этого… Маньяка!
– Прекрати, – холодно сказал Горецкий. – У меня не частная лавочка, и я не могу рисковать документами. Эта тема закрыта. Ты едешь с нами или как?
– Нет, – проговорил Кремер устало. – У меня здесь машина… Я приеду позже.
– Ну, как знаешь… И не делай из меня злодея.
Кремер ничего не ответил. Полковник подождал немного, повернулся и исчез во тьме.
Проводив его долгим взглядом, Кремер опустился на траву. Он ощущал противный привкус во рту. Нестерпимо хотелось курить, но как назло в карманах он не нашел пачки. Наверное, она выпала во время схватки с Боровиковым.
Подхватив фонарь, Кремер понуро побрел обратно к коттеджу. В полностью разгромленном доме сохранилось не так-то много целых вещей, но электрическое освещение работало. Кремер поднялся на второй этаж, порылся среди обломков, о которых нельзя было с уверенностью сказать, какой именно предмет мебели они составляли раньше, и нашел-таки под опрокинутым корпусом телевизора раздавленную пачку «Мальборо». Он закурил, сел в кресло. В поле зрения попала початая бутылка коньяка. Надо же, уцелела каким-то чудом… Он взял бутылку, отхлебнул прямо из горлышка.
Так он сидел и пил до рассвета, перебивая вкус коньяка сигаретным дымом. Опьянение не приходило, только усиливалась мерзкая тяжесть в голове и на сердце.
Утром он покинул коттедж и добрался до застрявшей в кустарнике «Лады-Феррари». Поехал домой, по пути купил две бутылки виски. Он сознавал, что не пьянствовать нужно, а все силы бросить на поиски выхода из положения, собраться, приказать себе, заставить себя поверить, что выход есть…
И вместо этого он сидел на диване и пил виски, даже не заперев дверь.
К полудню он так и не опьянел, но, утомленный до предела, свалился, не допив очередной рюмки, в каком-то странном, подвешенном в пустом пространстве состоянии не то забытья, не то все-таки сна…
22
Кремер с трудом разлепил склеившиеся веки. Некоторое время он не мог вспомнить, не только где он находится, но и как его зовут. Потом память вернулась разом, будто обрушилась ударом парового молота. В глазах роились черные точки, ломило в висках. Он огляделся, с усилием ворочая неподъемной головой, схватил с тумбочки недопитую рюмку, опрокинул в рот. Наполнил снова и отправил следом, вдохнул во всю ширь легких, медленно выдохнул.
– Так, так, – прозвучал откуда-то из угла ироничный голос. – Воскрешение Лазаря. И стал свет; и сказал он, что это хорошо…
Кремер направил взгляд в сторону голоса. В кресле у окна сидел полковник Горецкий.
– Стас? – выдавил Кремер сквозь свинцовые губы, едва справляясь с чугунным языком. – Как ты сюда…
– А у тебя открыто было.
Кремер приложил руку ко лбу, дабы хоть немного умерить болезненную пульсацию.
– Ну, ты уже в состоянии беседовать? – спросил полковник, подходя ближе. – Между прочим, битый час тебя жду. Попробовал растолкать, да где там…
– Я в норме, – неубедительно соврал Кремер. – Дай сигарету.
Горецкий воткнул ему в губы сигарету и щелкнул зажигалкой. Кремер затянулся, но вместо вкуса табачного дыма почувствовал нечто вроде того, что чувствуют, когда рот набивают ватой.
– Тьфу, – сказал он. – Гадость какая… Слушай, почему ты здесь?
– Я принес тебе документы Шлессера.
– Что?..
Полковник достал из кармана бумаги и положил на тумбочку.
– Вот.
– Ты уже… Успел сделать фальшивку? Так быстро?
– Нет, это подлинные документы Шлессера. Можешь отдать их Чарскому.
– Ничего не понимаю. – Кремер поморщился от головной боли. – Почему?
– Потому что это лабуда, Андрей.
– Лабуда?
– Филькина грамота. Бред сивой кобылы. Белиберда. Как хочешь называй, суть от этого не изменится.
Кремер пытался собрать осколки раздробленного сознания воедино. На помощь была призвана новая рюмка виски, и она справилась с порученным заданием – из состояния развинченности Кремер постепенно выбирался.
– Излагай, – сказал он.
– Когда я доставил нашим специалистам документы Шлессера, они уже закончили работу по объекту в Новинске и по другим имеющимся материалам. Они пришли к единому мнению, так что на документы им довольно было только взглянуть.
– Прямо-таки только взглянуть… И все?
– Ну, не так вот сразу, конечно… Но они сделали выводы.
– И каковы же их выводы?
– В подробностях, вместе со всем остальным, это составляет несколько томов, но вкратце я тебе расскажу. Эти документы представляют собой…
– Подожди, – прервал его Кремер. – Не надо и вкратце.
– Почему?
– Потому, что я не хочу ничего знать об этих документах – сейчас, перед встречей с Чарским. Ведь неизвестно, как оно все там обернется…
Глядя на Кремера, полковник задумчиво покачал головой.
– Что ж, Андрей… Может быть, ты и прав. Хотя должен признаться, я бы на твоем месте…
– Вот и хорошо, что каждый из нас на своем месте. Значит, лабуда?
– Именно так.
– Чертовщина какая-то… Они уверены, академики твои?
– Конечно, уверены, Андрей. Сомневайся они хоть на полпроцента…
– Да, да… Но – из-за этого!
– Что из-за этого?
– Из-за этой лабуды… Все эти кошмары, все эти смерти… И Оля!
– Да, из-за этого.
– Мерзость какая… Но зато есть что предъявить доктору Чарскому. Подлинные документы, а не фальшивку!
– Как ты это мыслишь?
– Думаю, так же, как и ты…
– Тогда звони ему. Послушаю ваш разговор, и решим все конкретно.
– А если его насторожило исчезновение Голдина?
– При чем тут Голдин? Ты же не обязан за ним присматривать.
Кремер снял телефонную трубку и набрал номер Чарского.
– Только не назначай встречу слишком скоро, – предостерег полковник.
– Разберемся… Константин Дмитриевич?
– Да, я слушаю, – отозвался бас.
– Говорит Кремер.
– О… Весьма рад! Надеюсь, порадуете и новостями?
– Бумаги у меня.
Чарский удовлетворенно хмыкнул. Кремер чуть отстранил трубку от уха, чтобы полковник мог слышать все реплики.
– Прекрасно, прекрасно, – радовался доктор Чарский, – даже от вас я не ожидал такой прыти… Ну что, не будем тянуть и с обменом, а? Скажем, послезавтра?
– Почему не сегодня?
– О нет… Я вас предупреждал, товара нет в санатории, да и… Чтобы все подготовить, потребуется
