видел и не слышал ничего вокруг.
Элиза встала.
– Позвать врача?
– Я его врач, – последовал ответ Фатио. Довольно странный из уст математика. Впрочем, возможно, он читал медицинские трактаты.
Дабы пациенту и врачу не пришлось вставать и церемонно раскланиваться, Элиза быстро сделала реверанс и вышла из комнаты.
Через полчаса она была в Доме Золотого Меркурия, где вместо составленных штабелями тяжёлых сундуков узрела необычное скопление английских стряпчих. Их было даже больше, чем клиентов – четырёх (надо полагать, немецких) банкиров. Трёх Элиза видела раньше, когда приезжала с маркизом Равенскаром, чтобы предъявить векселя к оплате. Четвёртый, самый старший, был ей не знаком. Элиза решила, что он приехал из Амстердама.
– Это торговый дом или картинная галерея? – осведомилась Элиза, отчасти чтобы нарушить молчание, которым её встретили. – Я ожидала увидеть стопки серебряных пенни до потолка, а созерцаю живописную группу, достойную кисти старых мастеров.
Никто не улыбнулся. Однако сцена и впрямь напоминала групповой портрет. Помещение было бы слишком тесным даже для булочной. Обстановку составляли две тяжёлые конторки, или
Даже если бы Элиза не видела лондонского представителя и двух его помощников раньше, она тут же узнала бы их по напряжённым позам. Все они вынуждены были стоять спиной к старому банкиру навытяжку, как будто его голубые глаза буравят им позвоночник.
Стряпчих было пятеро. По возрасту, качеству париков и осанистости Элиза заключила, что двое – мэтры, остальные трое – мелкие служащие. Мэтры стояли плечом к плечу с клиентами, служащие, как пакля, были запихнуты в щели между конторками и под лестницей, так, что формой менее всего напоминали человеческие существа. Хорошо, что утренняя тошнота прошла, не то запахом кофе, табака, гнилых зубов и немытых человеческих тел Элизу бы вынесло на Эксчендж-элли, где с ней бы случился припадок похлеще, чем с Ньютоном. А так у неё просто были все стимулы закончить разговор как можно быстрее.
– Здесь столько людей, что нет места для серебра, – сказала она. – Могу ли я заключить, что всё оно отправлено на Монетный двор для чеканки денег?
– Сударыня, – начал лондонский представитель, буквально читая по писанному, то есть по заготовленной бумажке. – Две недели, истекшие с тех пор, как вы представили векселя к оплате, были насыщены событиями. Дозвольте мне вкратце их изложить. Вы прибыли в тот день, когда с минуты на минуту ожидалась весть о французском вторжении. Цена на серебро была высока. Вы предъявили пять векселей. Один подлежал немедленной оплате, и мы по нему рассчитались. Четыре других подлежали оплате четвёртого июня по английскому календарю, то есть сегодня. Поскольку в Лондоне серебра было не добыть, мы отрядили курьера в наше амстердамское представительство. Менее чем через двенадцать часов после прибытия гонца из порта вышло судно, нагруженное серебром в количестве, достаточном для оплаты всех ваших четырёх векселей. При нормальном ходе событий оно вскоре было бы в Лондоне, и серебро перечеканили бы на монеты задолго до истечения срока действия векселей. Однако по пути его атаковали и захватили военные корабли, несущие французский флаг. Серебро и судно доставили в Дюнкерк, где они находятся и по сей час. Поскольку разбой вершился под французским флагом, наши голландские страховщики объявили, что ущерб причинён в результате военных действий и согласно условиям договора не подлежит возмещению.
– Вы не пытались купить серебро в Лондоне? – спросила Элиза. – После того, как французское вторжение отменилось, местный рынок наверняка им перенасыщен. Я даже слышала, что маркиз Равенскар две недели назад продал всё серебро, сколько у него было.
– Весть о пиратстве достигла моих клиентов только вчера, – вступил в разговор поверенный – маленький, росточком чуть больше Элизы, с лисьей повадкой. – Нет надобности говорить, что мой клиент тут же употребил все старания, чтобы приобрести местное серебро; но способность моего клиента к такого рода приобретениям зависит от репутации его торгового дома, каковая, заметьте, определяется не реальным состоянием его дел, а мнением прочих банкиров Сити… – Тут он невольно покосился на окно, под которым уже начали собираться вышеупомянутые банкиры или их посыльные.
– А она пострадала из-за пиратов, или страховщиков, или кого там ещё, – проговорила Элиза голосом, полным такого детского изумления, будто эта мысль только что пришла ей в голову.
– Мой клиент не станет комментировать ваши домыслы, – сказал поверенный. – Однако я должен поправить вас в части словоупотребления. Вы сказали «пираты». Пират не подчиняется ни одному государю. В данном случае правильнее говорить «капер». Вам известно, чем капер отличается от пирата, сударыня?
– Ну разумеется. Капер действует под флагом той или иной страны и, по сути, принадлежит к её военному флоту.
– Такая осведомленность, возможно, объясняется вашим статусом супруги верховного адмирала Франции, под чьим началом служит капитан Жан Бар, похитивший серебро моего клиента.
– Этот негодяй неисправим! Всего три года назад он конфисковал всё моё состояние до последнего пенни! Рада слышать, что Дом Хакльгебера отделался куда меньшим ущербом.
– Это ещё как посмотреть, – сказал поверенный. – Богатство дамы заключено в её шкатулке с драгоценностями, но богатство банкирского дома в значительной мере зиждется на его репутации. Прямые убытки, такие, как потеря корабля с серебром, можно списать или даже возместить. Когда же знатная особа составляет изощрённый комплот, чтобы погубить доброе имя банкирского дома…
– Ужасно, я не могу больше соглашаться! – воскликнула Элиза. Все замолчали – к такому ответу они были не готовы. – Впрочем, позвольте сказать, что вы не правы, утверждая, будто богатство дамы заключено в шкатулке с драгоценностями. Как и у банкирского дома, её главное достояние – репутация. Богатство, отнятое три года назад Жаном Баром, для меня ничто. Куда больший ущерб моей репутации будет нанесён, если кто-то по злому умыслу или просто по неведению начнёт распространять слух, будто я преднамеренно обманула честный немецкий банк! Ваш клиент так не думает, сэр?
– Э… мой клиент не так хорошо владеет английским, как мы с вами. Прежде чем я смогу вам сказать, согласен он или нет с вашими утверждениями, я должен буду встретиться с ним приватно и позаботиться, чтобы ему перевели ваши слова. Будьте любезны, сударыня, продолжайте, но прежде учтите, что никакие прежние высказывания моего клиента не могут и не должны толковаться как прямое или косвенное обвинение вас в мошенничестве.
– Вы очень меня успокоили. Так или иначе, именно с целью предотвратить такой урон моей репутации я и примчалась сюда нынче утром.
– Неужто?
– Ну разумеется! Мне сообщили, что для Дома Хакльгебера наступили трудные времена. Лотар фон Хакльгебер, по слухам, человек мстительный и беспринципный. Первой моей мыслью было, что он попытается спасти свою репутацию, замарав мою, что было бы крайне несправедливо, учитывая, что он вступил в сделку по своей воле, на собственных условиях, прекрасно осознавая риск. Как бы то ни было, суть в том, что я здесь, в Лондоне, одна, беззащитная, не имеющая другого достояния, кроме титула герцогини Йглмской, дарованного мне королём Вильгельмом.
– Мы прекрасно знаем ваши титулы, сударыня, – и английский, и французский, а равно и то, за что вы их
