Звонарь был впечатлен. Особенно впечатлили слова Никольского о том, что его, видимо, скоро расстреляют.
– А вы? – с надеждой спросил Никольский. – Вас ожидает та же участь?
– С чего вы взяли? – растерянно спросил звонарь. И даже отодвинулся.
– Мы сидим в одной камере, это камера смертников, – уверенно отвечал сосед.
– Вы что? – совсем растерялся звонарь.
– Не далее чем сегодня мне сказали, что меня ждет расстрел. Ну, может быть, проведут еще один-два допроса. – Сосед сжал кулак. – А вы чего ждете? Помилования? – Он осклабился. – Напрасно! Из камер по улице Соссэ никто не возвращался.
Звонарь долго обдумывал услышанное. Он поймал себя на мысли, что не верит этому человеку… Или верит? Но какие были основания не верить новому соседу по камере? Наверняка Никольский говорил правду.
– Потому в камере и нет мебели, – мрачно заметил Жорж Лерне. – Что вы предлагаете?
– Что я предлагаю? – Собеседник очень долго смотрел на него, потом подмигнул. – У меня по этой части богатый опыт… Что-нибудь придумаем.
Вечером того же дня во дворе здания, а окно камеры выходило во двор, раздался топот сапог, взревел автомобильный двигатель. Сокамерники переглянулись. Тут они услышали, как взвизгнули тормоза, стукнула дверца.
– Что это? – спросил Никольский.
– Не знаю, – покрутил головой Жорж Лерне.
Звонарь устремил взгляд на маленькое окно под потолком, забранное решеткой. Окно выходило во двор. Ему вдруг пришло в голову, что в окно запросто можно выглянуть. Если кто-то подсадит…
– Желаете полюбопытствовать? – угадал Никольский.
– Да, если можно, – согласился француз.
Сосед, кряхтя, поднялся на ноги и подошел к стене. Он опустился на колени и уперся руками в стену.
– Вы легче меня, – сказал он. – А я, кажется, уже в силах вас выдержать. Только недолго.
Жорж Лерне осторожно ступил ногой на плечо сокамернику, оттолкнулся от пола другой ногой. Сосед пошатнулся, но Лерне уже схватил обеими руками прутья оконной решетки, сжал изо всех сил.
– Попробуйте теперь подняться, – прошептал француз.
Никольский поднялся с одного колена, со второго. Получилось. Он стоял на полу, пошатываясь, а сосед по камере, согнув руки в локтях, висел на прутьях оконной решетки.
– Что-то видите? – спросил снизу Никольский.
Над городом сгущалась тьма. Но во дворе светил фонарь и кое-что освещал… Посреди двора стоял грузовик с высоким крытым кузовом, возле грузовика – отделение солдат. Перед автоматчиками расхаживал офицер в мундире. К офицеру подошел ефрейтор, офицер отдал команду, и ефрейтор развернулся, бросился бегом… Он пропал из поля зрения.
– Что там? – повторил Никольский.
– Погодите…
Солдаты получили команду разойтись. Спустя какое-то время во двор вывели пять сутулых фигур. Заключенных подвели к машине. Двое солдат стали с двух сторон кузова, и заключенные полезли в кузов. Один вдруг вскрикнул, рванулся было в сторону, но его сильно ударили, толкнули назад. Человек сделал жест, будто вытирал лицо, и скрылся в кузове.
– Немцы вывели пять человек, всех посадили в грузовик, – прошептал Жорж Лерне. – Что это значит?
– Значит, сегодня не наша очередь на расстрел, – весело заметил Никольский снизу. – Слезайте!
Жорж Лерне отпустил руки и спрыгнул на пол.
– Вы слишком циничны для советского офицера, – сказал он, отряхиваясь.
– Уж какой есть, – не переставая улыбаться, ответил Никольский. – А вы видели других советских офицеров?
Звонарь прикусил язык. Впрочем, кажется, Никольский не придал особенного значения его реплике.
В коридоре раздались шаги, но Жорж Лерне и его сосед по камере уже успели опуститься на сено. Шаги приблизились к двери, и заключенные выглядели как ни в чем не бывало. Оба сидели с равнодушным видом.
Дверь камеры распахнулась. Появившийся надзиратель поманил звонаря пальцем:
– Ты! Иди сюда!
Жорж Лерне побледнел. Оглянулся на товарища, жалобно переспросил:
– Я?
– Ты, ты, – весело сказал надзиратель. – Иди сюда, не бойся.
Звонарь поднялся, на негнущихся ногах подошел к двери.
– Приятель, а я тебе не нужен? – раздался за спиной веселый голос Никольского.
Надзиратель не обратил на него внимания. Вообще Лерне вдруг узнал надзирателя – это был один из допрашивавших. В памяти вдруг всплыло, что этот парень не особенно бил его…
Когда Лерне переступил порог, гитлеровец прикрыл дверь.
– Хочешь заработать пачку сигарет и банку тушенки? – тихо спросил он. – Я набираю похоронную команду. Надо поработать. Извини, большего сделать для тебя не могу…
– Да, конечно… – растерянно пролепетал звонарь. Он не мог понять.
– Сейчас мы расстреливаем пятерых, – продолжал немец довольным тоном. – И не удивляйся, что я заговорил с тобой, у меня мать была француженка. Она была набожной, пока не умерла…
– Что? – спросил Жорж Лерне.
– Выкопают яму для себя они сами… Но надо, чтобы их кто-то закопал.
Жорж Лерне зажмурился изо всех сил. Наконец он понял, что от него требуется! И пусть услышанное больно резануло уши, ему, кажется, не оставляли выбора… Опустив плечи, звонарь покорно поплелся к выходу. По крайней мере, провиант не будет лишним, подумал Жорж Лерне.
Вернулся в камеру Жорж Лерне к утру, бледный и задумчивый. Его ввели и захлопнули за ним дверь. О будущей собственной судьбе он так ничего и не узнал. Он опустился на сено, в руках его была обещанная банка тушенки, на банке лежала пачка сигарет.
Он хотел поделиться впечатлениями от увиденного с Никольским, но камера оказалась пуста – напарника или перевели в другую камеру, или вызвали все-таки на допрос.
Вопрос о переписи культурных ценностей решался на совещании в мэрии. Присутствовавшие снова разделились на две партии – французов и немцев, и пока первые вяло пытались отговорить немцев от осуществления такого шага, Мейер, Оберг и Кнохен быстро все расставили на свои места. Окончательную точку поставил, конечно же, Курт Мейер.
– Значит, вы выступаете против приказа рейхсфюрера? – заметил он, в упор разглядывая Жака Дюкло.
– Никак нет! – растерялся мэр Парижа. – Однако хочу заметить… Может быть, мы сами, французы, займемся описанием ценностей? – Он стоял, подобострастно заглядывая в глаза сидевшему Мейеру.
– Нам предстоит осуществить перепись предметов, представляющих интерес для великой Германии, – надменно произнес Курт. – С этой работой могут справиться лишь немцы.
Мэр Парижа загрустил и безропотно подписал соответствующие бумаги, чтобы у музейного или церковного начальства не возникало вопросов.
Нюансы предстоящего дела продолжили обсуждать в кабинете Оберга на авеню Фош. Прибыли туда на автомобиле, выделенном Курту. Бригаденфюрер по своему обыкновению не стал особо вникать в дела. Сперва сидел со скучающим видом – в то время как Кнохен и Мейер обсуждали подробности, сколько человек и из каких служб нужно выделить. Но вот зазвонил телефон, и Оберг с радостью поднял трубку. Он сразу повеселел – звонил германский посол Абец, приглашал на обед в шведском консульстве.
– Продолжайте без меня, господа… – торжественно объявил Оберг и вышел.
Мейер был даже рад этому. С Кнохеном работалось легко. Были намечены несколько человек в качестве руководителей групп. Встал вопрос и о выделении группы самому Мейеру – штандартенфюрер также
