъезда. Конфликт погиб сам собой. Геннадий усмехнулся, что-то быстро сегодня Полковник угомонился!
Но нет! Бонивур, нацепив черное застиранное трико, снова вышел на балкон. Энергия в его организме бурлила, желание выпить застилало остальные мысли.
– Эй, Бонивур!
Полковник наклонился вниз и сразу потеплел – перед балконом стояли два пенсионера – Антон Семенович и Семен Семенович. Первый был толстым пузатым гигантом, второй – сухоньким коротышкой. Оба, начав заниматься ушу, впали в легкую фазу маразма, взяли китайские псевдонимы и теперь докучали всем хулиганам. Во дворике вечерами пили пиво, громко кричали дурными голосами и визгливо хохотали в четыре часа ночи. Но нинздя-пенсионеры все эти привычные удовольствия пресекли. Они подходили к довольным жизнью юношам и, не здороваясь, наносили ногами удары по ушам. Возмущения пресекались дополнительными ударами. Теперь во дворике вечерами бушевали только местные аборигены, хотя и им периодически доставалось.
Алчущий алкоголя Бонивур кинулся к ниндзя. Глядя на высоченного Антона Семеновича, он скукожился и, изображая полное смирение, гундося, попросил:
– Дядя Антон, дай пятьдесят рублей! Нутро горит!
– Ты забыл, как велено обращаться? – пророкотал «дядя Антон», и Бонивур тут же получил здоровенный удар ладонью в ухо, едва удержавшись на ногах.
Маленький Семен Семенович в прыжке добавил ногой в другое ухо.
Оба ниндзя ходили по двору в черных футболках с длинными рукавами, в черных льняных засаленных трико и китайских чешках.
Наблюдая, как Бонивур получает «порицания» от старших, Геннадий посмеивался. Но Полковник вдруг возмутился:
– Вы че, старичье? Охренели? – И скрылся в подъезде.
Нинздя, усмехнувшись, степенно пошли за дом, видимо, уже взяли под контроль еще пару соседних
