Курт поднимает на свет бутылку, в ней осталась примерно треть. Он бросает взгляд на меня, улыбается, задерживает дыхание, прижимает горлышко ко рту, и кола бульк за бульком исчезает у него в желудке. Опустошив бутылку, он победно рыгает и смотрит на меня с торжеством.
— Фантастика! — говорю я.
— Ой, — говорит Курт, озадаченно глядя на пустую бутылку. — Ничего не осталось. Я забыл, что ты, может, тоже хочешь.
— Ничего страшного, — говорю я. — Мне главное изредка получать обратно бункер. Курт закашливается. — Возможно, — говорит он. — Возможно…
Новогодняя ёлка
В первый день каникул я иду на почту за посылкой с маминым заказом. Когда я ставлю ящик на кухонный стол, мама улыбается и говорит:
— Вот и елка!
Я смотрю на коробку. Она высотой сантиметров пятьдесят. И почти ничего не весит. Если внутри елка, то это должна быть какая-то игрушечная микро-елочка.
Хуже того: она может быть только из пластмассы.
У меня в душе все обрывается.
Я знаю, что должен радоваться. У миллионов детей нет вообще никакой елки. Вот только очень трудно радоваться тому, что человек ненавидит.
Мама вскрывает коробку и начинает вытягивать из нее уродливую елку. Уже украшенную блестками и красными шарами.
Я пас. Это выше моих сил. Лучше и правда отменить все это безобразие.
— Красивая, да? — говорит мама.
— Ну-у, — тяну я. Мама смотрит на меня серьезно.
Я опускаю глаза.
— Что-то не так?
Все не так, думаю я.
— Да нет, ничего, — говорю я.
— Ты расстроился? — спрашивает мама.
Еще бы, думаю я.
— Нет, — говорю.
Становится тихо. Потом я слышу, как мама отодвигает стул и садится на него. Она вздыхает.
— Елка тебе не понравилась.
В ее голосе слышен упрек.
— Я думал, у нас будет настоящая елка, — говорю я.
— Ты же знаешь, что я не выхожу из дома, — говорит мама тихо.
— Но можно было как-то иначе это организовать.
— Джим, я делаю все, что в моих силах.
Судя по голосу, она совершенно сломлена. Но это ничто по сравнению с моим отчаянием.
Я вскакиваю на ноги и собираюсь крикнуть ей все, все, все, но в последнюю секунду прикручиваю громкость, чтобы не напугать маму.
— Знаешь, давай правда отменим Рождество, — говорю я жестко. А потом забираюсь к себе на кровать, на второй этаж, и зарываюсь лицом в одеяло.
Тем более я вообще не понимаю, чего люди так носятся с этим Рождеством. Только потому, что две тысячи лет назад родился Иисус, мы, видишь ли, обязаны украшать дома, стелить красные скатерти, обжираться рождественскими разносолами и сладостями до заворота кишок. Я вас спрашиваю: в чем смысл всего этого? А подарки для друзей и родных, на покупку которых нас уговаривают продавцы? День рождения ведь у Иисуса, правда? А мы здесь при чем? К тому же все это стоит много денег. И времени. На то, чтобы найти и упаковать подарки, уходит чертова уйма времени, и это совершенно напрасный труд, потому что в сочельник все раздаривается в секунду. И все — радость улетучивается на раз-два-три. Если бы людям действительно хотелось порадовать друг дружку, они могли бы растянуть удовольствие. Дарить один подарок в неделю, например, а не высыпать все сразу в Рождество. Тогда человек каждую неделю понемногу бы радовался, это же лучше, чем быть очень счастливым полчаса один раз в году?
По-хорошему, ждать Рождество, радоваться ему — только растрачивать себя понапрасну.
— Джим?!
Мама стоит внизу рядом с кроватью.
— Я приняла решение.
Голос бодрый.
— Завтра я иду на прогулку. И заодно куплю и елку, и подарки.
Я поднимаю голову и смотрю на маму. Похоже, она это всерьез.
— Мама, но у тебя же страхи! — говорю я.
— Ну и что теперь, — отвечает мама. — Нам же нужна настоящая елка.
Мама выходит в свет
Мама стоит перед зеркалом. Она надела на лицо широкую улыбку. И глаза мягко блестят.
— Фру Армстронг готова? — спрашиваю я голосом астронавта и подаю маме ее огромную космическую шубу. Она кивает, и я помогаю маме облачиться в этот скафандр.
— Остается лишь несколько секунд до того, как нога фру Армстронг, первой из мам, ступит на поверхность Луны!
Мама хихикает. Уже год и один день она не была в таком прекрасном настроении.
Я достаю варежки и натягиваю ей на руки.
— Так, лунные рукавицы надеты. Осталась одна жизненно важная деталь — лунный шлем.
Я натягиваю шапку на самые уши.
— На Луне холодно, вы поосторожнее.
Я подхожу к двери и открываю цепочку. По маминому лицу пробегает дрожь. Она сглатывает.
— До высадки пять секунд…
Я кладу руку на запор. Мама следит за каждым моим движением. Я начинаю обратный отсчет:
— …пять, четыре…
Мама подходит на шаг ближе.
— …три, два…
Я берусь за ручку. Мама подходит к самой двери.
— …один, ноль!
Я распахиваю дверь, неприятный порыв ветра ударяет в лицо.
Мама выглядывает за дверь. Озирается по сторонам. Осторожно поднимает правую ногу и переставляет ее за порог. Еще минута — и вторая нога становится рядом.
— Для человечества этот шаг невелик. Но для мамы он огромен, — говорю я.
Мама хихикает.
— Ну что, ты идешь?
Мы с мамой придумали все очень хитро. Для выхода мы выбрали время, когда света много, а народу на улице мало. Нам встречаются только мамаши с малышами. А их не боится даже моя мама.
