Это
Я не думаю, что работали исключительно секьюрити пресловутой Сашиной фирмы. Безусловно, за его спиной стояли мощные организации. Но мне-то что с того – слабой женщине, на «троечку» разбирающейся в большой политике?
Заухал филин – отрывисто, зловеще. Мы вздрогнули, стали озираться. Словно холодом подуло... А ведь он действительно не убийца, подумала я. Куда уж проще: зайди в избушку, шлепни тех двоих и не мучайся. Тайга спишет. А затем мне ствол под горло – и колись, Дашенька. Расколюсь, куда я денусь. Для того и слямзила хреновину – чтобы выжить, а не наоборот...
– Не нравится мне здесь... – Турченко тяжело поднялся, неловко зажав приклад под мышкой. – Давай отойдем.
Мы переместились к утесу. Спустились на площадку, окруженную беспорядочными развалами камней. Отсюда холм казался круче. Избушка отъехала выше, но пока просматривалась. Левее сосны с мощными ветвями угадывались очертания проема. Турченко упер приклад в камень, прижал автомат к здоровому плечу. Долго искал оптимально безболезненную позу, наконец угнездился, найдя подошвой выступ в соседнем камне.
С него валом катился пот. В глазах мерцали огоньки – матовые блики вокруг безжизненных зрачков. А вдруг прикидывается, мелькнула новая догадка. Добренького из себя строит, врет с три короба. А расскажу правду о сундучке – так очередью с обрыва, а потом и тех сновидцев за компанию, чтобы не угрожали безопасности...
– Чекистам важно знать,
– Но до вчерашней ночи ты смирился с потерей груза. Я не замечала с твоей стороны особой активности.
– Смирился, – согласился Турченко. – Это тяжело, убыточно, опасно. Объект законсервирован. Для того чтобы восстановить утерянное, надо отправлять новую экспедицию – то есть засветиться. Возможности отследить у чекистов есть... Даша, скажи, где груз?
И дернул меня черт за штанину... Не верила я ему. Хотя какая разница? От сути слов не менялась суть дела. Мы в любом случае были обречены.
– Груз утонул в озере, – сказала я. – Прости, Саша, но вам до него не добраться. В этих озерах двухслойное дно. Верхний ярус – из коряг и сползших берегов. Нижний – ил, из которого выделяется сернистый газ. Представляешь, где он сейчас? Нет, я, конечно, понимаю, можно заняться осушением озера...
На меня находит иногда затмение. Его всего повело от возмущения, искорежило. Изменившись в лице, Турченко приподнялся. Зря. Нога скользнула с камня. От смещения веса приклад поехал по гладкой скале. Чтобы не упасть, он выпустил автомат и упер ладонь в соседний обломок. Кусок скалы отвалился, за ним пара мелких. Лязгнул автомат, переваливаясь через край. Я метнулась, схватила его за руку, чтобы не полетел за автоматом. Боль отдалась в плече. Стиснув зубы, Турченко застонал.
– Вот хрень! Одно на одно...
Он еще и не догадывался об истинных размерах несчастья. Из-под камня, соседствующего с упавшим, вытянулась серая лента. Змея! Свилась в клубок, зашипела. Я успела рассмотреть разинутую пасть, торчащие наподобие копий зубы. Ядовитая гадюка!... Движение было стремительно, я не успела его проследить. Резким броском змея оказалась у ноги Турченко, нанесла удар зубами. И мгновенно уползла, перевалилась за утес.
Он закричал, схватился за голяшку, сполз спиной с камня. Я стояла не шевелясь. Змея кусает в двух случаях – если ее преследуют или напугали. Агрессивностью они не отличаются. Случай номер два...
– Боже, как больно... – выдохнул Турченко.
Я стащила с него сапог, невзирая на стоны. Разорвала штрипку на трико, задрала их вместе с верхними штанами. Укус красовался на наружной части голени. Худшие опасения подтверждались. Две дуги мелких зубков, скобками, а снаружи, прямоугольником, – еще четыре. Они и есть ядовитые.
Что же делать-то? Медик, блин. Горе луковое... Яд отсосать, немедленно! Я рухнула на колени, с трудом представляя, как это делается. Турченко схватил меня за голову, захрипел с негодованием:
– Что ты делаешь, идиотка?.. Посмотри на свои губы – они же в трещинах! Помрешь на фиг... Даша, это всё, не суетись...
– Что всё?! – вскричала я. – Будет тебе всё! Держи карман шире!
Что же делать-то?.. А ему на глазах становилось хуже. Лицо – белее, чем у пудреной гейши, лоб покрывался холодным потом, пульс прощупывался частый, но очень слабый.
– Успокойся... Не надо бежать... Посиди со мной, дай руку... Она мне вену прокусила, я чувствую...
Я дала ему руку. Он сжал ее до боли, стиснул зубы. Если гадина прокусила кровеносный сосуд, яд разнесется по телу молниеносно. Не помогут противоядные сыворотки, препараты вроде гепарина или гидрокортизона, спирт, марганцовка, прижигание, отсасывание...
– Глупо это как-то, Даша...
Глупее некуда. Он уже не говорил – хрипел. Жилы на горле напряглись. Глаза закатывались. Меня трясло как в лихорадке. Мне казалось, это я умираю.
Жизнь ушла из человека. Пена пошла ртом. Его согнуло дугой, и в этом состоянии Турченко застыл, не удосужившись отпустить мою руку. Словно с собой забрал.
Я попробовала ее высвободить. Не вышло.
Как странно, подумала я. Вот фактический виновник наших несчастий. Но вместе с тем единственный из погибших, кого мне по-настоящему жаль. Я попыталась представить его выхоленным, лощеным, гладко выбритым, в костюме от Кардена, сидящим в кабинете гендиректора фирмы, манипулирующей драгметаллами. Представила – в этом не было ничего сложного.
Опять потянула руку – избавиться от мертвой хватки. Не получилось.
– И не получится, – сказали сверху.
Я закрыла глаза. А толку? Открыла обратно.
Борька Липкин с иронической полуулыбкой спустился на площадку. Лохматый, как мочалка, но не сказать что сонный. Заглянул в мертвые глаза Турченко, в мои – полумертвые. Неторопливо исследовал площадку, всюду суя свой нос. Глянул с обрыва. Прищурившись, отыскал глазами зимовье и вроде как прикинул на глаз расстояние. В руках у него ничего не было.
– Т-ты без автомата? – спросила я. Он кивнул.
– Патроны кончились.
– А Невзгода где?
Он приподнял левый уголок губ, превращая ироничную полуулыбку в издевательскую насмешку.
– Борька, освободи меня! – Я отчаянно дернула рукой, но с прежним успехом. Он мельком глянул на мой «браслет». Даже не сострил.
– Позднее.
– Ты давно здесь? – выдавила я.
Он промолчал. Издевательская насмешка сделалась просто иезуитской.
– Понимаю, – сказала я. – Ты вышел из зимовья на тропу войны, когда мы переходили от сосны к утесу. Улучил момент. Прокрался вдоль скалы и все слышал. У тебя прекрасный слух.
Борька опять не ответил. Он сосредоточенно и планомерно делал свои дела. Ознакомившись с местностью, склонился над телом покойного и методично его обыскал, от брюк до куртки, и с довольным
