– Ложитесь! – крикнула на ухо Фердинанду Вероника.
Ничего не понимающий барон Фердинанд фон Пфайфельгофф упал в дорогом костюме в серую пыль.
– Руки за голову! Всем! – скомандовал эфэсбэшник.
– Пожалуйста, – перевела Вероника, – положите руки себе на затылок.
Фердинанд повиновался.
– Спасибо, – прошептала Вероника.
Локис тоже лежал на земле.
Фэсбэшники обшарили его. Из подозрительного нашли только электрошокер.
– Ого, такой же, как у нас, – удивился эфэсбэшник.
– Мужики... – сказал Локис, – не забудьте видеокамеру забрать, я ее на бочке поставил, она все записала, вместе со звуком.
– Вот эта, что ли, зажигалка?
– Да. Она.
– Откуда взял?
– Добрые люди одолжили, – объяснил Локис.
– Потом расскажешь. Ребята, работаем!
Кто-то из ребят обшарил карманы Шимаченкова.
– У этого тоже шокер.
– Ну, выдали мне его, не выкидывать же, – проворчал Шимаченков.
– Лежи тихо, парень.
Дошла очередь до капитана, потом до немца. Затем послышался голос:
– Здесь женщина.
– Девушка! – возмутилась Вероника.
– Что-нибудь запрещенное есть? – командир эфэсбэшников понял, что имеет дело отнюдь не с бандюками, как у него проходило по сводке...
– Нет, – ответила Вероника.
– Ладно, поднимайтесь.
Девушка встала и поправила одежду.
– А немцу можно подняться?
– Этому? В костюме?
– Да.
– Скажите ему, что это спецоперация ФСБ России, – разъяснил капитан. – И все его неадекватные действия будут расцениваться как сопротивление властям.
Вероника перевела.
– Я понимайт, – сказал Фердинанд по-русски.
– Понимайт... Значит, можешь вставайт, – пошутил командир эфэсбэшников.
– А нам можно вставать? – спросил Шимаченков.
– А ты не бандит? – строго поинтересовался его командир.
– Я – десантник, – гордо ответил Шимаченков.
– Ладно, вставай, десантник. И вы поднимайтесь... – обратился он к лежащим на земле. – Черт... А куда делась целая банда?
– Да какая там банда, – вставая, ответил Локис. – Вон один дрыхнет вдрызг пьяный. Второй в куче фашистского гнилья валяется. Еще двое в пожарном ящике отдыхают.
– Спрятали их, чтобы вид нам не портили, – признался Шимаченков.
– Покажите, – попросил командир Локиса и Шимаченкова, а своим людям приказал. – Тех бандитов – «оформляйте».
Последним поднялся капитан. У него были смешанные чувства – вины и стыда.
– Вы командуете этим бардаком?
Капитан промолчал.
– Чего солдаты по лесу шастают?
– Самоволка.
– Самоволка?.. Разберемся...
40
Правоохранительные органы, благодаря видеозаписи, на которой Антон Прокопьевич Скорняшко сам признается в убийстве сержанта спецназа ВДВ Валерия Пасечникова, быстро во всем разобрались. Не последнюю роль в обвинении сыграла и расписка Фердинанда фон Пфайфельгоффа о перечислении Антону денег за продажу советского танка. С Владимира Локиса были сняты все подозрения. Ему принесли официальные извинения. А с Веником Огнеметчиком – Вениамином Горлаченко, Грубасом Робокопом – Робертом Колочинским, Чечёрой Экскаваторщиком – Иваном Бессеребренниковым и с немецким бароном Фердинандом фон Пфайфельгоффом еще предстоит разбираться суду.
Очередную драму в своей жизни перенесла Вероника.
– У десантника за плечами не просто парашют, а настоящие крылья, – обнимая ее на прощанье, сказал Дмитрий Шимаченков. – Пока я не вижу и не хочу видеть белый крестик – цель приземления на запасном аэродроме. Мне еще летать и летать. И приземляться, конечно же.
По перрону спешили пассажиры. От вагонов пахло железнодорожным мазутом. Проводницы проверяли билеты.
Вероника припала к груди молодого десантника. Умом она понимала его слова, но в ее сердце они вонзались острыми осколками разбитой мечты. Она плакала.
Смахнул слезу и Николай Прокопьевич. Он же всегда желал счастья для своей дочери.
– Ты, это, хоть напиши нам, – попросил он.
– Десантник не писатель. Про него пишут – это да... – Шимаченков подумал и добавил. – Иногда... Не обещаю. Но если меня замучает тоска – я приеду к вам. К морю. К доброй вашей душе. И если ты, Вероника, встретишь нормального, хозяйственного парня, ни в коем случае не упускай его... Мы, десантники, – женаты на небесах.
– Шима, поехали, – крикнул через открытое окно Фомичевых.
– Давай, последнее «пока» и в путь, – высунул голову из окна Локис.
Вероника припала к губам Дмитрия. Резко отпустила его и обняла Николая Прокопьевича.
Шимаченков побежал к дверям вагона.
Проводница уже собиралась опускать подножку.
– Едешь, нет? – крикнула она ему.
Шимаченков оглянулся. Остановился. Еще раз посмотрел в грустные глаза Вероники и... высоким прыжком запрыгнул в тамбур. Через минуту он был возле открытого окна, растолкал Фомичевых и Локиса, втиснулся между ними и закричал:
– Вероничка! Не поминай лихом!
Примерно через сутки Локис был у себя дома.
– Мама, моя добрая, милая мама, спасибо.
– Это твой любимый. Ух, наваристый, – Антонина Тимофеевна, осторожно ступая, чтобы не пролить, несла из кухни к столу в гостиной глубокую тарелку своего фирменного борща.
– Ешь, сынок. Наедайся домашним.
Десантник дул на ложку, от удовольствия причмокивал. Борщ он ел вприкуску с бутербродами – черный хлеб с грудинкой – и солеными огурцами.
– А я так испугалась, когда телевидение ко мне приехало. Ты уж извини меня, сынок, что поверила.
– Мама, ну ты же знаешь этих журналистов. Что-то где-то услышали, и уже спешат быть первыми. Однофамилец мой дезертиром оказался, а они толком и не проверили, примчались. Вот и полковник Белогуров вначале «повелся», а теперь пришлось ему перед тобой извиняться за недоразумение.
В дверь скромно, коротким звонком позвонили.
– Интересно, кто там? – удивился Локис.
– Не знаю, – пожала плечами Антонина Тимофеевна, – пойду посмотрю.
