понравилось бы ей, будь она жива.
Те, кто прямиком направился к дому тетушки Леонии, обнаружили там кроме двух невозмутимых полицейских следующее объявление, написанное дрожащей рукой: «По причинам, от нас не зависящим, заседание Прустовской ассоциации состоится в актовом зале лицея Марселя Пруста». Его приколол к двери двумя кнопками добровольный экскурсовод Андре Ларивьер — очень старый господин, бывший налоговый инспектор, ревностный читатель Пруста и хранитель традиций. Он самым решительным образом протестовал против присутствия киногруппы, прибывшей именно в этот день.
— Этот дом не цирковая арена! — кричал он дрожащим от негодования голосом. — Здесь разыгралась настоящая трагедия, и я просил бы вас уважать память!..
— Я вам повторяю, что председательница сама нам разрешила… У меня есть письмо! — орал красный от гнева блондинчик, потрясая конвертом со штампом Прустовской ассоциации. — Мы опоздали из-за демонстраций на дорогах!
— Джонни, Джонни, оставь его, — вмешался другой импозантный господин, за которым следовали двое операторов, гример и фотограф. — Я Рей Тейлор, — добавил он, ослепительно улыбнувшись, как будто, назвав себя, он объяснил все.
— Андре Ларивьер, — по-военному отрапортовал старик, поправляя галстук-бабочку. — Я бы попросил вас и вашу… труппу отправиться в лицей Марселя Пруста. Все будет происходить там.
Нехотя и понося добровольца на чем свет стоит, Рей Тейлор ретировался, оставив Ларивьера торжествующим цербером перед домом тетушки Леонии. Старик краем глаза заметил на углу улицы Эмильену и властным жестом подозвал ее.
— Эмильена, — начал он, отфыркиваясь, как тюлень. — Если мы хотим избежать новой катастрофы, нам надо объединить усилия. Не могли бы вы постоять здесь, направляя вновь прибывших в лицей? Я видел господина Дефоржа, который, как вы можете догадаться, был совершенно потрясен, но я не знаю, предупредили ли виконта де Шарея.
— А мадемуазель Дамбер? Она оставила мне свою сумку, и не такую уж легкую, можете мне поверить.
— Дайте ее мне. Мадемуазель Дамбер звонила мне из «Старой мельницы». Ей, бедняжке, придется заменить председательницу на открытии заседания…
— Так я оставила сумку в привокзальном кафе, — нехотя призналась Эмильена, продолжая думать о своем. — Не могла же я ее таскать всю оставшуюся жизнь, не зная ни где, ни когда увижу мадемуазель Дамбер…
— У меня совершенно нет времени забрать ее из кафе. Мне надо срочно идти в лицей, чтоб сообщить последние новости.
— Какие последние новости?
— А правда, вы же не знаете. Мы только что получили телеграмму от господина Браше-Леже. Он не может приехать. У него сел голос.
— Ну-ну, — фыркнула Эмильена.
В ее кругу так не делается — никто не отказывается от приглашения в последнюю минуту. Но Андре Ларивьер уже повернулся и заспешил — насколько позволяли его дряхлые ноги — в сторону лицея сообщить траурную весть.
В гостинице «Старая мельница» комиссар Фушру, позволив Жизель заняться своими обязанностями, отправил два послания — Патрику Рейнсфорду и Гийому Вердайану — с просьбой зайти к нему после заседания. Затем он попросил показать ему комнату, которую занимала Аделина Бертран-Вердон, зная, что аджюдан Турнадр отдал распоряжение ничего там не трогать.
Он очутился в очаровательной спальне с обоями в цветочек и деревенской мебелью — только строгий порядок выдавал гостиничный номер. Особенно неожиданными в таком месте казались две гравюры, представлявшие сцены из «Златой легенды».[19] Он отметил, что кровать осталась нетронутой, а на подушке рядом с разломанным шоколадом в фольге увядала роза. На ночном столике «под старину» стояла бутылка минеральной воды, хрустальный стакан, ложечка и банка варенья — из лепестков розы, если верить этикетке. На письменном столике между двумя окнами — лампа, бумага для писем с шапкой «Старой мельницы» и открытая дамская сумочка из черной кожи. Жан-Пьер Фушру осторожно изучил ее содержимое и нашел то, что и предполагал, — бумажник из тонкой кожи с отделениями для мелочи и для кредиток и розовые водительские права на имя Аделины Бертран, в девичестве Вердон, родившейся сорок лет тому назад в Немуре и проживающей ныне в Париже на улице Сент-Ансельм. Цветная фотография была довольно удачной, хотя надменная улыбка, кривившая красные губы, придавала треугольному лицу насмешливый и холодный вид. В другом отделении сумочки лежала небольшая косметичка, позволяющая подправить макияж, золотая ручка с инициалами АБВ, выгравированными на колпачке, блокнот из хорошей бумаги и записная книжка с множеством исправлений. Все эти предметы наводили на мысль об идеальной деловой женщине, для полноты картины не хватало лишь календарика и ключей.
Жан-Пьер Фушру предположил, что Аделина Бертран-Вердон очень спешила, покидая комнату, настолько, что не захватила с собой даже самого необходимого — ни сумочку, ни пальто (последнюю гипотезу он проверил, открыв шкаф, где висела роскошная шуба из серебристой лисы рядом с двумя прекрасно сшитыми платьями и костюмом из красной шерсти), — только ключи. Он бы дорого дал, чтобы узнать, что же заставило председательницу ассоциации покинуть это уютное убежище и направиться в холодный дом тетушки Леонии после десяти часов вечера. Ведь, если верить хозяевам гостиницы, Аделина Бертран-Вердон предупредила, чтобы после этого времени ее не беспокоили.
В небольшом чемодане на комоде против кровати он обнаружил шарфик от Эрмес, белье, белую кружевную ночную рубашку и такой же пеньюар, бархатные тапочки и сапоги на высоком тонком каблуке. Дверь в ванную слева от комода — ни один из ящиков не был заполнен — чуть приоткрыта. В небольшой комнате, выложенной белой и зеленой плиткой и сверкающей чистотой, единственными видимыми знаками короткого пребывания обитательницы номера казались смятое полотенце и огромный несессер. Кроме обычных предметов, Жан-Пьер Фушру обратил внимание на большое количество медицинских препаратов — порошки аспирина, антидепрессанты, снотворное, витамины и болеутоляющая мазь.
«Настоящая аптечка», — подумал он, усаживаясь в вольтеровское кресло, обитое той же материей, из которой были сшиты покрывало и шторы. Подходящая комната для женщины, которая даже в белье любила цветовую гармонию, размышлял он. Царившая вокруг тишина неожиданно стала действовать ему на нервы. Вдруг почудилось, что он находится внутри выложенной ватой коробки. Доверившись интуиции, он рассеянно блуждал взглядом по окружавшим его предметам. Часто, независимо от рутинной процедуры расследования, ему проще было расслабиться, чтобы важная деталь сама обратила на себя его внимание, чем пытаться заставить места, вещи, а иногда и людей говорить. Основы йоги, которые он постиг в юности, однажды уже спасли его от полного отчаяния. Йога и Лейла Джемани. Когда его взгляд остановился на банке с вареньем, крышка которой явно была отвинчена, и на серебряной, слегка потускневшей ложечке, он уже знал, каким станет следующий этап расследования. Чтобы проверить, он позвонил на пульт и попросил соединить его с кухней. В «Старой мельнице» на завтрак предлагали мед, клубничное, малиновое, черничное, абрикосовое варенье и, в крайнем случае, апельсиновый джем, но у них в запасе не было варенья из розовых лепестков — продукта довольно экзотического, не сочетающегося с «местным колоритом», который отличал гостиницу и лежал в основе ее репутации.
Когда банка с вареньем была отослана на анализ в лабораторию, комиссару оставалось лишь отправиться на заседание Прустовской ассоциации, чтобы посмотреть на участников. Жаль, что Лейла не сможет присутствовать, потому что потрясающая интуиция, которую он, не будучи сексистом, не мог квалифицировать как женскую, делала из нее ценную помощницу. Он улыбнулся, вспомнив, в какую ярость пришел, когда три года назад Шарль Возель буквально навязал ему Лейлу в качестве инспектора. Вспомнил он и их первую более чем сдержанную встречу, полную недоверия и враждебности с обеих сторон. Тогда ему совершенно не хотелось работать с этой склонной к полноте, дурно одетой смуглянкой, которая, в свою очередь, не жаждала подчиняться блестящему протеже Возеля, пострадавшему в автомобильной аварии, где погибла его беременная жена. Поначалу им пришлось туго: слишком многое их разделяло. Но потом они сработались, и их многочисленные успехи в раскрытии самых трудных дел стали легендарными. Они
