тело, превращаясь в мощные лапы. Я вспомнил эту боль так отчетливо, словно сам превращался в волка, — боль утраты. Пронзительная мука того мгновения, когда я переставал быть собой. Утрачивал то, что делало меня Сэмом. Ту часть меня, которая помнила имя Грейс.
Я смотрел, как она борется, и в глазах у меня стояли слезы. Мне хотелось схватить Бека и вытрясти из него душу за то, что он сделал с ними. Но какая-то часть меня отстраненно думала: «Слава богу, что Грейс не пришлось пройти через все это».
— Бек, — сказал я и поморгал, прежде чем взглянуть на него. — Гореть тебе за это в аду.
Дожидаться его ответа я не стал. Я молча ушел, жалея, что вообще сюда приехал.
В ту ночь, как и во все остальные ночи с тех пор, как я ее встретил, я лежал, обнимая Грейс, и прислушивался к приглушенным голосам ее родителей в гостиной.
Они были такие шумные, то смеялись, то болтали, то гремели посудой в кухне, хотя я ни разу не видел никаких следов их стряпни. Они напоминали мне студентов, которые нашли младенца в корзине и не имели ни малейшего понятия, что с ним делать. Какой была бы Грейс, живи она в моей семье — в стае? Будь рядом с ней Бек?
В ушах у меня звучали слова Бека, подтверждавшие то, чего я страшился. Все так и было, это действительно мой последний год.
— Вот и все, — выдохнул я беззвучно, как будто примериваясь к этим словам.
Грейс в бережном кольце моих рук вздохнула и уткнулась мне в грудь. Она уже спала. В отличие от меня, которому приходилось охотиться на сон с отравленными стрелами, Грейс засыпала в мгновение ока. Я ей завидовал.
Перед глазами у меня снова и снова вставали Бек и те ребята.
Мне хотелось рассказать об этом Грейс. И не хотелось ей об этом рассказывать.
Мне было стыдно за Бека, я разрывался между верностью ему и верностью самому себе — а ведь до сих пор я даже не сознавал, что это не одно и то же. Мне не хотелось, чтобы Грейс плохо о нем думала, но необходимо было с кем-нибудь поделиться, снять со своей души этот непосильный камень.
— Спи давай, — пробормотала она еле слышно и просунула руку мне под футболку, что отнюдь не способствовало засыпанию.
Я со вздохом поцеловал ее сомкнутые веки. Она довольно засопела и прошептала, не открывая глаз:
— Тише, Сэм. Что бы тебя ни беспокоило, это может подождать до утра. А если не дождется, значит, не так уж оно было и важно. Спи.
И я послушно уснул.
Глава 32
Грейс
45 °F
С утра Сэм сказал мне: «Пора пригласить тебя на настоящее свидание». Вообще-то, самые первые его слова были: «По утрам у тебя такая классная прическа», но первое серьезное высказывание (а принимать всерьез его уверения в том, что по утрам мои волосы выглядят классно, я отказывалась) было про свидание. Занятий в школе сегодня не было, у нас образовался полностью свободный день, и это казалось незаслуженной роскошью. Сэм помешивал в кастрюле овсянку и через плечо поглядывал на входную дверь. Хотя мои родители с утра пораньше отправились на какой-то пикник от отцовской работы, он, похоже, опасался, как бы они не появились раньше времени и не спустили его с лестницы.
Я оперлась о столешницу и заглянула в кастрюлю. Перспектива есть на завтрак овсянку меня не прельщала. Я как-то попыталась ее сварить и нашла вкус слишком... здоровым.
— Так что там насчет свидания? Куда ты меня поведешь? В какое-нибудь захватывающее местечко вроде лесной чащи?
Он прикрыл мне рот ладонью. Моя шутка явно не показалась ему смешной.
— На обычное свидание. Будем есть что-нибудь вкусное и развлекаться.
Я повернулась, и его ладонь оказалась на моих волосах.
— Угу, — саркастически буркнула я, потому что он так и не улыбнулся. — А я-то думала, ты не делаешь ничего обычного.
— Достань две глубокие тарелки, ладно? — попросил Сэм.
Я выставила тарелки на стол, и Сэм разложил по ним сладкую кашу.
— Я просто хочу пригласить тебя на нормальное свидание, чтобы у тебя осталось что вспо...
Он осекся и опустил глаза, опершись ладонями о стол так, что плечи у него поднялись чуть не до ушей. В конце концов он повернулся ко мне и закончил:
— Я хочу, чтобы у нас все было по-человечески. Давай попробуем вести себя как обычные люди?
Я кивнула и, придвинув к себе тарелку, отправила в рот ложку каши. Сэм добавил в нее коричневого сахара, кленового сиропа и еще каких-то пряностей. Я ткнула перемазанной в каше ложкой в Сэма.
— Я и так веду себя как обычный человек. Каша слишком сладкая.
— Вот она, человеческая благодарность, — вздохнул Сэм и удрученно взглянул на свою тарелку. — Тебе не понравилось?
— Да нет, все нормально.
— Бек варил мне такую кашу, когда я перестал поедать яйца в безумных количествах.
— А ты их поедал?
— Я был своеобразным ребенком. — Сэм кивнул на мою тарелку. — Если не хочешь, можешь не есть. Заканчивай завтракать, и пойдем.
— Куда?
— Сюрприз.
Больше ничего мне можно было не говорить. Злосчастная овсянка вмиг была съедена, я натянула пальто и шапку и схватила рюкзак.
Впервые за все утро Сэм рассмеялся, и у меня отлегло от сердца.
— Ты прямо как щенок. Я звякнул ключами, а ты уже скачешь перед дверью в ожидании прогулки.
— Гав-гав.
Сэм похлопал меня по голове, проходя мимо, и мы вышли в прохладное белесое утро. Когда «бронко» уже выехал на дорогу, я снова попробовала допытаться:
— Может, все-таки скажешь мне, куда мы едем?
— Не-а. Единственное, что я тебе скажу: притворимся, что я сделал это в первый же день, когда познакомился с тобой, вместо того чтобы схлопотать пулю.
— Моего воображения на это не хватит.
— Зато моего хватит. Я буду воображать это вместо тебя, так убедительно, что тебе придется в это поверить. — Он улыбнулся, чтобы продемонстрировать силу своего воображения, но улыбка вышла такая печальная, что у меня защемило сердце. — Я буду ухаживать за тобой как полагается, тогда моя одержимость тобой не будет казаться такой пугающей.
— А мне кажется, что это я пугающе тобой одержима. — Мы выехали со двора, и я выглянула в окно. С неба медленно падали снежные хлопья. — У меня этот... как же он называется? Когда идентифицируешь себя с тем, кто тебя спас?
Сэм покачал головой и свернул в противоположную от школы сторону.
— Ты имеешь в виду синдром Мюнхгаузена? Когда человек идентифицирует себя со своим похитителем?
Теперь уже я покачала головой.
— Это не одно и то же. Синдром Мюнхгаузена — это когда человек выдумывает себе несуществующие болезни, чтобы привлечь внимание.
