— У меня есть один вопрос… Если господин Лансье утверждает, что Альпер не играл никакой роли в «Рош-энэ», то как объяснить предпочтение, оказанное советским заказам в ущерб другим, например «Электры»? Мне помнится, что я встречал в доме господина Лансье представителя большевиков… Одно из двух — или это махинация еврея Альпера, или господин Лансье находился в тесных отношениях с «красными». Я хотел бы услышать ваше объяснение…
Лансье растерялся. Тогда все торговали с русскими, даже немцы… Но при чем тут логика? Этот Руа решил меня потопить!..
— Почему вы молчите, господин Лансье?
— Я, право, не знаю… Мне нужно собраться с мыслями…
Все ушли. В кабинете остались только Руа и Лансье. Кабинет был длинным — тяжелый письменный стол с чернильницами, пресс-папье, пепельницами. Потом стол, покрытый зеленым сукном, для заседаний. На стене — портреты — Гитлер, маршал Петэн и какой-то старик в очках, может быть ученый или промышленник. Лансье сидел далеко от Руа. А Руа листал бумаги. Он очень помолодел, подумал Лансье, не удивительно — теперь его время. Почему-то он вспомнил: времена года, деревья весной зазеленеют… А в Аргентине теперь лето… Этому Руа повезло. Но чего он хочет от меня?.. Как будто в «Корбей» бывал только Влахов… Я позвал и Руа — на чашку кофе…
Руа, наконец-то, оторвался от бумаг.
— Мы не собираемся вас отстранить, но необходим контроль… Если вы захотите сотрудничать не только формально, мы найдем общий язык.
— Я не понимаю…
— Не нужно волноваться. У вас, наверно, повышенное давление. Помните — тогда в ресторане, какой крик вы подняли. «Немцы!.. немцы!..» В вашем возрасте это опасно…
Лансье возмутился. Пусть грабят! Но кто ему дал право издеваться?
— Я не позволю так со мной разговаривать! Я не политик, это все знают. Я обыкновенный француз. Как маршал…
Руа подошел к Лансье и, улыбаясь, сказал:
— Расскажите-ка лучше, где ваш сын?
Лансье встал и, пошатываясь, вышел. Не было видно ни прохожих, ни домов — только туман — над городом, над морем, над миром.
16
В маленьком садике уныло бродили две курицы. Молодая женщина вынесла миску: курицы оживились. Соседка через забор спросила:
— Как здоровье господина Шевалье?
— Спасибо, немного лучше. Ему, кажется, помогли банки… Но он все-таки не может встать. Я решила позвать доктора.
— Только не зовите молодого, молодые — это шарлатаны.
Шевалье сидел у крохотного приемника и записывал:
«Фашисты напрягают все силы, чтобы прорваться к Москве, но наши части повсюду удерживают неприятеля. Враг должен быть остановлен и уничтожен на подступах к столице социалистической родины…»
— Марго, это для Мишо. И возьми письмо Фурье. Они могут напечатать вместе…
Фурье был веселый, рассказывал марсельские анекдоты, вырезал из картошки Боннэ с носом… Они вместе сидели — еще при Даладье… Фурье рассказывал про Москву, он туда ездил в тридцать шестом с делегацией: «Ты не можешь себе представить, что это за люди, все время они воюют — с врагами, с рутиной, с засухой, с заносами…» Это правда, русские были внутренне подготовлены, не как мы… Фурье часто говорил про жену, показывал фотографию дочки…
— Марго, где письмо Фурье? Разберут?.. Это Жак переписал…
«Моя дорогая! Моя любовь!
Через час нас расстреляют. Я хочу сказать, что был с тобою счастлив, как может быть счастлив человек. Мы встретим смерть достойно. Когда Лоло подрастет, расскажи ей все. Вы должны жить. Красная Армия победит, это твердо, как то, что через час я умру. Франция будет свободной! Прощай, Нэнэ!»
Он, кажется, наизусть знал эти строки и все же взволновался, зашагал по комнате.
— Больше ничего не нужно? Я ухожу.
Он машинально запер дверь. Как странно мы живем! Я прожил с Марго неделю в этом домике — и я даже не знаю, как ее зовут, кто она. Знаю только, что ее отца убили… И она не подозревает, кто я. А мы друг друга изучили, как будто прожили год вместе. Странно…
Постучали — два поспешных удара и после паузы третий, тихий. Вошел пожилой человек с саквояжем.
— Ты точен, Жак, как настоящий немец.
— У тебя чересчур любопытная соседка. Спрашивает «вы — доктор?» Хорошо, что Марго меня предупредила. Приемник я заберу, это — тара, доктору полагается — измеряю давление. А ночевать здесь больше нельзя. Карье тебе сделал документы?
— И какие! Санитарный инспектор, плюс рекомендация с подписью Берти, плюс немецкий пропуск в южную зону с фото. Ты помнишь, что они фабриковали месяц назад? Ребенок, и тот видел, что фальшивка. А теперь научились. Как Пепе?
— В порядке. Тебе нужен кто-нибудь?
— Мне? — нет. Но подыщи для связи вместо Марго. Она скрывает, что больна, у нее страшные припадки, она не может столько ходить.
— Ты считаешь, что с Берти удастся?
— Надеюсь. А твоя группа? Пене?
— Я хотел тебя спросить, что ты считаешь самым важным?
— Офицера. Лучше всего гестаповца.
— Зачем на это тратить людей? Одним мерзавцем меньше…
— Это имеет огромное значение. Когда Фредо убрал того в метро «Барбес», весь Париж говорил. В Нанте наши сразу ответили на расстрел заложников, а подполковник Готц — это не пескарь… Не думай, что я гоняюсь за романтикой, но сейчас необходим жест. Они вдалбливают, что разбили русских. Я знаю, что русские ответят, но люди ничего не знают. Все подавлены. Они хотят создать видимость спокойствия, посмотри газеты: «Жизнь налаживается… Довоенная атмосфера…» Нужно что-то очень громкое, у всех на виду. Понимаешь?
— Ясно. Можно привлечь Анну…
— Только для подготовки, а рисковать нельзя — она еще понадобится…
Постучали. Хозяин поспешно лег, покрылся одеялом. Доктор открыл дверь. Пришла все та же любопытная соседка.
— Я не потревожила?.. У доктора такое симпатичное лицо, сразу внушает доверие. Меня лечил один молодой, настоящий шарлатан… Как вы нашли господина Шевалье? Я, конечно, ничего не понимаю в медицине, но покойному мужу помогал сиамский бальзам, как рукой снимало…
Ее еле выпроводили.
— Люк, ты должен уйти сейчас же. Я выйду вперед, задержу эту бабенку… Да, да, я ее выслушаю, осмотрю, честное слово! Завтра дай знать, хорошо? Связь через Марго?
— Нет, через Полину. До свиданья, Жак. Не мучай соседку…
Люк оглядел комнату. Портрет какой-то старухи в косынке, поломанные часы, на столе огрызок
