строить свои планы соответственно.
С другой стороны, о Бринкере следовало заботиться ей самой. Даже если он не связан с Копенгагеном и Хэверфордом (а Фэрис пришлось согласиться: нет уверенности в том, что он — клиент Копенгагена, о, это было бы слишком просто) все равно он был именно ее проблемой.
Что она ему скажет об Арависе? «Привет, дядя, я еду в Аравис по неотложному делу. Ах, разве я не говорила? Я — хранительница севера». Ему это понравится. Она ясно представила себе ошеломленное выражение его лица, как будто она вдруг заговорила по-персидски, а он слишком вежлив, чтобы указать ей на это. Именно такое выражение было бы у него на лице, если бы она спросила: «Ты заплатил кому-то, чтобы меня убили, дядя?»
Он бы слегка наклонил голову к плечу, словно поражаясь, какое богатое воображение у молодых людей. Как этот легкий наклон головы ее раздражал! Она бы тогда потеряла терпение, как бывало всегда, и прибавила так злорадно, как только могла: «Это очень дорого стоило?»
И любой, оказавшийся в комнате в этот момент, был бы шокирован ее дерзостью. Тогда Бринкер смог бы отослать ее прочь и без помех осуществлять свои планы, как поступал всегда. И как будет поступать всегда. Что изменится, в конце концов, в тот день, когда Фэрис достигнет совершеннолетия? Станет ли он вдруг слушать ее, когда она с ним заговорит? Как по волшебству, согласится с ней, после того как много лет слушал ее со скучающим видом?
Бринкер держит Галазон в кулаке. Он добровольно не откажется от своего влияния. Единственной силой, когда-либо противостоящей ему, было общество землевладельцев под названием «Герцогская курия» и бывшие советники матери Фэрис, выбранные не только из класса землевладельцев, но со всего Галазона. Семена реформ скрываются там, думала Фэрис. Древнюю курию можно возродить, так что на основе этой полуразвалившейся палаты лордов вкупе с новомодными советниками когда-нибудь удастся создать в Галазоне нечто, напоминающее палату общин. Это будет сложно, конечно, даже без вмешательства Бринкера. Если она могла бы представить эти перемены как возрождение древней традиции, тогда, возможно, их приняли бы. Но, пожалуй, Бринкеру гораздо легче будет преподнести ее идеи как социалистические взгляды студентки, которая слишком долго была вдали от дома.
В каком-то смысле Бринкер уже согласился с ней начет потенциальной силы курии и советников. Курия так его беспокоила, что он ее распустил. Советников он вообще игнорировал много лет. Удастся ли найти кого-нибудь из них? Будут ли они доверять ей, как доверяли ее матери? И что сделает Бринкер, если будут?
«Что сделает Бринкер, — неожиданно пришло в голову Фэрис, — если Копенгаген действительно будет преследовать меня до Галазона?» Если верить словам Хэверфорда, а Фэрис полагалась на мастерство Джейн и считала, что им можно верить, Копенгаген знает, кто его клиент. Предположим, Копенгаген попадет в ее руки. Она достаточно доверяла Тириану и Риду, чтобы считать это возможным. Что удастся сделать, если она получит показания Копенгагена, компрометирующие Бринкера? Как поступит Бринкер? Как она хочет, чтобы он поступил?
Погрузившись в более приятные раздумья, Фэрис расслабилась. Мерное покачивание кареты ее убаюкивало. Мысль «никогда не вернусь» исчезла окончательно, ее прогнал медленный темп их движения. Фэрис уснула.
В половине шестого в тот вечер она очнулась от беспокойного сна и увидела нахмуренное лицо Джейн. После Оратса они остались единственными пассажирами в дилижансе. Рид и Тириан сидели снаружи. Несмотря на относительное уединение, Джейн по-прежнему не поднимала вуаль, и от этого ее хмурое лицо внушало еще большую тревогу. Фэрис огляделась, моргая.
— Что-то не так? У тебя опять разболелась голова?
— Да. И ничего удивительного. Эта дорога ужасна. У меня как будто шея отрывается от плеч. Как ты можешь спать?
Фэрис подавила зевок.
— Я просто дала отдых глазам. — Она выглянула в окно. — Уже темно? Ну хоть небо очистилось. Который час? И где мы вообще?
Джейн вручила Фэрис свой путеводитель.
— Я не знаю, и мне все равно. Один сосновый лес похож на другой. Ты знала, что дороги будут такими ужасными?
— Хочешь выпить чаю? — Фэрис подышала на ладони, чтобы хоть немного согреть их.
— Никакого чая не будет, пока не приедем в Ругер, и не говори ничего утешительного насчет ожидающих нас плотной еды и мягких постелей, потому что меня нельзя утешить. Мне плохо, и если бы ты не стремилась так домой, тебе бы тоже было плохо.
— Это не намного хуже, чем путешествие в частном экипаже из Жедесвара. И дождя, похоже, не будет. Только подумай, какими бы стали дороги в дождь.
— А пока мы путешествуем по Руритании[11] с расческой и носовым платком, в то время как все наши вещи лежат в Порта Ориенталис и гниют в какой-нибудь грязной дыре для невостребованного багажа.
— К чемоданам привязаны бирки. Служащие поезда отошлют все в Галазон-Чейз. Мы можем приехать в Ругер как раз к ужину. И я сразу закажу для тебя еще травяного чая от головной боли.
— Чая? — Джейн возмутилась. — Хотя бы бренди. А лучше коньяка.
Дилижанс резко дернулся, потом раздался треск. На мгновение подруги ошеломленно замолчали, потом Фэрис удалось отлепиться от Джейн. Карета остановилась. Когда Фэрис взялась за ручку двери, она распахнулась, и ворвался порыв холодного воздуха. Тириан, едва различимый при свете звезд, без шляпы, со своим маленьким пистолетом в руке, осведомился:
— Вы не пострадали?
— Я — нет, — ответила Фэрис. — А ты, Джейн?
— Коньяк был бы гораздо лучше. — Голос Джейн звучал очень сердито. — Я в порядке. — Она осторожно встала с пола и с негодованием прибавила: — Я вся в какой-то трухе!
— Что случилось? — спросила Фэрис.
— Поперек дороги лежит дерево. Кучер свалился с козел. Думаю, постромка порвалась. Рид держит лошадей. Оставайтесь на месте.
Фэрис спустила ногу, чтобы вылезти из кареты.
— Мы поможем. Я могу подержать лошадей.
Тириан не сдвинулся с места.
— В этом нет необходимости.
Медленно, стараясь рассмотреть выражение лица телохранителя, Фэрис села на место.
— Спасибо, ваша светлость.
Дверь закрылась, и Тириан исчез.
Удивленная Джейн прекратила отряхивать юбки.
— Что с вами обоими случилось? Конечно, мы должны помочь. И так можем проторчать тут всю ночь.
— Хейдок не слишком цивилизованное место. — Фэрис нахмурилась. — В этих лесах, по слухам, полно всяких разбойников.
— Очень мило!
Вечер еще не перешел в ночь, но над головой уже сверкали огромные звезды, горящие ледяным бело-голубым светом в безупречно ясном небе. Ветерок не шевелил ветви сосен. Кучеру, громко требующему сливовицы, помогли подняться. Лошадей успокоили. Зажгли лампы на карете. Они еле мерцали, но Тириан все же взялся чинить при их свете порванную упряжь.
— Это очень большая сосна, — заметила Джейн мрачным тоном. — Они даже не пытались сдвинуть ее с места.
— Сомневаюсь, что им это удастся. Как твоя голова? Ты могла бы превратить во что-нибудь это дерево, как ты считаешь?
В голосе Джейн звучало сомнение.
— Возможно.
— Если не сможешь, нам придется развернуть карету и ехать обратно.
