он мог бы обращаться к любому из соседей по поселку. В его голосе не было ни тепла, ни подлинного интереса. Ее внезапно поразила страшная мысль, что Дуг так разговаривал с ней всегда. Только прежде она этого не замечала.
— Да, собственно, ничего, все как обычно. Дети благоденствуют, собака — тоже, — ответила она, в точности подражая его тону. На этот раз ничего не заметил он.
— Не могу дождаться, когда мне наконец дадут отпуск, — проговорил Дуг и зевнул. — В Нью-Йорке стоит адская жара. У нас в Уэстпорте лишь ненамного легче.
— Как твои новые клиенты? — спросила Глэдис и тотчас поймала себя на том, что задала мужу вполне равнодушный светский вопрос.
— А-а… — Дуглас махнул рукой. — В общем, неплохо, только приходится тратить на них уйму времени. Несколько раз я задерживался в офисе чуть ли не до десяти. В этом смысле даже хорошо, что тебя и детей нет дома — не нужно спешить на шестичасовой поезд.
Глэдис сочувственно кивнула. «Идиотский разговор!» — мелькнуло у нее в голове. В самом деле, после двух недель разлуки они могли бы поговорить о чем-то более интересном, чем погода и работа. Дуг приехал в Харвич и ни разу не сказал ей, что соскучился, что с нетерпением ждал того дня, когда они наконец увидятся. Откровенно говоря, Глэдис даже не помнила, когда он в последний раз говорил ей нечто подобное. И тут же ей пришло в голову, что Седина Смит ни одной минуты не стала бы мириться с подобным отношением. Все в ней выдавало страстную, чувственную натуру, которая не могла не вызывать ответной страсти. Отношения же Глэдис с Дугом были пресными, словно диетическая пища. «Они были такими всегда, с самого начала, — с горечью подумала Глэдис. — Просто я этого не замечала!»
До тех пор, пока дети не вернулись домой, они оба сидели в гостиной и разговаривали на какие-то общие темы. Потом Дуг включил телевизор, а Глэдис пошла поить всю ораву теплым молоком.
Когда дети улеглись, они тоже решили отправиться спать. Предполагая, что Дуг захочет заняться с ней любовью, Глэдис долго плескалась в душе и выбирала самую короткую ночную рубашку, но когда она наконец вошла в спальню, он уже крепко спал, зарывшись лицом в подушку. Глэдис стало так одиноко, что она даже не рассердилась. Прислушиваясь к его негромкому храпу, она подумала, что это — достойный конец «вечера вдвоем», который они провели за разговорами о жаре в Нью-Йорке, о клиентах Дуга и тому подобной ерунде. Конец вечера и конец их совместной жизни. Такой вердикт вынесло ее сердце, и обжалованию он не подлежал.
Все же в эту ночь Глэдис легла рядом с мужем — легла осторожно, чтобы не разбудить его. Заснуть ей никак не удавалось. В окно светила полная луна, и, глядя на ее холодный свет, квадратами ложившийся на мебель и стены, Глэдис тихо плакала, мечтая о том, чтобы какой-нибудь волшебный ураган унес ее подальше отсюда.
Глава 8
Следующий день Дуг и Глэдис провели на пляже вместе с детьми, а когда жара спала, устроили в местном кафе что-то вроде званого ужина для своих старых знакомых и соседей. Лишь поздно вечером, когда они наконец вернулись домой. Дуг увлек Глэдис в постель.
Но все теперь стало иным. Романтическое очарование близости, тепло, нежность, уют его объятий — казалось, все это Глэдис просто выдумала. То, что Дуг проделывал с ней, не заботясь даже о том, приятно ей это или нет, напоминало Глэдис какую-то гигиеническую процедуру, наподобие профилактического осмотра у стоматолога. Предупредить нежелательные последствия воздержания, дать организму необходимую разрядку, исполнить свой супружеский долг — все это молча, как будто по обязанности. Когда же — после всего — Глэдис повернулась к нему пошептаться, Дуг уже негромко похрапывал. Она едва не разрыдалась. Таких неудачных выходных у Глэдис уже давно не было.
А на следующее утро, когда дети ушли гулять, Дуг неожиданно спросил:
— Что с тобой, Глэдис? С тех пор, как я приехал, ты как-то странно себя ведешь.
Глэдис ответила ему растерянным взглядом. Что говорить, как сказать все, что у нее на душе, она не знала.
— Со мной?.. Ничего. Ничего особенного.
Я тут размышляла кое о чем, но стоит ли это сейчас обсуждать?
Глэдис действительно считала, что ни к чему возвращаться к разговору о ее карьере. Не то чтобы она передумала — просто она считала себя не вправе сбросить на мужа этакую бомбу прямо сейчас. Вечером ему предстояло возвращаться в Уэстпорт. Вот когда он приедет в отпуск, тогда они и поговорят.
— Может быть, тебя что-то беспокоит? — продолжал допытываться Дуг. — Проблемы с Джесс?
Этой зимой Джессика действительно несколько раз нагрубила матери, но теперь эти трудности переходного возраста были уже позади.
— Напротив, Джесс мне очень помогает. И она, и все остальные. Нет, Дуг, дело не в детях, а во мне.
— Так выкладывай, в чем дело, — нетерпеливо бросил он, и Глэдис показалось, что сейчас он посмотрит на часы. — Ты же знаешь, я терпеть не могу всяких недоговоренностей. Что за тайны у тебя завелись? Надеюсь, это не интрижка с Диком Паркером?
Он, разумеется, шутил, и в другой раз Глэдис непременно бы улыбнулась, но сейчас — нет. Дуг всегда был слишком уверен в ней: Глэдис не может изменить. Глэдис никуда не денется. Он был прав. Но Глэдис впервые пожалела о том, что действительно не может этого сделать, каким бы привлекательным мужчиной ни казался ей Пол Уорд.
— Я думала о своей жизни.
— И что, черт возьми, это означает? — осведомился Дуг. — Надеюсь, ты не собираешься взяться за старое — подняться на Эверест или добраться до Южного полюса на собачьей упряжке?
Глэдис не собиралась ни на полюс, ни на Эверест, но то, как он это сказал, снова ранило ее в самое сердце. Можно было подумать, что Дуг просто-напросто считает ее неспособной на поступок. «Твое место в детской, только там ты можешь чего-то достичь», — вот что означал его «шутливый» вопрос. И Глэдис решилась.
— Помнишь наш последний разговор в «Ма Пти Ами»? — начала она. — Тогда ты все очень доходчиво мне объяснил. Есть только одно маленькое «но»… Дело в том, дорогой, что мне никогда не хотелось быть просто твоей «спутницей жизни». Я думала, нас связывает нечто большее, чем чисто деловое соглашение.
Дуг уже понял, куда она клонит.
— Ради всего святого, Глэдис, нельзя же быть такой мнительной! Ведь ты прекрасно поняла, что я имел в виду. Я не говорил, что не люблю тебя. Просто после семнадцати лет брака трудно ожидать, чтобы отношения между людьми оставались на уровне вздохов и поцелуев.
— При чем тут вздохи и поцелуи? — возразила Глэдис. — Хотя я не понимаю, почему нельзя подарить любимой жене цветы даже после семнадцати лет брака. Или для тебя это слишком обременительно?
— Вся эта твоя так называемая романтика хороша в юности, — упрямо повторил Дуглас. — Когда человеку двадцать лет, он еще может позволить себе расходовать время на всякие глупости. Но когда работаешь как вол, чтобы семья ни в чем не нуждалась, когда каждый день мчишься как угорелый на шестичасовой поезд, чтобы успеть домой к ужину, и валишься с ног от усталости, и не желаешь ни слышать, ни видеть никого, включая собственную жену, — вот тогда всякая романтика проходит. Да и что это такое, если разобраться? Блажь, дурь, пустое место!..
— Картина, которую ты только что нарисовал, действительно не очень романтична, — согласилась Глэдис, — но ведь я говорю не об усталости. Я говорю о чувствах! О том, что даже после семнадцати лет брака можно любить свою жену и делать так, чтобы она ощущала себя любимой. Я, например, не уверена, любишь ли ты меня.
— Ты знаешь, что люблю! И вообще, чего ты от меня хочешь? Чтобы я каждый день распевал серенады у тебя под балконом или охапками носил тебе цветы?
— Нет, было бы вполне достаточно, чтобы ты дарил мне цветы хотя бы раз в год. Интересно, ты помнишь, когда ты в последний раз принес мне цветы? Я — нет.
— Я помню. Это было в прошлом году, в годовщину нашей свадьбы. Я купил тебе ровно семнадцать роз.
— Да, ты поставил их в вазу и сел смотреть телевизор. Ты даже не повел меня в ресторан, сказал, что
