погоду, какая бывает в межсезонье, толку от него все равно никакого не было, так что, пока Грейс спала, я выскользнул из комнаты; она даже не пошевелилась. Очутившись на заднем крыльце, я остановился, нерешительно глядя на серебристую от инея траву. Хотя я позаимствовал у ее отца пару резиновых сапог, холодный утренний воздух все равно пощипывал через голенища мои голые лодыжки. Меня немедленно накрыло тошнотворным предчувствием превращения.
«Сэм, — сказал я себе, надеясь, что мое тело поверит в это. — Ты — Сэм».
Мне нельзя было замерзать, я вернулся в дом за чем-нибудь теплым. Чертова погода. Куда подевалось лето? В захламленном шкафу, пропахшем старьем и нафталином, я откопал ярко-голубую дутую куртку, в которой стал немедленно похож на дирижабль, и уже с большей уверенностью вышел во двор. Ножищи у отца Грейс были как у йети, так что я пошлепал в лес с грацией белого медведя, попавшего в кукольный домик.
Несмотря на холодный воздух, от которого дыхание белым облаком стыло у меня перед носом, я не мог не восхищаться лесом, одетым в насыщенные краски осени, поразительно красной и желтой листвой, яркой лазурью неба. Волком я никогда не обращал внимания на такие мелочи. Однако едва я начал пробираться к тайнику, где хранил свою одежду, как немедленно пожалел о тех возможностях, которые стали недоступны для меня в человеческом обличье. Хотя все мои чувства остались обостренными, я уже не мог отыскать по запаху многочисленные звериные тропы и почуять во влажном воздухе признаки того, что днем должно потеплеть. Обычно я слышал механическую симфонию мчащихся по шоссе легковых автомобилей и грузовиков и мог определить размер и скорость каждой машины. Но теперь я чувствовал лишь дымный запах осени, горящей палой листвы и полумертвых деревьев и улавливал лишь низкий, еле различимый гул моторов где-то вдалеке.
В обличье волка я почуял бы приближение Шелби еще задолго до того, как она показалась мне на глаза. Сейчас же она подобралась ко мне практически вплотную, прежде чем я почувствовал чье-то приближение. Волоски на шее встали дыбом, и меня охватило тревожное ощущение, будто кто-то дышит мне в такт. Я обернулся и увидел ее; она была крупная для самки, а ее белый мех при дневном свете казался обыденно желтоватым. Похоже, она спаслась из вчерашней бойни без единой царацинки. Слегка прижав уши, она склонила голову и оглядела мой комичный наряд.
— Чшш, — произнес я вслух и протянул руку раскрытой ладонью вверх, чтобы она могла обнюхать меня. — Это я.
Она с отвращением скривилась и медленно попятилась — должно быть, учуяла исходивший от меня запах Грейс. Я тоже его чувствовал; даже сейчас от волос, соприкасавшихся с ее подушкой, и от руки там, где кожи касались ее пальцы, исходил слабый аромат мыла.
Глаза Шелби настороженно сверкнули, совсем как когда она бывала в человечьем обличье. Такие уж у нас с Шелби были отношения; даже не помню, ссорились ли мы когда-нибудь. Я, как утопающий, цеплялся за свою человеческую суть — и за свою одержимость Грейс, — тогда как Шелби, облачившись в волчью шкуру, с радостью забывала все человеческое. Разумеется, на то у нее было множество причин.
Сейчас мы с ней стояли в этом сентябрьском лесу и наблюдали друг за другом. Она повела ушами, вбирая десятки звуков, недоступных моему человеческому слуху, и ноздри ее затрепетали: она пыталась определить, где я побывал. Я поймал себя на том, что вспоминаю ощущение палой листвы под лапами и терпкий, густой, дремотный запах осеннего леса, какими воспринимал их в волчьем обличье.
Шелби заглянула мне в глаза — поступок очень человеческий, учитывая, что мой ранг в стае был очень высок и такой вызов мне бросить могли только Пол или Бек, — и мне послышался ее человеческий голос, спрашивавший, как много раз прежде: «Неужели ты не скучаешь по всему этому?»
Я закрыл глаза, отгородившись от ее горящего взгляда и от собственных воспоминаний о своей волчьей ипостаси, и стал вспоминать Грейс, оставшуюся в доме. Ничто за всю мою жизнь в волчьем обличье не могло сравниться с прикосновением руки Грейс к моей руке. Я немедленно облек эту мысль в слова, а слова сами собой сложились в стихи:
За ту секунду, которая ушла у меня на то, чтобы сочинить эту строфу и придумать к ней музыку, Шелби бесшумно скрылась в чаще.
Ее исчезновение, такое же неслышное, как и появление, напомнило мне о том, насколько я уязвим, и я поспешно поковылял к сарайчику, где хранилась моя одежда. Много лет назад мы с Беком по бревнышку перетащили старый сарай с его заднего двора на небольшую полянку в чаще леса.
Внутри хранился обогреватель, лодочный аккумулятор и несколько пластмассовых контейнеров, на каждом из которых значилось чье-то имя. Я открыл контейнер с моим именем и вытащил из него набитый рюкзак. В других контейнерах хранились еда, одеяла и запасные аккумуляторы — снаряжение, позволяющее какое-то время прожить в этой хижине, пока не примут человеческий облик все остальные члены стаи, — я же хранил в своем все необходимое для побега. Все, что было в этом рюкзаке, предназначалось для того, чтобы помочь мне как можно быстрее вернуться к человеческой жизни, и вот за это Шелби и не могла меня простить.
Я торопливо натянул одну поверх другой несколько футболок с длинным рукавом и джинсы; чересчур большие сапоги, позаимствованные у отца Грейс, сменил на шерстяные носки и стоптанные кожаные ботинки, сунул в карман кошелек с заработанными за лето деньгами, а все остальное запихнул в рюкзак. Я закрывал за собой дверь, когда краешком глаза заметил промелькнувший рядом темный силуэт.
— Пол, — сказал я, но черный волк, вожак нашей стаи, уже исчез. Сомневаюсь, чтобы он вообще меня узнал: для него я теперь был всего лишь еще одним человеком в нашем лесу, несмотря на смутно знакомый запах. У меня защипало в носу. В прошлом году Пол превратился в человека только в конце августа. Может, в этом году он вообще не превращался.
Я знал, что мне самому оставалось считаное число превращений. В прошлом году я превратился в человека в июне, хотя в позапрошлом это случилось ранней весной, еще до того, как сошел снег. А в этом году? Сколько еще мне пришлось бы ждать возвращения в собственное тело, не подстрели меня Том Калпепер? Я и сам толком не понимал, каким образом это помогло мне обрести человеческий облик в такую прохладную погоду. Я помнил, как было холодно, когда надо мной склонилась Грейс с полотенцем в руках. Лета не было уже давным-давно.
Буйство осенних красок повсюду вокруг хижины показалось мне теперь издевательством — свидетельство того, что миновал целый год, а я даже не заметил. Я вдруг с внезапной ужасающей уверенностью понял, что это мой последний год.
То, что я лишь сейчас познакомился с Грейс, казалось жестокой насмешкой судьбы.
Думать об этом не хотелось. Я бегом вернулся к дому, удостоверился, что машин родителей Грейс по- прежнему нет на месте. Войдя в дом, я на миг задержался перед дверью в спальню, потом долго слонялся по кухне, заглядывая в шкафчики, хотя есть мне на самом деле не особенно хотелось.
«Признайся. Тебе просто страшно туда возвращаться».
Мне отчаянно хотелось снова ее увидеть, этот непреклонный призрак, который долгие годы не давал мне покоя в лесу. Но я боялся, что, когда я окажусь с ней лицом к лицу в беспощадном свете дня, все изменится. Или, того хуже, ничего не изменится. Вчера вечером я истекал кровью у нее на крыльце. Спасти меня мог кто угодно, не обязательно она. Сегодня же мне было нужно нечто большее. А вдруг я для нее просто жалкая ошибка природы?
«Ты мерзкая тварь. Ты отвратителен. Ты исчадие ада. Где мой сын? Что ты с ним сделал?»
Я закрыл глаза, не понимая, почему, думая о всем том, что потерял, я не вспоминал о моих родителях.
— Сэм?
Услышав собственное имя, я подскочил от неожиданности. Грейс снова позвала меня из своей комнаты, еле слышно, почти шепотом, недоумевая, куда я мог подеваться. В голосе у нее не было страха.
