вопросительно посмотрел на нее: — Между прочим, кто ты теперь? Миссис Колеман? Или мисс Грэхем?
Я вообще-то не думала об этом. Но мне кажется, что в мои годы мне будет не так-то просто сменить фамилию. Когда пробудешь сорок два года мисс Грэхем, потом стать кем-то другим, да еще за один день… — она заметила разочарование в его глазах, — но, с другой стороны… может, за следующие тринадцать лет я смогу привыкнуть к другой фамилии?.. Знаешь, что я тебе отвечу?
— Колеман? — Он был поражен и тронут до глубины души. Действительно, сегодня был просто необыкновенный день.
— Миссис Колеман, — проговорила она, — Пилар Колеман. — Она трогательно улыбнулась, став совсем юной. Брэд не удержался и снова поцеловал ее. Его рука нежно обвилась вокруг ее талии, и они медленно двинулись к гостям, туда, где праздник был в разгаре.
— Мои поздравления, Пилар. — Мать улыбалась ей поверх бокала с шампанским.
В свои шестьдесят семь Элизабет Грэхем была все еще привлекательной женщиной. Она была врачом- невропатологом и имела обширную практику в Нью-Йорке вот уже сорок лет. Пилар была ее единственным ребенком. Ее муж — судья нью-йоркского апелляционного суда — погиб в авиакатастрофе. Он был тогда на вершине своей карьеры, а Пилар училась на юридическом факультете.
— Сегодня ты удивила нас всех, — сдержанно проговорила мать и поджала губы.
Пилар улыбнулась ей в ответ. Она прекрасно знала ее манеру все время поддразнивать дочь и научилась с годами не обращать внимания на эти реплики и тон, которым они обычно произносились.
— Вся наша жизнь полна неожиданностей и сюрпризов, — парировала дочь и посмотрела на Брэда и стоящую позади него Марину.
Они были знакомы буквально с первых дней, как только Пилар появилась в Санта-Барбаре. Женщины очень сблизились, Марина в какой-то мере заменяла ей мать, и для Пилар очень много значило то, что именно она возглавила свадебную церемонию. Марина работала с Брэдом в суде, но дружили они с Пилар уже целую вечность. Они вместе работали еще в адвокатской конторе, пока Марина не сделалась судьей, а отношения их были гораздо более тесными, чем отношения Пилар с матерью.
С матерью они никогда не были близки, да и вообще своих родителей Пилар почти совсем не знала и виделась с ними редко. Они были заняты своей карьерой и, когда дочери исполнилось семь, отправили ее в интернат. На каникулы ее привозили домой и устраивали, как она рассказывала об этом Брэду, «допросы с пристрастием». Они спрашивали, чему их там учат, как продвигается ее французский и не будет ли она любезна объяснить появление низкой оценки по математике. Они были совершенно чужими ей людьми, хотя отец иногда во время отпуска предпринимал слабые попытки сблизиться с дочерью. Но как бы ни был отец занят своей карьерой, это была ерунда по сравнению с тем, как относилась к работе Элизабет Грэхем. Когда Пилар была еще ребенком, мать дала ей понять раз и навсегда, что то, что она делает для своих пациентов, не идет по важности ни в какое сравнение с тем, что она может сделать для своей единственной дочери.
Много лет назад, когда они только познакомились, Пилар сказала Брэду:
— Я понятия не имею, зачем моим родителям вообще нужны были дети. Я часто гадала, была ли я ошибкой их молодости или неудавшимся экспериментом. Но, по-моему, они сами никогда не знали этого. Отцу, правда, стало немного легче, когда я пошла по его стопам. Я думаю, он тогда впервые в жизни решил, что все-таки я что-то собой представляю, а до этого они никогда не интересовались моими школьными успехами. Ну а мать, естественно, была просто в бешенстве, что я не интересуюсь медициной, хотя она никогда и не пыталась привить мне интерес к ней.
Фактически Пилар всю свою жизнь провела в различных школах. Она как-то в шутку сказала одному из своих коллег, что прошла те же «университеты», что и некоторые из ее подзащитных, которые всю свою сознательную жизнь провели в тюрьмах. И вполне естественно, что отношение к ней ее родителей, их холодность и безразличие внушили Пилар мысль о том, что замужество — дело совершенно бессмысленное, ну а о детях вообще говорить не приходится. Такого детства, как у нее, она бы не пожелала и врагу, а не то что своему ребенку. Поэтому, увидев, как Брэд относится к своим детям, как он с ними откровенен, приветлив, всегда готов выслушать, понять, помочь, поделиться с ними своими проблемами, она была просто поражена. Таких отношений у Пилар не было ни с одним существом в мире. А Брэд мало-помалу помог ей научиться открывать душу, делиться своими чувствами с теми, кто ее окружает. Постепенно она стала откровенной не только с ним, но и с его детьми. Но над тем, чтобы завести собственного ребенка, Пилар не задумывалась никогда. И сейчас, встретившись с матерью на свадьбе, она с горечью подумала о том, что родители лишили ее многого.
— Ты сегодня прекрасно выглядишь. — Мать сказала это таким тоном, будто разговаривала с малознакомым человеком. Она никогда в разговоре ни голосом, ни интонацией не выдавала своих чувств. — Досадно, что вы с Брэдом слишком стары для того, чтобы иметь детей.
Пилар уставилась на нее в изумлении, не веря своим ушам.
— Я не могу поверить, что это говоришь ты… — Она произнесла это так тихо, что ее не услышал даже стоящий рядом Брэд. — Какое ты имеешь право вмешиваться в нашу жизнь, да еще с такими неуместными замечаниями? — Ее глаза так гневно сверкнули, что Марина издали заметила это.
— Ты знаешь не хуже меня, что с медицинской точки зрения ты уже в том возрасте, когда заводить детей — не слишком благоразумно. — Мать была совершенно бесстрастной и спокойной, тогда как Пилар еле сдерживалась, чтобы не взорваться от бешенства.
— Женщины в моем возрасте прекрасно рожают, и не так уж редко, — Пилар досадовала, что завелась по этому поводу. Ведь она никогда не думала заводить детей. Но, с другой стороны, какое право имеет ее мать говорить о том, чего она не хочет или, что еще хуже, — не может. После того что она сделала, а вернее, не сделала для дочери за все эти годы, Пилар считала, что эта женщина не имеет ни малейших оснований вмешиваться в ее жизнь, навязывать ей свое мнение и доказывать правоту своих доводов и суждений.
— Может, и рожают, Пилар, но это не приводит ни к чему хорошему. Я сталкиваюсь с такими «поздними» детьми чуть ли не каждый день. Это несчастные, обделенные жизнью существа, совершенно неполноценные как физически, так и умственно. Поверь, тебе это совершенно ни к чему.
Да, ты права, мне это ни к чему. — Она посмотрела матери прямо в глаза. — Мне это ни к чему, потому что я никогда не хотела иметь детей, никогда… И только лишь благодаря тебе и отцу! — С этими словами Пилар повернулась и затерялась в толпе гостей. Ее била дрожь, она хотела поскорей найти Брэда, единственного человека, который мог успокоить ее.
— С тобой все в порядке? — Это была Марина, ее седые, мелко завитые волосы придавали прическе немного старомодный вид. Вот кто был для Пилар настоящей матерью, другом, на которого всегда можно положиться. Чуткая и мудрая, она всегда могла дать совет, основываясь на собственном жизненном опыте. Старшая из одиннадцати детей, она после смерти матери подняла их на ноги, но сама так и не вышла замуж, и своих детей у нее не было. «Я вся отдалась работе», — оправдывалась она и всегда сочувствовала Пилар по поводу ее отношений с родителями. В последние годы обида на мать прошла, и она не вспоминала о ней, за исключением тех редких случаев, когда они виделись. «Доктор», как называла ее Пилар, появлялась в Калифорнии раз в два-три года, и в промежутках между встречами дочь нисколько не скучала по ней и лишь слегка удивлялась, что их отношения с годами не становятся ближе.
— Похоже, Доктор задала тебе перцу. — Марина ласково смотрела на нее. Пилар улыбнулась. Когда Марина рядом, хочется думать о человечестве только хорошее. Она была из тех редких людей с открытой душой, которых все любят.
— Она просто хотела удостовериться в том, что мы с Брэдом благоразумны и понимаем, что в нашем возрасте не стоит заводить детей. — Пилар сказала это с улыбкой, но в ее голосе чувствовалась горечь. Ей было обидно не за детей, которых у нее не будет, ей было обидно за то, что мать опять не проявила ни капли заботы и участия к ее судьбе.
— Кто это сказал? — Марина выглядела рассерженной. — Моя мать родила последнего ребенка, когда ей было пятьдесят два.
— Что ж, мне теперь есть к чему стремиться. — Пилар усмехнулась. — Пообещай мне, что этого не будет, а не то я застрелюсь прямо сейчас.
Это в день своей свадьбы? Не будь такой жестокой! — И вдруг, посерьезнев, Марина ошеломила Пилар совершенно неожиданным вопросом: — А вы оба хотите иметь детей? — Она знала пары, которые были
