Бросив взгляд на свои золотые часы, профессор Вердайан отметил, что он слишком долго позволил себе витать в послеобеденных облаках и пора бы отправляться в обратный путь, чтобы иметь в запасе часок-другой до доклада. Заплатив по счету, он, все еще пребывая в эйфории, сел за руль новенького «рено», вставил в магнитофон кассету с «Атисом»[14] в исполнении «Ар флориссан»[15] и вознес хвалу самому себе. В последнюю минуту все могло бы обернуться катастрофой, но ему удалось повернуть дело в свою пользу. Уж не этой жалкой кривляке Бертран-Вердон ставить ему палки в колеса. Правда, у нее есть поддержка в высоких сферах, и надо признать, что поначалу он здорово испугался, но теперь он ничем не рискует. Он придумал, как отразить удар. Довольная улыбка скривила его толстые губы. В течение многих месяцев Аделина Бертран- Вердон буквально преследовала его. Постоянные приглашения на музыкальные вечера, коктейли в Прустовской ассоциации и «ужины по рукописям». То, что она называла «ужин по рукописи», обычно было предлогом собрать несколько человек, которые могли помочь ей подняться по социальной лестнице и были более или менее способны оценить несравненный вкус блюда, приготовленного по рецепту, вычитанному из рукописи Пруста. Последний раз подавались молодые куропатки и загадочный десерт.
По ее словам, рецепт она обнаружила на обороте некой тетради, но Аделина отказалась сказать, где именно. Это было совершенно на нее не похоже. Обычно она любила уточнить, на какой странице рукописи найден рецепт предлагаемого блюда.
— Сегодня будем есть страницу 54, на полях слева, 1911 год. — Эти слова она произносила вместо благодарственной молитвы.
Он прекрасно знал, что она не сама портит глаза, расшифровывая неизданные кулинарные пассажи в рукописях Пруста в Национальной библиотеке. Она посылала туда кого-нибудь другого — вероятнее всего, бедняжку Дамбер, а сама… обобщала. Но Аделина Бертран-Вердон была вхожа в министерские круги, небезуспешно посредничала при организации конференций и получала приглашения из-за границы. Поговаривали, что она лично знакома с Браше-Леже и близка с Филиппом Дефоржем. Иначе ей ни за что бы не удалось опубликовать «Справочник истинного прустоведа» в издательстве Мартен-Дюбуа. Это «произведение» не стоило выеденного яйца — просто разношерстный набор очень красивых цветных фотографий тех мест, которые можно было так или иначе связать с именем Пруста, — Париж, Кабур, Иллье, Венеция, с краткой биографической справкой и коротенькой библиографией. В университетской среде только усмехались и насмешливо называли его «Справочником псевдопрустоведа» или «все-что-вы-всегда-хотели- чтоб-все-думали-что-вы-знаете-о-Прусте-никогда-его-не-читая». Однако книга имела некоторый успех в свете благодаря огромной поддержке прессы и тому, что Аделина Бертран-Вердон, бесспорно, умела себя подать.
Она просчитала свои шансы и дождалась своего часа, чтобы предложить ему гнусную сделку. Он не скоро забудет тот дождливый октябрьский день, когда она окончательно приперла его к стенке. Она пригласила его на обед к себе на улицу Сент-Ансельм и приняла его очень тепло. Они болтали о том о сем, пока за десертом ей не удалось навести его на разговор об издании Пруста. Он удивился, когда она сказала:
— Да, я в курсе. И кстати, я давно хотела спросить: не могли бы вы немного повременить с этим изданием?
— Это совершенно невозможно, — ответил он, задетый за живое. — Все уже готово, и Альфонс Мартен-Дюбуа заверил меня, что в следующем месяце…
— Ах, как досадно… Право, очень досадно. — И после некоторой паузы она пробормотала себе под нос: — Но тогда это будет не полное собрание сочинений.
— Что? Как это? — горячо запротестовал он. — Все, что написал Пруст…
— Нет, дорогой друг, не все. Вам не хватает, — взгляд ее карих глаз стал насмешливым, — вам не хватает пятнадцати тетрадей.
Гийом Вердайан на секунду задумался, потом, успокоившись, шутливо возразил:
— Как и всем остальным, если вы говорите о тетрадях, сожженных Селестой Альбаре по распоряжению нашего дорогого маэстро. Никто не может возродить их из пепла.
— Но представьте себе на минутку, что их так и не сожгли, — драматическим шепотом произнесла Аделина. — Представьте себе, что одна исследовательница, более удачливая, чем другие, недавно обнаружила их в частной коллекции…
— Но вы же не хотите сказать… — начал он.
Слова застряли у него в горле. Сердце бешено забилось. Тетради 1905 года! Те, что связывают первый роман Пруста[16] с его шедевром! Те, что являются доказательством того, что ключевой эпизод «В поисках утраченного времени», на своеобразии которого он построил всю свою аргументацию, восходит к его неоконченному произведению! Они разрушат его так тщательно сконструированные гипотезы, которые будут обнародованы через несколько недель!
— Это невозможно, — громко сказал он, чтобы уверить самого себя.
— Да нет же, возможно, поверьте мне, — настаивала Аделина Бертран-Вердон. — Я видела эти пятнадцать тетрадей.
Она слегка наклонилась к нему и ободряюще похлопала по руке. Неожиданно окружавший ее запах «самых дорогих в мире духов» достиг его обоняния и вызвал приступ тошноты. Он закрыл глаза, молясь, чтобы она замолчала. Но не тут-то было.
— Я понимаю, каким тяжелым ударом является для вас это открытие, — продолжала она. — Не говоря уже об издательстве Мартен-Дюбуа и обо всем сообществе прустоведов. Но еще не поздно, и можно обо всем договориться.
Без малейшего стыда она предложила ему этот «договор»: она предоставляет ему вышеупомянутые тетради, он за несколько месяцев дорабатывает издание полного собрания сочинений и ставит ее имя как соавтора всего издания. Так как ее имя начинается на «Б», на обложке оно, естественно, будет идти перед именем Вердайан. И на следующем заседании Прустовской ассоциации они смогут объявить о выходе в будущем году полного собрания сочинений Марселя Пруста — предисловие, подготовка текста и комментарии Аделины Бертран-Вердон и Гийома Вердайана.
Он побледнел, подумав о своих обличительных речах против совместных изданий, принесших ему славу исследователя-одиночки, и о том, в каком дурацком положении он окажется, если Аделина обратится в другое место и опубликует свою находку, которая сведет на нет всю его работу, сделает ущербным только что вышедшее издание.
Она спокойно сидела, глядя на него равнодушно и слегка иронично, прекрасно зная о раздирающих его сомнениях. Как смертоносная паучиха, ликующая в центре своей паутины, она выбрала момент, чтобы выпустить последние нити, дабы накрепко связать жертву.
— Нужно, чтобы вы свыклись с этой мыслью. Должна вам сказать, что со стороны издательства проблем не будет. Я вчера разговаривала с Филиппом Дефоржем — естественно, под большим секретом. Он согласен. О своем решении вы можете сообщить мне завтра. Но, раз уж мы начали этот разговор, я хотела бы поговорить с вами еще об одном предмете, который меня занимает. Я недавно узнала, что через два года вы уходите на пенсию. Полагаю, не для того, чтобы сидеть сложа руки. Но таким образом, ваше место в университете будет свободно…
Он изумленно посмотрел на нее. Она улыбнулась и сладким голосом продолжила:
— У меня там есть друзья… Через два года это было бы чудесно. Я уверена, что если вы предложите мою кандидатуру…
Гийом Вердайан судорожно вцепился в руль. В тот момент он готов был удушить ее, и неизвестно, что бы произошло, если бы не появилась эта Дамбер со срочным сообщением для Аделины… Ему не хотелось вспоминать, в какой кошмар превратилась тогда его жизнь. Он потерял покой, не мог ни пить, ни есть. Он не видел выхода. Чувствовал себя, как попавшая в ловушку лабораторная крыса. И вот, отчасти благодаря Максу Браше-Леже, он нашел радикальное средство, чтобы заставить ее отступить. Вердайан заранее смаковал победу.
Резко свернув на стоянку перед «Старой мельницей», он чуть не задел полицейскую машину, припаркованную в самом центре. Ругая привилегии и злоупотребление властью, он собирался подняться к себе в номер, когда услышал слова, заставившие его замереть у подножия лестницы:
