звук, и они обе с чудовищным грохотом падают на пол.
Вцепившись друг в друга, они катятся по коридору, ударяясь о почтовые тележки. Потом живой клубок меняет направление и катится в другую сторону, встречая на своем пути шкаф для хранения документов.
О том, чтобы нанести колом точный удар, не может быть и речи.
Несмотря на то, что Алекса дьявольски сильна, моя мама каким-то образом умудряется удерживать ее запястья. Тогда Алекса сильно размахивается ногой, обутой в туфлю со зловеще тонкой шпилькой. С ужасом я вижу, как каблук со всего маху вонзается в Эву. Она отпускает Алексу, откатывается в сторону и вскакивает на ноги так быстро, что я почти не успеваю уловить ее движение.
Алекса со своей нечеловеческой силой и скоростью уже на ногах — готовая к прыжку и с угрожающе растопыренными когтями.
Нам просто необходимо победить в этой битве — ради Джеймса, ради «девушек Тэсти», ради того, чтобы выяснить, где все эти годы провела моя мама (похоже, в спортивном зале). К сожалению, я вынуждена довольствоваться лишь положением наблюдателя. Эва бьет Алексу в лицо.
Алекса собирается нанести удар ногой наотмашь. Эва также использует свои красивые острые туфли как оружие, нанося несколько точных ударов высоко поднятой ногой.
— Кейт, брось мне кол! — кричит она.
Я так и делаю, пораженная тем, как быстро и ловко мама ловит его на лету.
Снова, как пантера, она бросается на Алексу. Они влетают в рабочий отсек Аннабел. Мой обзор ограничен, но я вижу изящную руку Эвы, с высоко занесенным колом над головой, а потом наносящую разящий удар с ужасной силой. Раздается отвратительный хруст. Потом какой-то хлопок, хрипы и чье-то учащенное дыхание, еще один хлопок, за которым следует звук, похожий на треск раскалывающегося дерева.
Эва, оглядываясь, выходит в коридор. Выступая на дюйм или около того, в левой стороне груди Алексы, прямо над ее бледным соском, торчит кол, как в «яблочке» мишени, точно в сердце. Крови нет.
Эва вонзила кол так глубоко, что пригвоздила Алексу к столу. Откуда у Эвы столько сил? Меня тошнит от этого зрелища, но я не могу сдвинуться с места. Я пытаюсь сдержать рвотные позывы.
Тут начинается кое-что похуже. Алекса скорчивается. Ее ноги в леггинсах извиваются в попытке найти точку опоры на полу. Руки колотят по столу. Прямо на глазах плоть темнеет. Алекса начинает чернеть и сморщиваться, как кукла Барби в огне. Прекрасные светлые локоны трещат и превращаются в пепел. Вот обнажаются и рассыпаются кости скелета, которые тут же испаряются. Через несколько секунд от нее остаются лишь пара леггинсов нулевого размера с черными кружевными трусиками внутри и груда массивных ювелирных украшений.
— Я попала ей прямо в сердце, — говорит Эва. — Она не воскреснет.
Трясущимися руками достаю мобильник:
— Я позвоню 911.
Она слегка пожимает плечами:
— Хорошо, звони.
— Мне не нужно твое разрешение, — хмуро говорю я, набирая номер.
Я разговариваю с оператором, и мне обещают помощь в течение ближайших пяти минут. Надеясь, что так и будет, я склоняюсь над Джеймсом — надо оказать ему первую помощь — остановить кровотечение. Однако крови почти нет.
— Кто-то идет, — говорит Эва, втягивая носом воздух. — Кто-то из людей. Нам надо действовать быстро.
Она смотрит на меня своими темными глазами так, будто видит насквозь.
— Ты мне доверяешь, Кейт? — спрашивает она.
Доверяю ей? Она — моя мать, но бросила меня шесть лет назад.
— Нет, — отрезаю я.
— Сделаешь ли ты то, о чем я тебя сейчас попрошу? Я объясню тебе все позже. Это очень важно.
Полагая, что я теперь перед ней в долгу, отвечаю:
— Хорошо.
— Что, черт возьми, здесь происходит?
Я поднимаю глаза и вижу Лорен, свежую, с айс-кофе в руке.
Боже мой, сегодня же суббота! Да, ответственные редакторы действительно преданные своему делу люди.
Только в семь утра нам с Эвой удалось уютно устроиться в недорогой закусочной недалеко от госпиталя «Бет Израиль», куда «скорая» доставила Джеймса. Здесь длинная стойка, богатое меню и обитые розовой кожей кабинки для посетителей. С Джеймсом все будет в порядке — ему лишь надо наложить несколько швов. Сильвия побыла с ним в госпитале, чтобы мы с Эвой могли поговорить наедине.
Лорен осталась в офисе — разбираться с полицией. Она согласилась прикрывать нас, после того как Эва убедила ее в том, что разразится большой скандал, который повлечет за собой длительное расследование, если не сбить полицейских со следа.
Мы придумали такую историю: одна из старших редакторов, скандально известная на страницах светской хроники Алекса Ларкин, потеряла рассудок на почве чрезмерного злоупотребления диетами и, нацепив перчатки с когтями «Агент-провокатор», напала на Джеймса Мне удалось оттащить ее от него, но при попытке задержания она вырвалась и сбежала в неизвестном направлении.
Я беспокоилась, что полиция станет просматривать записи камер видеонаблюдения, но, как оказалось, зря — «Олдем» никому не позволяет смотреть их, кроме собственной службы безопасности.
Лорен согласилась на этот хитроумный обман полицейских при условии, что сразу же после того, как они уйдут, мы объясним ей, что же случилось на самом деле.
Сидя в розовой кабинке напротив Эвы, я бы тоже хотела уяснить для себя кое-какие детали.
— Как тебе удалось проникнуть в здание? — спрашиваю я. — Ведь охранник не пропускал никого без пропуска «Олдем».
Эва выглядит очень уставшей.
— Я его уговорила.
— А как ты попала на этаж? Ведь нужен код доступа.
— Может, я начну с самого начала?
— А что это за сплетни о тебе и о каком-то мужчине по имени Джин Джантор?
— Джин? — Вид у Эвы недоумевающий. — Ему очень нравились мои работы. Ничего больше. Я любила только твоего отца. И до сих пор люблю. — Она невесело смеется. — Если бы дело было только в этом…
Мне так хочется в это верить!
Подходит официант, чтобы принять у нас заказ. Я прошу принести мне калорийный бублик, обсыпанный разнообразными зернышками, и к нему соус из сыра и томатов. Эва заказывает себе черный кофе и достает свои сигареты.
— Здесь не курят.
Она вздыхает:
— Нью-Йорк изменился.
— Где ты была все это время, можешь сказать?
— В Европе. Я вернулась, потому что Виктория получила твое сообщение и забеспокоилась.
— Она знала номер твоего телефона? — Мне становится дурно — Виктория знала и скрывала.
На лице моей матери отражается страдание.
— Пожалуйста, не смотри на меня так, — просит она. — Я никогда бы не оставила тебя. Мне пришлось это сделать для твоей же безопасности. Все, что я делала, — только ради тебя. Надеюсь, когда-нибудь ты все поймешь и простишь меня.
— Не понимаю. Почему ты должна была уйти? И зачем ты вернулась?
