Война. 1941—1945

Приниженно улыбаясь, он пояснил: «Ведь мы теперь видим, что у вас все есть…»

Я поглядел на него с презрением. Как объяснить этому дикарю с дипломом, что у нас есть танки, орудия, самолеты, но у нас есть еще то, чего нет у современных немцев, — совесть, и поэтому у нас не может быть «душегубок»?

Когда наши люди говорили на Волге: «Око за око», они не задумывались над сущностью этих слов, они просто хотели выразить свою неизбывную ненависть. Есть глаза, и есть гляделки. Есть люди, и есть людоеды. Немцы брали детей и ударяли ими о дерево. Для воина Красной Армии ребенок — это ребенок. Я видел, как русские солдаты спасали немецких детей, и мы не стыдимся этого, мы этим гордимся. От этого не слабее наша ненависть. Злодеи не найдут у нас ни снисхождения, ни отсрочки. Мы суровы и справедливы. Мы не знаем мифа «крови», придуманного припадочным немецким ефрейтором. Мы выросли в стране социализма. Мы помним, чем жил Ленин. Мы горды тем, что Сталин не только величайший полководец, но и первый воин свободы, первый рыцарь справедливости. Немцы жгли избы с людьми, привязывали к конским хвостам старух, бесчинствовали, терзали беззащитных, насиловали. Нет, мы не будем платить им той же монетой! Наша ненависть — высокое чувство, оно требует суда, а не расправы, кары, а не насилия. Воин Красной Армии — рыцарь. Он освобождает украинских девушек и французских пленных. Он освобождает поляков и сербов. Он убивает солдат Гитлера, но он не глумится над немецкими старухами. Он не палач и не насильник. На немецкой земле мы остались советскими людьми. Мы видим немок, еще вчера издевавшихся над нашими девушками. Эти немки испуганы, угодливы, блудливы. Мы говорим: пусть работают в поте лица своего. Пусть те из них, кто повинен в злодеяниях, ответят перед судом. Но советский воин не тронет женщины. Но советский воин не станет издеваться над немкой или любезничать с нею: он выше ее, он ее презирает за то, что она была женой палача, за то, что воспитала изувера. Молча пройдет мимо немецкой женщины советский воин: он пришел в Германию не за добычей, не за барахлом, не за наложницами, он пришел в Германию за справедливостью. Он пришел не для того, чтобы разглядывать глупую и жадную куклу, а для того, чтобы укротить Германию.

Не принято цитировать себя, и все же я осмелюсь привести здесь стихи, написанные мною почти три года тому назад, в черное время, когда немецкая армия ринулась от Оскола к Воронежу:

Настанет день, скажи — неумолимо,
Когда, закончив ратные труды,
По улицам сраженного Берлина
Пройдут бойцов суровые ряды.
От злобы побежденных или лести
Своим величием ограждены,
Они ни шуткой, ни веселой песней
Не разрядят нависшей тишины.
Взглянув на эти улицы чужие,
На мишуру фасадов и оград,
Один припомнит омраченный Киев,
Другой — неукротимый Ленинград.
Нет, не забыть того, что было раньше,
И сердце скажет каждому: «Молчи!»
Опустит руки строгий барабанщик,
И меди не коснутся трубачи.
Как пусто будет в их разбойном мире!
И только прошлой кровью тяжелы,
Не перестанут каменных валькирий
Когтить кривые прусские орлы.

Мы еще не в Берлине, но скоро мы будем и там. А в занятых нами немецких городах мы видим и мишуру домов, и злобу или лесть побежденных немцев, и суровое молчание советского воина. Он ничего не забыл, этот защитник Сталинграда, солдат Ельни, Ржева и Севастополя. Он молчит потому, что он выше немцев: выше не по «крови» — оставим низким «арийцам» их низкие выдумки — выше по сознанию, по совести, по сердцу. Он молчит потому, что он презирает немцев, презирает их мишуру, их барахло, их флаги, их газеты, их женщин, их вчерашнюю спесь и сегодняшнюю угодливость. Он пришел сюда не как мститель, он пришел сюда, как судья.

У каждого чувства есть своя форма. Есть своя форма и у ненависти. Наша ненависть — не животная злоба, не вспышка гнева, наша ненависть зрелое чувство, оно связано с нашим сознанием, оно соответствует нашим идеям. Мы ненавидим фашизм, и мы клянемся, что не оставим камня на камне от «нового порядка». Мы ненавидим разбойничий дух Германии, и мы клянемся, что не будет больше казарм, где растили завоевателей, заводов, где изготовляли «фау» и «тигры», штабов, где разрабатывали захват мира. Мы ненавидим зло, и мы клянемся, что не уйдет от возмездия ни один немец, который убивал детей или жег мирные села. Большое чувство требует больших дел, и наша ненависть обрушится не на немецких детей, не на немецких стариков, наша ненависть обрушится на немецкое государство, на это гнездо разбоя и зла.

Слово «рыцарь», как все слова, в разные времена и в разных устах звучало по-разному. «Рыцарями» называли себя и прадеды гитлеровцев, которые терзали мирные народы. Но в нашем понятии рыцарь — это ревнитель справедливости, защитник обиженных, враг обидчиков. О лучших людях издавна говорили: «Это рыцарь без страха и упрека». Таким рыцарем XX века стала Красная Армия. Слова офицера Курилко, скрепленные его кровью, — слова всей нашей армии, и ее победа — это не только победа военного гения, это победа Человека.

14 марта 1945 г.

Сказка про белого бычка

В Пруссии среди растерянных немцев я встретил одного, сохранившего спокойствие духа: это был генеральный викарий. Не следует полагать, что он был погружен в раздумия, связанные с загробной жизнью, или что его поддерживали мысли о бренности бренного. О нет, господин генеральный викарий был озабочен вопросами вполне мирского характера: он изложил мне план создания «сильной католической немецкой державы». О том же говорили мне и другие представители католического духовенства. Перед нами не отдельные фантазеры, а представители дисциплинированной организации. Спасение германского империализма, потерпевшего военный разгром, поручено католическому «Центру»: сутана должна прикрыть срамоту Валькирии.

Фюрер немецких католиков господин Брюнинг проживает в Соединенных Штатах. До последнего времени он хранил глубокое молчание. Разумеется, у него были разногласия с Гитлером, но, когда немецкие войска вторглись в Советский Союз, господин Брюнинг не раскрыл рта. Он не нарушал обета молчания и в те годы, когда генеральный штаб Германии еще хранил надежду на победу. Господин Брюнинг тогда думал, что пути рейхсвера неисповедимы. Он заговорил только теперь, когда стали вполне исповедимыми пути Жукова и Эйзенхауэра. Фюрер католиков написал статейку и поместил ее в газете немецких социал- демократов.

Будучи особой вполне духовной, господин Брюнинг не останавливается на ничтожных событиях последних лет. Он не возмущается своими соотечественниками, залившими кровью Европу, не проклинает палачей Майданека и Треблинки. Он не говорит о том, кто довел Германию до падения. Нет, господин Брюнинг занят историей: он восхваляет память социал-демократа Эберта. Почему же фюрер социал- демократов столь восхищает фюрера католиков? «Он сумел энергичными мерами подавить массовое движение спартаковцев». Господин Брюнинг восхваляет Эберта, как предшественника Гитлера, как