часов. Каждый день — это тысячи спасенных жизней. Да, немцы будут защищаться, контратаковать, но есть страсть, которая сильнее брони. Одно дело мать, которая защищает ребенка, другое вор, который не хочет расстаться с поживой.
Из солдатской фляжки мы хлебнули студеной воды ненависти. Она обжигает рот крепче спирта. Проклятая Германия вмешалась в наши дни. Европа мечтала о полете в стратосферу, теперь она должна жить, как крот, в бомбоубежищах, в землянках. По воле бесноватого и ему присных настало затемнение века. Мы ненавидим немцев не только за то, что они низко и подло убивают наших детей. Мы их ненавидим и за то, что мы должны их убивать, что из всех слов, которыми богат человек, нам сейчас осталось одно: «убей». Мы ненавидим немцев за то, что они обворовали жизнь. Они оставили из ее ароматов только запахи войны — пожарища, перегоревшего бензина и крови. Они оставили из всех цветов пестрой жизни один защитный. Мы строили города, растили сады, мы писали поэмы, мы нянчились с детьми. Немцы нас оторвали от всего. Они объявили наши нивы, вишенники Украины, виноградники Бургундии, фиорды Норвегии анонимным «пространством». Они сделали из всей Европы поле боя, дзоты и доты. Они отняли у молодости лучшие годы. Они разорвали объятия. Они разорили гнезда. Теперь настает год возмездия. Мы не хотим их терзать. Мы хотим их уничтожить. Мы хотим покончить с позором века: это наша страсть, наша клятва, наш обет.
Россия — передний край свободы. Коптилка в блиндаже может быть названа маяком, факелом, путеводной звездой. Боец, лежа у пулемета, как бы живет во весь рост. Разведчик, который бесшумно крадется по снегу, как бы говорит в полный голос. Мы долго сражались одни. Теперь до нас доходят первые залпы наших боевых друзей. Мы видим волю Англии. Мы видим, как идет из Америки пополнение свободы. Время! — говорит мир.
Победу нельзя выиграть, ее нужно добыть. У победы натруженные руки и окровавленные ноги. Но, встречая Новый год, мы говорим себе и нашим боевым друзьям: он должен стать годом победы.
Прежде под Новый год желали здоровья, удачи в работе, достатка. Теперь изменилось значение многих слов. Под Витебском немцы закопали людей живыми в землю. Эти люди были здоровыми. Здоровыми были дети Смоленска и Ковентри, заложники Парижа, сербские девушки. Великое дело труд. Но разве немцы не уничтожили виноградники Шампани, голландские плотины, русские города? О каком достатке говорить? Богатая Франция мечтает о кормовой репе. Нет, теперь одно желают друг другу и люди и народы: победы.
Прежде мы встречали Новый год с близкими, друзьями. Странно подумать, что были на свете залитые светом улицы, клубы, вечеринки, сверкающие огнями елки. Теперь тускло светится коптилка. Может быть, ее мерцание напомнит фронтовику милые глаза. В ночь под Новый год он вспомнит семью. Он увидит и другой свет: это светятся глаза России. Она нас родила. Для нее пойдем и на смерть: освободим родину. Мы слышим чудесные слова: «В последний час… Наступление продолжается…»
Французы
Они шли по снегу в полушубках, в валенках. Я вздрогнул, услышав французскую речь. Это были механики авиационного соединения «Нормандия» Сражающейся Франции. Они приехали к нам, чтобы в русском небе сражаться за землю Франции.
Авиационные соединения армии генерала де Голля названы именами французских провинций. Так, группы «Бретань» и «Эльзас» сражаются в Африке, группа «Иль-де-Франс» — над Ла-Маншем, группа «Нормандия» — на нашем фронте. У летчиков и механиков на груди герб Нормандии — два льва. Нормандия захвачена немцами, древний Руан сожжен, изумрудные луга вытоптаны. Но солдаты Нормандии твердо верят, что они увидят освобожденную Нормандию. Некоторые приехали из Лондона. Неисповедимы пути людей и народов. Кто бы подумал, что путь из Дувра в Кале пройдет через поля далекой России?
«Нормандия» — это кусок Франции. Здесь люди разных провинций: белокурый нормандец и черный, как смоль, корсиканец, задумчивый, молчаливый бретонец и пылкий марселец, баск, лотарингец, парижане. Здесь люди различных социальных пластов: рабочий, студент, моряк торгового флота, молодой врач, сын коммерсанта — еще недавно баловень судьбы и сын бедняка. Их объединило одно: любовь к Франции. Эта любовь с невиданной силой проснулась в горькое лето 1940 года. Франция, коснувшись дна и узнав всю меру позора, выплыла. Она снова вступила в бой. Одни сражаются в самой Франции, в подполье. Другие стали солдатами де Голля.
Нелегко выбраться из Франции. Вот этот летчик был в Нормандии под немцами. Ночью он пробрался в тогда еще не оккупированную зону. А оттуда?.. «В Испании меня схватили. Сидел я в тюрьме. Убежал…»
Три приятеля. Их шутя зовут «три мушкетера». Они были в Алжире, в авиации Виши. Решили уйти к де Голлю: долететь на истребителях до Гибралтара. Но как улететь втроем? А если улетит один, другим не уйти: удвоят слежку. Они долго готовились. Наконец настал счастливый день. Им повезло. Но вот менее удачливый летчик: он приземлился вместо Гибралтара в испанском городе Ла-Линеа, два километра от Гибралтара. Попал в руки к врагам. Что же, он убежал из Ла-Линеа…
Врач убежал из Франции в Испанию. Его арестовали и после долгих мытарств выслали в Португалию. Здесь его вторично арестовали и хотели выслать в Испанию. Он пытался пробраться в Лондон. Вместо этого ему пришлось уехать на Кубу, оттуда в Соединенные Штаты, оттуда в Англию. Чтобы проехать из Парижа в Лондон, он исколесил полсвета.
Эпопея марсельца патетична и забавна. Летом 1941 года генерал Денц, командовавший войсками Виши в Сирии, капитулировал, оговорив право на возвращение во Францию офицеров и солдат, которые не пожелают примкнуть к генералу де Голлю. За сторонниками Петэна были посланы из Марселя пароходы. А в Марселе люди ломали себе голову: как бы попасть на пароход, который уходит в Сирию? Марсельцев томила эта дверь, как бы приоткрывшаяся из тюрьмы на свободу. Студент становился кочегаром, художник клялся, что он старый матрос, а литограф прикидывался корабельным коком. Когда пароходы пришли в Бейрут, команде запретили сходить на берег. Люди бросились в воду и доплыли. А на пароходах сторонники Виши напрасно ждали кочегаров и матросов: экипажи ушли к де Голлю.
Майор прошел пешком из Дагомеи в Либерию — пятьсот километров девственными лесами. Сержант переплыл из Бретани в Англию на маленькой рыбацкой лодке. Был шторм. Сержант хотел доплыть, и он доплыл.
Их семьи остались там — под немецким игом. Вот почему парижанин без слов понимает лейтенанта-украинца. У них есть общий язык — ненависть. Парижанин говорит: «Бош, фриц» — и сжимает руками воздух. Украинец одобрительно вздыхает: «Так его!..»
Есть среди французов люди, которые не имели представления о нашей стране. До катастрофы они читали профашистские газеты, изо дня в день рассказывавшие, что Россия — это курные избы и национализированные женщины. С изумлением они увидали большие города, заводы, комфортабельные дома, семьи. Они только разводят руками: «Как наши газеты врали!..» Есть и другие, с восхищением следившие за мирным ростом нашей страны. Они пришли из разных социальных групп, из разных партий, но для всех Россия — сильный и отважный союзник. Французы знают, что Советский Союз хочет возрождения независимой и свободной Франции, и летчики «Нормандии» счастливы, что они «наконец-то попали на настоящую войну», как сказал мне один лейтенант.
Механик-сержант, парижский печатник, сражался в Испании против фашистов. Он хорошо знает врага: враг все тот же — враг Франции, враг Испании, враг России, враг свободы.
Корсиканец говорит: «У меня итальянцы убили брата. А мы на Корсике знаем, что такое священная месть. Я должен отомстить. Мне повезло, что я — здесь. Я отомщу…»
Летчик Дюран за одну неделю, когда французская армия воевала, сбил четыре вражеских самолета. Он говорит: «По мне скучает пятый бош… Скорее бы в бой…» В Египте и в Сирии многие сидели без дела, они стосковались по бою. Капитан-лотарингец, сбивший одиннадцать немецких машин, сурово поясняет: «Мы пошли за генералом де Голлем, чтобы воевать. Здесь мы сможем воевать».
Летчики довольны советскими машинами: они много лучше тех, на которых им приходилось воевать
